Город имени меня

8

«...Слово не воробей, вылетит — не...» — некстати вспоминается дурацкая поговорка — самое умное из того, что способна выдать моя голова.

Юра больше на меня не смотрит — брезгливо смахивает с лацкана капли, беспомощно вскидывает руки, чертыхается, и острое сожаление встает поперек горла.

Судорожно подыскиваю извинения — уместные и искренние — но мозг заклинило намертво: это не прыщавый сосед, которого можно вывести на позитив примиряющей улыбочкой, и даже не единственный ботан в шараге, провожавший меня долгими взглядами через стекла очков.

«...Твою ж мать...» — всхлипываю и пячусь назад.

Если у нас был хоть один шанс на дружбу, я только что похерила его посредством длинного языка.

Секунду мне даже кажется, что нужные слова нашлись, и я готова их произнести, но невесть откуда взявшаяся Света вырастает между Юрой и мной, загораживает обзор и крепко вцепляется в локоть:

— Р-ребятки, вы чего?..

— Убери ее отсюда... Хватит с меня сирых и убогих! — умоляет Юра и, тряхнув головой, отваливает. В своей манере — легкой модельной походкой в замедленной перемотке.

Барабаны грохочут в желудке, опустевшая бутылка выскальзывает из одеревеневших пальцев, падает на пол и катится под ноги веселящихся гостей. Накрывает истерика — тихая, парализующая, удушающая.

Я сделала ровно пять глотков, но заплатила за колу двести гребаных рублей... И очень жалею об этом. Потому что нищая. И действительно убогая...

Надо было ехать на вокзал. Или рискнуть — проверить на прочность хлипкий шпингалет и заночевать дома: черт с ним, с Кубиком, пусть вламывается. Все равно в будущем мне светит примерно такой же экземпляр...

— Говорила же: он будет против! Отпусти, я домой поеду! — отбиваюсь от назойливой заботы Светы, но с этой сумасшедшей не так-то просто справиться. С силищей и напором танка она тащит меня за сцену и, повернув в невидимом замке ключ, вталкивает в свой королевский будуар.

— Успокойся. Отпущу утром. Поездочка в ночном такси однажды очень хреново для меня закончилась... — Порывшись в прикроватной тумбочке, Света протягивает накрахмаленный носовой платок и пристально рассматривает мою физиономию. Обо мне так не заботилась даже родная мать.

— Что стр-ряслось, котенок?

Сердце затапливает благодарное тепло, но я тут же возвожу надежную дамбу. В этой жизни ничего не дается просто так. За все придется заплатить, даже если оно само пришло в руки. Папа, учивший меня благоразумию и добру, ошибается. Да и что взять с человека, слова которого диаметрально расходятся с делом?..

Перенимаю платок из наманикюренных пальцев, но не сдаюсь. Отчаяние сменяет глухая злоба:

— Ну, и кто из вас наплел ему невесть что о моих якобы чувствах?! Ты? Элина? Или ангел-благодетель?! — Зубы стучат от волнения. Меня вымораживает спокойная, "все понимающая" ухмылка Светы.

Но гораздо сильнее я бешу сама себя.

За то, что старательно наносила макияж в надежде произвести впечатление, да так и не произвела. За то, что вкрашилась в самого неподходящего парня на земле. За то, что обидела его. За то, что веду себя по-идиотски...

— Чего?.. О чем ты? Что он тебе сказал? — Света вперяет в меня размазанные, полные недоумения глаза. За плотно прикрытой дверью вопит разгоряченный народ, барабаны Дейзи создают неимоверный грохот, отчаянно ревет гитара.

Эмоции приходят в норму, ко мне медленно, по капле, возвращается способность здраво мыслить.

— Он сказал, ну... Блин. Что никогда не примет меня... в компанию, — хриплю, нервно теребя обшитый кружевом краешек платка. — Потому что малолетка, и вам не нужны проблемы...

Только и всего. Мне не место среди них.

Присаживаюсь на кровать и крепко задумываюсь. Прокручиваю в памяти резкую отповедь Юры, слова и интонации, и стыд с размаху бьет кулаком под дых. В ней не было и намека на мою безответную влюбленность. Зато явно слышалась констатация факта, просьба, предостережение и даже своеобразная... забота?

Красавчик опять не увидел во мне девчонку, общался как робот, нацеленный на результат — изгнать нежелательных посторонних, без инцидентов провести концерт.

Вообще-то, я давно привыкла к несалонному обращению со стороны охранников магазинов и администраторов кафе, и не обижаюсь. И уж точно не грубила никому из них с такой отмороженной яростью.

Осознание окончательно догоняет меня и перемалывает только сейчас.

«...Поздравляю, Кира: ты — дура. Когда же ты умудрилась в нее превратиться?!»

— Твою мать... — Кажется, мат становится моей новой мантрой. Откладываю платок на леопардовый плед, утираю черные слезы кулаком и сокрушенно вздыхаю: — Оставьте меня в покое, а? Ваш придурок во всем прав...

Перед кроватью на колени опускается Элина — за адским, приглушенным стенами грохотом я не услышала, как она вошла в комнату.

— Кир, это я попросила Юру подойти, взять слова назад и уладить конфликт. Уладил, называется... — вполне правдоподобно винится она. — Но он только что от меня огреб. Будь уверена: в содеянном он раскаялся. Что его так триггерит конкретно в тебе — ума не приложу...

— Ох, ну еще бы: "дева в беде..." Ничего не напоминает?.. — мурлычет Света, покачиваясь в такт музыке, и Элина бросает на нее убийственный взгляд.

Оказывается, не так уж эти двое близки. Явно не закадычные подруги.

Не просекаю намека, но на всякий случай бубню:

— Я не в беде.

— Кир, Юра — хороший парень! — Элина заправляет за уши голубые пряди и принимается с жаром убеждать: — Он основал эту группу. Делал все, что в его силах, и даже намного больше, чтобы ребята достигли успеха. Без колебаний пошел на разрыв контракта, потому что видел, как Ярика зажимают и не дают раскрыться... Взял на себя издержки, когда случился конфликт с лейблом и «посыпались» концерты. Ради своих он... вывернется наизнанку. Не думай о нем плохо, Кир, а я еще раз попытаюсь поговорить...

Ее многословие граничит с паникой, а в моей груди вскипает недоумение и иррациональная досада. Я не понимаю, почему она так яростно заступается за него передо мной — едва знакомой приблудной девчонкой.

Неужто пытается исправить какие-то ошибки, закрыть гештальт, убедив меня в том, во что сама вовремя не поверила?..

Трясу головой и сбрасываю наваждение.

— Ясно, Элина. Он всех вас любит. Но я — не вы, — пытаюсь подняться, но не могу пошевелиться под тяжестью жесткой ладони, придавившей плечо.

— Останься! Пожалуйста! — Света непреклонна, а мне вдруг становится стремно. У их дружной опеки нет внятных причин. Разве что где-то в Америке умер доселе неизвестный дядюшка-миллиардер, предварительно отписав мне все наследство...

— Да почему? Неужто опять Ярик? Что такого во мне разглядел ваш Ярик? — слезы больше не текут, я лишь беспомощно моргаю. Прохладная рука накрывает мою руку, Элина прочищает горло и осторожно начинает новый рассказ:

— Ярик три года жил на улице. А еще пятнадцать лет до этого — в аду. При таких раскладах он должен был бесследно сгинуть, но он всегда находил поддержку и помощь. И стал тем, кем является, только благодаря доброте окружающих людей. Мы просто помогаем тебе, потому что можем... Расслабься. Хватит дергаться. Окей?

Прозрачный взгляд вызывает мурашки. Предельная выдержка, хладнокровие, тихий ровный голос прогоняют тревоги — сопротивляться невозможно. Ей точно надо работать заклинателем змей.

— Окей, — смиряюсь я. — Как-нибудь расскажешь его историю поподробней.

— Отлично. Договорились! — Элина проворно поднимается на ноги и указывает на фигурки Мальвины и темного Пьеро. — Что-то новенькое? Откуда это у тебя, Свет?