Город имени меня

Света проходит к стеллажу, снимает обмякших кукол и поочередно передает Элине:

— Это котенок связала. Талантливо, да? Подмечены характеры, детали... — Выпад явно рассчитан на Элину, но она лишь согласно кивает и, внимательно изучив, возвращает фигурки Свете. Та снова демонстративно рассаживает их по разным полкам.

Не понимаю значения странного ритуала и взаимных туше и решаю просто забить. В компаниях старых знакомых всегда намешано столько противоречий и недомолвок, что постороннему человеку без ста граммов нипочем не разобраться.

— Поскольку я отвечаю в группе за мерч, у меня к тебе предложение, Кир, — Элина обращает ко мне озаренное энтузиазмом лицо. — Свяжи фигурку каждого из ребят — Ярика, Ками, Никодима, Дейзи. Замутим аукцион. Все средства пойдут тебе. Поднимешь неплохие деньги!

Она улыбается, но в ледяных глазах живет печаль — неизбывная и явная настолько, что мне тоже становится грустно. Да, я слишком сентиментальна — мгновенно считываю чужие эмоции и примеряю их на себя. Так было со Светой. Так происходит и с Элиной — она тоже становится мне понятна и близка.

Уловившая перемены Света удовлетворенно усмехается, подпевает припеву песни и скрывается за дверью, но вскоре появляется снова и, придерживая ее носком туфли, втискивается с подносом в проем.

Сметает с журнального столика ворох бумажек, расставляет на глянцевой поверхности чашки с ароматным чаем и коробку с моими любимыми клубничными пончиками. Рот мгновенно наполняется слюной — в последний раз я ела в столовке в обед.

— Вот. Стащила у Юры. Наш котик опять пр-роштрафился, так что... угощайтесь, девочки!

Просить дважды не надо — сбрасываю кеды, взбираюсь на кровать, сажусь по-турецки, с удовольствием трескаю пончики и глотаю горячий чай. Оттаиваю душой и отпускаю воз нерешенных проблем — пусть катится к чертям, там ему самое место.

Я на равных болтаю со взрослыми, самодостаточными, красивыми девушками, и на это не требуется одобрение красавчика.

Он меня не отшивал.

Будущее предстает в радужном цвете. Замаячили легкие деньги.

Все же хорошо, что я прорвалась сюда...

Странный дискомфорт, бодрые голоса и шарканье шагов вклиниваются в беспокойный ряд бессвязных картинок. Распахиваю глаза, и солнце тут же бросает в них щедрую горсть песка — не нужно было накануне так безутешно реветь. Зажмуриваюсь и привожу одурманенные сном мысли в порядок.

Все хорошо: я в комнате реальной, настоящей подруги, ее теплое одеяло согревает худое тело, под щекой шуршит и источает аромат лаванды шелковая наволочка.

После концерта девчонки ушли помогать ребятам, а я так и уснула в кровати Светы.

Однако любая сказка имеет свойство заканчиваться. Пора просыпаться и возвращаться домой.

Нужно вынести мусор, прибраться в квартире, до блеска надраить пол, хотя бы до вечера восстановив подобие уюта. Застать папу протрезвевшим, поговорить, убедиться, что он в порядке, пожалеть и дождаться в ответ добрых слов.

Выбираюсь из-под тяжеленного одеяла, натягиваю родной олимпос и кеды, и едва не падаю в обморок — на надувном матрасе под леопардовым пледом спит Юра.

Бархатный пиджак валяется на полу, рукава черной водолазки задраны до локтей, темные волосы разметались по подушке в живописном хаосе, будто кто-то специально уложил их именно так.

Стыд и вина обжигают нутро кипятком.

Тихонько поднимаю пиджак, крадусь в ванную и старательно замываю липкое, воняющее вишней пятно, но безуспешно: здесь поможет только химчистка. У меня нет навыков обращения с этой тканью — дорогой, мягкой, роскошной...

Едва сдерживаюсь, чтобы не поднести лацкан к лицу и вдохнуть едва заметный аромат мороза и мяты, но благоразумие побеждает.

"...На что это будет похоже, Кира?.."

Это уже и так черт знает что.

Поспешно покидаю ванную. Пиджак Юры вдруг становится опаснее гранаты с выдернутой чекой.

Вешаю его на спинку стула, устремляюсь к двери, но останавливаюсь как вкопанная возле спящего красавчика.

Довольно ухмыляюсь удачному каламбуру и завороженно и безнаказанно разглядываю его во все глаза: точеное лицо в лучах утреннего солнца светится изнутри, длиннющие густые ресницы беспокойно подрагивают, ровное тихое дыхание вырывается из приоткрытых губ — таких людей не бывает в реальности. Он прекрасен.

Идеален до кончиков роскошных волос.

Знаю, что с каждой секундой и каждой черточкой его облика влюбляюсь намертво — окончательно и бесповоротно, но не могу заставить себя отвернуться.

До тех пор, пока он, глубоко вдохнув, не прикрывает лицо обвитым татуировкой предплечьем.

Схватив рюкзак и ничего вокруг не видя, вылетаю в зал — несколько чуваков с огромными мусорными мешками собирают с пола бутылки и скомканные алюминиевые банки, растрепанная Света сидит за барной стойкой и старательно вырисовывает на припухших веках черные стрелки.

Завидев меня, дива откладывает зеркальце и прячет подлую медовую улыбку за краем фарфоровой чашки.

— Добренькое... — она смачно глотает кофе. — Пр-рисоединяйся. А я-то думала, что ты его уже вовсю насилуешь...

— Несмешно! — рычу в праведном гневе и взбираюсь на высоченный стул. — Что он вообще там делает? Как давно?

— Народ разошелся на рассвете. Юрочка изрядно накирялся, поэтому не сел за руль... Ты выглядела во сне настолько мило, что он засмотрелся, споткнулся и едва не упал... — Предвосхищая мой резонный вопрос, Света томно изрекает: — Не переживай. Я спала рядом с тобой и сберегла от посягательств твою честь.

И почему все самое интересное происходит, когда я сплю?..

Воображение выходит из-под контроля, в красках являя одно из возможных посягательств, и я краснею как рак. Пожалуй, общение со Светой нужно ограничить.

— Он все равно бы ко мне не полез. Я уродина... — Моя реплика в корне меняет игривый настрой хозяйки. Она облокачивается на стойку и, устроив на ней пышный бюст, доверительно подается вперед:

— Ты не уродина. Он так не думает. Прости ты его, котенок... — Ее зрачки расширяются, как у кошки перед прыжком. Похоже, сейчас я услышу то, что не должна была знать ни при каких условиях. — Это тайна. Но я расскажу. Только тс-с-с...

До хруста костяшек цепляюсь в пластик стойки и перестаю дышать.

Снова время офигительных историй — утро после грандиозной вечеринки, кофе, солнышко, сверкающие в воздухе пылинки, особая атмосфера, настраивающая на разговоры по душам.

Впрочем, кажется, со Светой всегда так.

— Его жестко уделали в прошлом, — шепчет Света. — Воспользовались, втерлись в доверие и вывернули наизнанку. А он поднялся и пошел дальше... Юра — очень хороший друг, только вот... поклялся, что больше никого никогда не возьмет за руку. С тех пор никто не решается его разубедить.

От Светы исходит неприкрытая, приправленная сожалениями боль, и я брякаю:

— Он тебе точно не нравится?

— Бр-рось, котенок, — смеется она. — Мое счастье — не в отношениях. А вот ты... попытайся!

Надежда разрядом тока проходится по позвоночнику и весело покалывает пальцы. Может, я неправильно растолковала намек Светы, но даже не собираюсь выяснять, что на самом деле она имела в виду. Не желаю разочаровываться и портить чудесное утро, а Света лишь загадочно улыбается и рассматривает черное содержимое фарфоровой чашки.