Страница 71 из 90
— Тика-а-ай! — истошно заорал Юрка и, выпустив из рук молоток, метнулся через междупутье, через нечетный путь, на обочину, а затем сбежал с двухметровой насыпи, остановившись в тридцати метрах от дороги.
Охваченные ужасом, подхлестнутые внезапным воплем Юрки, Валя с Зиной, видимо, поверили в этот миг в неизбежность крушения поезда и, бросив ключи, одна за другой кинулись с насыпи.
Алька уже ничего не видел, кроме костыля, по которому бил молотком. Наконец шляпка костыля коснулась подошвы рельса. Алька схватил следующий костыль и, наживив его, ударил молотком. Костыль вошел наполовину. Второй раз он ударить не успел. Ему пришлось отскочить на обочину от возникшего перед ним зеленого тепловоза.
В тот момент, когда тепловоз со свистом пронесся мимо, Алька успел заметить нескончаемый караван четырехосных платформ, груженных балластом. Алька бросился с молотком к незабитому костылю, хотел ударить по нему, но тут у него из рук выбило молоток пролетевшей буксой. Он снова схватил молоток и, упав на колени, почти без замаха ударил по костылю. Сделать же замах мешали низко свисающие рамы платформ и часто мелькавшие буксы. Но когда удавалось ударить, Алька радовался и твердил про себя: «Забить! Забить! Забить!..» Кажется, совсем некстати вспомнилось сейчас то далекое лето, когда он мальчишкой гостил в деревне у деда с бабкой. Любил он тогда гоняться во дворе за желтенькими цыплятами, стараясь поймать хотя бы одного. Но наседка всегда была начеку и не подпускала Альку к ним. Но вот однажды, когда он уже протянул было руку, чтобы схватить пушистый комочек, наседка сердито нахохлилась и кинулась к Альке. А он с перепугу замахал палкой и угодил ею по голове курицы. Наседка несколько раз трепыхнулась и затихла на земле. Такой оборот дела Альку ошеломил, и он будто прирос к месту, глядя на мертвую курицу, все медленнее открывающую и закрывающую клюв. И в это время во дворе появился дед. Он увидел безжизненно лежащую курицу, прячущихся под ее перья цыплят, палку в руках Альки и все понял. «Сиротами остались, — тихо сказал дед. — Туго теперь им без матки-то будет. Вишь, как к матери-то жмутся? А еще и не знают, глупые, что лишились ее. Худо, брат, если мы матерей да батогами лупить будем». И дед как-то уж очень грустно-посмотрел на Альку, готового вот-вот расплакаться. На всю жизнь запомнил Алька этот случай. И теперь словно увидел снова скорбный взгляд деда, от которого запершило в горле. Но вдруг он вспомнил Коваля, его напутственные слова, вспомнил отца с матерью, брата с сестренками, которым недавно написал письмо, где сообщил, что его назначили бригадиром. Теперь, наверно, уже получили его весточку, радуются за него, да только напрасно. Не оправдал он доверия Коваля, рано похвастался своим назначением. Не получился из него бригадир, раз что-то сделал не так, какую-то совершил ошибку. Ох каким впредь нужно быть предусмотрительным! Только бы поскорее промелькнула последняя платформа!..
Все эти думы-воспоминания Альки пронеслись за какие-то мгновения, а ему казалось, что время еле-еле ползло, потому как не было еще видно той желанной последней платформы.
…Миллиметр за миллиметром костыль оседал под легкими кивками молотка. Алька не знал, не видел, что гайки на обоих стыках, едва наживленные, сотрясаемые стуком колес, отвернулись, отчего накладки тотчас же разъехались. И вдруг из-под тормозных колодок прыснули пучки искр, состав содрогнулся, прогрохотав буферами, и в этот момент не пришитый костылями рельс выгнулся и опрокинулся набок. «Не успел», — мелькнуло в голове Альки. Он увидел отполированное колесо платформы, ошалело запрыгавшее по шпалам. Но вдруг платформа взвилась вверх, искорежив мощный автосцеп, неуклюже перевернулась в воздухе, выплеснув десятки тонн балласта, и рухнула на обочину, закрыв собою Альку.
Он уже не мог видеть, как еще семь платформ, натыкаясь друг на друга, вставали на дыбы и валились под откос.
Когда поезд остановился, раздались тревожные гудки тепловоза и тут же смолкли.
Двое машинистов бежали по обочине к месту крушения. Навстречу им спешил перепуганный Василий Никитич.
— Вы что там, с ума посходили, кретины?! — еще издалека закричал на старика грузный машинист лет сорока. Китель на нем был не застегнут, и под белой майкой заметно выпячивался живот. — Ослепли вы там, что ли?! В тюрьму захотели?!
Подбежав к старику, машинист от злости чуть не ударил его, но сдержался, еще громче прокричав:
— Чего вы там натворили, безмозглые?!
— Как чего?.. — еще не отдышавшись, едва проговорил Василий Никитич. — Рельс меняли… Петарды поставлены, щиты поставлены… Чего ж вы не остановились?..
— Какие петарды?! Какие щиты?! Чего ты городишь?! — снова закричал толстяк, но уже без прежней уверенности в своей безгрешности. — Не морочь голову!
— Люди погибли! — осмелился прикрикнуть на машиниста Василий Никитич. — А ты тут руками размахиваешь без толку!
Толстяк будто костью подавился, испуганно уставившись на старика.
— Так какого черта ты тут стоишь? — пришел в себя машинист. — Где у вас селектор? Звони скорее в Дениславль дежурному и своему начальству!
Василий Никитич подчинился машинисту и устало побежал к дому, по тут же остановился и окликнул машинистов:
— Эй, механики!.. Дружки! Как же я от ребят-то уйду? Ведь завалило их… Может, еще живые…
— Беги скорее к селектору! — отмахнулся толстый машинист. — Мы посмотрим!
И он побежал вслед за своим напарником, молодым, длинным парнем.
Василий Никитич затрусил к жилью. Когда машинисты прибежали на место крушения, то увидели плачущую девушку, лихорадочно разрывающую голыми руками кучу балласта. Это была Зина. Увидев машинистов, она еще громче запричитала и ожесточеннее заработала руками. Машинисты все поняли без слов и присоединились к ней.
— А точно, что здесь?.. — на всякий случай спросил толстяк.
— Здесь… Мы почти рядом стояли… Меня только немного засыпало… А ее…
Зина говорила прерывисто, клацая зубами, будто ее вытащили из проруби.
— Да вот же, вот она! — закричал старший машинист, разгребая пятернями балласт.
Валя лежала ничком. Ее перевернули на спину, и толстяк приник ухом к ее груди.
— Живая! — воскликнул он.
Но остальные и без него поняли, что Валя жива. Ее лицо медленно оживало, покрываясь слабым румянцем. Вдруг Валя протяжно простонала и стала жадно хватать ртом воздух. Вскоре она открыла глаза и недоумевающе оглядела склонившиеся над ней лица.
— Валя! Валечка! — кинулась к ней с поцелуями Зина, всхлипывая и смеясь одновременно.
— Ну вот и хорошо, — оживился толстяк. — Порядок! Значит, все живы?
— Ой! — вдруг воскликнула Зина. Лицо ее сделалось снова испуганным. — Алик же!.. Его тоже засыпало… Платформа… Я видела…
— Где? — быстро спросил машинист.
— Там… на обочине.
По кучам балласта машинисты взбежали на насыпь. Зина устремилась за ними. Валя тоже поднялась и, пошатываясь, пошла вслед за всеми.
— Вот здесь он был, — сказала Зина, остановившись у злополучного рельса.
Теперь тут на кучах мягкого желтого балласта, зарывшись в него бортами, покоилась громадная платформа вверх колесами.
— Черт бы побрал, — буркнул все тот же толстяк, отгребая руками балласт от борта платформы. Второй машинист еще не произнес ни слова. Он молча делал все то, что и его старший товарищ. — Лопата есть?
— Есть, — отозвалась Зина и кинулась искать ящик с инструментом. Он высовывался одним углом из кучи балласта. Зина отчаянно заработала руками и вскоре добралась до совковой лопаты.
Мужчины по очереди швыряли балласт лопатой, обнажая борт платформы.
— Есть, вот он, — тихо сказал молодой машинист, когда под лопатой показался кирзовый сапог…
Вдавленное в балласт бортом платформы тело Альки отрыли руками, отнесли под откос и положили на траву.
Прибежали Василий Никитич и Галя.
Старик молча снял фуражку и, стоя над Алькой, жмурился от слез, как от яркого солнца. А Галя, побледневшая и тихая, присела возле Альки и белым носовым платочком стала счищать песчинки с посиневшего Алькиного лица.