Блеск чужих созвездий

— Виталина, вот ты где. Я мог бы догадаться, — в темницу спустился Ястин. Таня не видела его уже несколько дней, и его красивое лицо с правильными чертами не вызывало теперь ничего, кроме неприязни. На отвращение не было сил. — Помнишь, что сказал дядя? Не вредить им.

— Виталина? — вскинула голову Таня, и в ее глазах впервые за много часов появилось подобие интереса.

— А ей?! — сипло взревела гостья, и голос ее срывался, будто горло было серьезно повреждено. — Этой твари можно мне вредить?!

Таня решила было, что мумия в подвенечном платье набросится на Ястина, но оказалось, что ей тяжело двигаться. Это было незаметно, пока она изображала из себя призрака, но сейчас, попробовав сделать резкие движения, женщина просто проковыляла несколько шагов.

— Виталина? — вновь подала голос Таня. — Ты жива?

Гостья обернулась, и юбки взметнулись белым облаком.

— А ты бы предпочла, чтобы я там подохла?!

— Ты жива! — проговорила Таня и рассмеялась, закинув голову, запустив руки в волосы. Сквозь оцепенение она чувствовала, как ее сердце отпускают ледяные тиски, и чувство вины испаряется, как влага под лучами солнца. Виталина выжила! Все картины ее обгорелого тела, примотанного к стулу, остались плодом фантазии, ночным кошмаром, который не оставит ее никогда, но будет рассеиваться с приходом утра. Она смеялась и смеялась, долго, истерично, хрипло, до икоты, не в силах остановиться.

— Что ты смеешься? — Виталина подошла к камере, чтобы лучше разглядеть безумно хохочущую девчонку. — Отвечай!

— Татана смеется от радости. И облегчения. Она думала, что убила тебя, — глухо сказал Жослен, заставляя повернуться к себе. Он прислонился лбом к прутьям, и в свете электрической лампочки было видно, как впали щеки и под глазами появились синяки. — Она единственная, кто рвалась тебя спасать, собиралась кинуться в огонь, несмотря на то, что ты вела себя с ней всегда, как последняя стерва.

— Ох, надо же, она хотела меня спасти, — протянула Виталина, перемещаясь ближе к Сен-Жану. — Только меня меня вытащил из огня Ястин, а не она.

— Ей не позволили, — Жослен пожал плечами. — Наверное, посчитали, что ты не достойна ее смерти.

— Конечно, она же не дракон, — усмехнулся Ястин. — Это только драконы достойны служения, богатства и жертв.

Он стоял у дальней стены напротив пленников, прислонившись к ней спиной и скрестив руки на груди. С поразительным спокойствием он наблюдал за картиной, которая разворачивалась перед ним. Его единственной задачей было не допустить кровопролития, чтобы обезумевшая Виталина не испортила приманку для дракона, а страх и боль, которые ощущались почти физически, когда эти люди сходились в споре, были лишь частью забавного представления.

— Да, она предназначена для дракона, — прошипела Виталина. — Для великого храброго Мангона, благочестивого Мангона, надежды Илирии. Никто не обращает внимания, как хрустят под его каблуком кости людей, у него же так блестит чешуя, — она схватилась за край бинта и потянула, разматывая. — Что такое наши убогие жизни по сравнению с бессмертием дракона?

— Вообще-то они не бессмертны… — попытался вставить слово Жослен, но его больше не слушали.

— Что значат наши судьбы по сравнению с огнем, который он несет?

— Пока огонь несете только вы, — упрямо бурчал Сен-Жан.

— Меня можно оставить в пламени, меня можно лишить последнего, и это будет веселой шуткой, — бинты ослабли и начали сползать с лица. — Говорите, боялись, что я сгорю? Да лучше бы я сгорела!

— Не нужно снимать их, — попробовала остановить ее Таня. — Тут грязно, можно взять инфекцию.

Но Виталина никого не слушала. Последние витки бинта ей пришлось буквально отрывать от обгорелого лица и головы, на которой не осталось волос. Кожа была очень красной, местами лопнули волдыри, обнажая плоть, но оправившись от первого впечатления ужаса, Таня подумала, что все не так уж и страшно. От глаза протянется шрам — это точно, и от носа, возможно, кожа станет неровной, но Виталине точно не стоит опасаться, что ее лицо станет похоже на личи.

— Как тебе? Нравится? — спросила Виталина, и теперь стало понятно, почему она так странно произносит слова. Наверняка у нее болела каждая мышца, а рот стянула запекшаяся корочка, и двигать губами было неприятно. Таня испытала что-то вроде сочувствия, хотя даже воскрешение Виталины не избавило ее от отчаяния.

— Здесь грязно, — спокойно повторила она. — Твоя кожа воспаляется, будет гной. Ты нуждаешься в докторе и лекарстве. И все с тобой будет хорошо.

“Не то, что со мной”.

— О, я просто так не уйду, — Виталина держала в руках бинт, свисающий с ее головы, и не знала, что с ним делать. — Я хочу причинить тебе такую же боль, от которой страдаю я.

— Поздно. Ястин уже сделал все за тебя.

Это было признание в своей капитуляции, но навряд ли Виталина или ее друг поняли, насколько близки они были к тому, чтобы растоптать ее окончательно. Если бы Амин была умнее и не столь упорно думала о себе, она бы увидела, что Татана стала хрупкой, как сталь на морозе, что достаточно затоптать угли ее гордости и ярости, чтобы она легла пластом и стала ждать смерти. Виталина была зла, но недостаточно умна, а Ястин хотел только заполучить Мангона, поэтому позволил случиться тому, что случилось.

— Виталина, Татану нельзя трогать. Никого нельзя пытать. Приказ дяди.

— О, а я и не буду их пытать. Просто дай мне десять минут. Всего лишь маленькая месть, мой добрый Ястин, я ее заслужила, — и она вышла из темницы, с трудом передвигая ноги. Тане страшно было представить, каково ей сейчас было подниматься два пролета по лестнице. Наверняка у нее болела вся поверхность кожи, и какой же ненавистью нужно гореть, чтобы превозмогать такую боль. Мысль о мести, которую затеяла Виталина, заронила крупицу беспокойства.

Ястин тем временем сел на один из двух стульев и приготовился ждать. Он закинул ноги на стол, и Тане с ее соломы было прекрасно видно высокие сапоги из качественно выделанной кожи. Ястин сложил руки на груди и вид имел крайне скучающий. Как же все поменялось! Совсем недавно Ястин был обаятельным незнакомцем, смущающим Росси и дарящим неловкой Тане ничего не значащие сувениры. Теперь он представал отвратительным самовлюбленным тюремщиком, готовым наблюдать за чужими мучениями со скучающим видом. Как такой человек может так убедительно носить маску учтивой добропорядочности?

— А что, если Мангон не придет? — спросил Жослен.

— Придет, — усмехнулся Ястин. — У него нет выбора: Татана — его последний шанс, и вы все, — он показал на камеры, — это знаете. Произошел переворот, и больше никто не отдаст свою дочь на растерзание зверю.

— Он прав, Жослен, — проговорила Росси. Она была далеко, и Таня еле расслышала ее слова. — Он обязательно придет, и тогда в наших жизнях больше не будет прока.

— Но у вас еще есть время, — Ястин выглядел довольным тем, что в его руках находятся чужие судьбы. — Наслаждайтесь ими.

Росси тихонько всхлипнула, и Жослен протянул ей руку.

— А вы знаете, кто такой Айронгу? Дракон такой был? — неожиданно подала голос Таня. Ястин поднял на нее взгляд, но рассмотреть ее лицо было невозможно: она сидела слишком далеко, и тень скрывала почти всю фигуру. Вдвойне сбивало с толка то, что вопрос был задан равнодушным тоном, в отличие от того же художника, который явно переживал, и над ним легко было насмехаться.

— Знаю. Он все таскался за Мангоном, но исчез почти год назад. Скорее всего сдох. А какое тебе до него дело?

— Потому что я его видела.

На мгновение Ястин потерял самообладание. Глаза его расширились, он качнулся назад и, чтобы не упасть, спустил ноги со стола. Еще один дракон! Если Айронгу жив, это изменило бы расстановку сил, нарушило все планы и поставила под угрозу все, к чему они так долго шли.

— Это бред, — он наконец взял себя в руки.

— Я видела его, Ястин. Молодой красный дракон. Он чуть не убил меня огнем. А знаешь, где я его видела? — Таня сделала паузу, подалась вперед и проговорила, растягивая гласные: — У Мангона в замке.