Страница 2 из 11
ВАЛЬМАР АДАМС
Игорь Северянин в Тарту
На округлых тумбах — в центре города и в его заречной части — расклеены афиши, гласящие, что 6 февраля 1920 года в Тарту состоится поэзовечер Игоря Северянина. Все билеты распроданы.
Блещет огнями аула — актовый зал старинного университета.
В первом ряду восседает, с неизменной хризантемой в петлице, поэт Хенрик Виснапуу[6], подле него беллетрист Фридеберт Туглас[7] со своей статной женой Эло, близ них — красавица поэтесса Марие Ундер[8] и ее трубадур из Сянна, рядом лектор Тартуского университета Борис Правдин, владелец Карловой мызы Булгарин и другие широкоизвестные деятели города.
Игорь Северянин исполняет стихотворения из своего сборника «Громокипящий кубок». Поэт словно чеканит строки металлически звенящим голосом, подчас распевает их на созданные им самим мотивы. Баритональный бас поэта переполняет весь зал. Каждый слог доносится до балкона, где множество студентов, затаив дыхание, следит за исполнителем, восхищаясь витальностью Северянина, бурно аплодируя даже тогда, когда от них — эстонцев — порой ускользает значение отдельных слов. Жизнерадостность стихов поэта близка молодежи.
Они — призыв к естественной жизни, к миру, любви, веселью, к трудовым ритмам.
Да, вопреки всему, жизнь продолжается:
Слушатели как бы ощущают: среди них — само Солнце. И, кажется, не было ужасов войны, «щемящего ненужья» нужды, на мгновение даже сдается: раскаты боев навсегда смолкли, настал вечный мир.
Перерыв. Игорь Северянин стоит среди почитателей, снисходительно выслушивая их комплименты, принимает цветы. Этот высокий, в долгополом черном сюртуке человек с лицом цыганского барона привлекает к себе все взоры.
Борис Правдин, лектор университета, лингвист, поэт, представляет Игорю Северянину его поклонников.
Мне, привычному к схваткам дискуссий, захотелось, чтобы и в этом зале вспыхнула полемика, и я прошу:
— Игорь Васильевич, прочтите Ваш «Эпилог эгофутуризма»:
Автор гордо вскинул голову:
— Это стихотворение неуместно здесь. Это стихи для дураков.
Антракт закончен. Северянин читает стихи, посвященные эстонским рекам, озерам, лесам.
После концерта все двинулись небольшой компанией, по приглашению Правдина, к нему, на улицу Тяхе, 31. В передней именитого гостя встречает жена хозяина — француженка. Она приветствует поэта на своем родном языке. И тут обнаруживается, что, охотно «французящий» в своих салонных стихах, Северянин отнюдь не силен в этом языке. Да и все общество, за исключением Правдина, не способно изъясняться по-французски.
Поднимая первый бокал, хозяин провозглашает здравицу в честь русского поэта на эстонской земле. В том же выспренном тоне вторит оратору Северянин.
— Я космополит, — заявляет он, — но это не мешает мне любить маленькую Эстию. Страну эту любил и мой мэтр — Федор Сологуб[9], избравший Тойла для своего летнего отдыха.
Эстония окружила меня гостеприимством, и мне хочется ее отблагодарить хотя бы тем, что я примусь за перевод ее стихотворцев, начиная от классика Крейцвальда[10] до Адамса. В этом краю высоко ценят поэзию, здесь творят замечательные стихотворцы:
Здесь живет мой друг и даровитый последователь Хенрик Виснапуу. В Эстонии я встретился с первой женщиной, с которой решил обвенчаться. Господа, провозглашаю тост за процветание Эстии — этого светлого оазиса!
Гости поднялись, зазвенели бокалы.
Дабы несколько умерить слишком уж торжественный тон вечера, Правдин вносит предложение:
— Пусть каждый из гостей исполнит либо свое собственное стихотворение, либо произведение своего любимого поэта. Я прочту сонет, написанный мной в честь Игоря Северянина.
Гул голосов нарастает по мере того, как, вслед за коктейлями, незаметно переходят на «белоголовку».
По просьбе почитателей, Северянин с блеском прочел несколько своих лирических стихотворений.
Концертный голос Игоря Васильевича, пронизанный вдохновенными мелодиями, объединяет все общество в некое поэтическое братство.
Фелисса Круут, жена Северянина, скромная, чем-то напоминающая амазонку дочь тойлаского рыбака, не сводит с поэта глаз, отливающих серо-стальным блеском морской волны. Сидящая подле нее Эста, неотрывно смотрит на Северянина, пытаясь разгадать сокровенные тайны кудесника слова, овладеть его искусством.
Иван Беляев, юрист, фрондируя, делает попытку развеять чары Северянина: он декламирует несколько стихотворений раннего Маяковского. Но общий ропот сидящих за столом свидетельствует о том, что они не в состоянии оценить неизвестного в Эстонии поэта.
Превосходный рассказчик, Северянин повествует собеседникам о первой российской олимпиаде футуризма в Крыму, о Давиде Бурлюке, Маяковском…
Кто-то перебивает поэта:
— Позвольте, Вы ведь — отец русских футуристов?
— Это просто случайность, — возражает Северянин. — Я сколотил нечто вроде поэтической школы, добавив словцо «эго», — и подчеркнул, — вселенский футуризм.
Отыскав глазами на столе бутылку с наклейкой «Бенедиктин», поэт, указывая на нее, улыбнулся:
— Вот и этот напиток — вселенский!
Элегантный Вадим Эдуардович Бергман[14], которого его миловидная жена энергично подбивает на «великие свершения», предлагает Северянину:
— Игорь Васильевич, я с удовольствием издал бы в Тарту Ваши последние произведения, — и добавляет: — Прошу всех пожаловать завтра ко мне в шестом часу.
Авторизованный перевод с эстонского Юрия Шумакова
(Из книги «Эста вступает в жизнь». Таллин, 1986; на эст. яз.)
ГЕОРГИЙ ШЕНГЕЛИ
На смерть Игоря Северянина
6
Виснапуу Хенрик (1890–1951) — эстонский поэт. И. Северянин перевел два сборника его стихотворений: «Amores» (1922), «Полевая фиалка» (1939).
7
Туглас Фридеберт (1886–1971) — эстонский писатель.
8
Ундер Марие (1883–1980) — эстонская поэтесса.
9
Сологуб Федор Кузьмич (1863–1927) — русский поэт, про заик, драматург.
10
Крейцвальд Фридрих Рейнхольд (1803–1882) — основоположник эстонской национальной литературы.
11
Ридала Биллем (1885–1942) — эстонский поэт.
12
Суйтс Густав (1883–1956) — эстонский поэт, литературовед.
13
Энно Эрнст (1875–1934) — эстонский поэт.
14
Бергман В. Д. — тартуский издатель, выпустивший в свет книги И. Северянина «Роса оранжевого часа», «Колокола собора чувств», «Поэты Эстонии» в переводах И. Северянина, альманах «Via Sacra».