Одержимый

Сколько уже можно разговоры разговаривать, ну?

– Ты ведь их не убил? Они… Живыми и не покалеченными останутся?

– Вернуться к ним хочешь? – уже рычу. – Жалеешь, что вечеринку тебе испортил, да? Любишь толпой? Так тебе погорячее?

– Нет… - отшатывается. Переминается снова с ноги на ногу. В стенку почти влипает.

– Просто… Это же моя квартира… Ну… Наша. С братом. Если там их найдут…

– Не переживай, птичка. Все они живы. Первое, чему научился, это не убивать. Иначе давно бы сидел уже за кучу трупов.

– Ох…

Переводит глаза на мои руки и губы закусывает. Реально «ох». Потому что от этих губ меня и без того кроет.

– Не смей портить мое, я же говорил, - в один шаг оказываюсь рядом. Нависаю. Провожу пальцем по губам.

– Так что? Хочешь к ним вернуться? Позабавиться с ними? Да? Так ты любишь время проводить?

Еще сильнее в стену вжимается. Глазища перепуганные на все лицо.

Зря. Зря я ее пугаю, не это сейчас надо.

Но, блядь, ничего не могу поделать! Корежит всего от того, с какими компаниями она водится! Что это вообще, на хрен, за знакомства!

– За квартиру не переживай, - смягчаю момент.

Даже руку от губы убираю. Провожу по краю волос и сжимаю в кулак.

– Я позвонил уже своим людям. Все прибрали. И дверь заперли. Замки у тебя, правда, теперь новые. А если точнее, то новая дверь.

Хм.. Да. Я слегка погорячился, когда ногой ее приоткрывал. Пришлось менять. Но так даже лучше. Новая зато надежная, как сейф. Успел решить, пока она в душе мылась. Надо было чем-то заняться, чтобы не ворваться туда. И еще одну дверь за вечер ненароком не снести.

– Перестань дрожать, - провожу пальцами по щеке, немного отступая.

Даже отхожу подальше, чтобы отлипла все-таки наконец от стены.

– Воды тебе налить?

Кивает. Жадно пьет, осушая стакан в один момент.

– И что? – против воли усмехаюсь.

Все-таки, она чертовски похожа на птенчика. Милого, взъерошенного, маленького птенчика. До зубовного скрежета, блядь, сексуального птенчика, между прочим!

– Опять будешь просить, чтобы я тебя отпустил? Им тоже об этом говорила? Или это только со мной такие игры у тебя проходят?

Нет. Я не давлю. Просто зло берет. Как вспомню вначале торчащую перед глазами попку, а потом это умоляющее выражение лица. Не терплю игр.

Но сейчас она такая нежная, что даже злость рассеивается. На эту милоту вообще невозможно злиться!

– Нет, - качает головой. Решительно так. Как очень храбрый взъерошенный птенчик.

И губы облизывает. А вот это уже зря. Очень зря. Не стоит драконить того, кто и так еле сдерживается, чтоб огнем не полыхнуть.

– Я согласна.

Охреневаю.

– Согласна на… Провести с тобой ночь, в общем.

Бля. Как же приятно это слышать. Мурашками спина покрывается от одних ее слов. Лучше бы, конечно, она мне по-другому это все сказала. Выдыхая в губы. Прижимаясь телом. И словами другими. Но и так тоже очень даже сексуально.

– Только у меня есть одно условие. Мне кое-что нужно.

Бляя…

Все очарование птенчика слетает на хрен.

Передо мной снова то, о чем я и думал.

Наглая расчетливая девка.

Специально игравшая. Дразнившая. Завлекавшая и сбегающая. Ради того, чтобы цену набить.

– Я не плачу женщинам за секс, - холодно обрубаю, отворачиваясь.

Она самое большое хрен знает за сколько лет мое разочарование. Реально – лучше прямо сейчас вышвырнуть ее отсюда на хрен. Из номера и из своей башки.

27 Глава 27

Отворачиваюсь, борясь с противоречивыми, до зуда внутри, во всех внутренностях, одержимых желаний.

Хочу ее. Дико. До бешенства. До рычания внутри. Будто зверь во мне какой-то дикий, одержимый проснулся.

Не хер нежничать, раз сама себя вот так предлагает. Говорить. На завтраки какие-то водить.

Содрать халат, схватить за волосы, намотав на кулак. И драть. До искр из ее глаз. Вбиваться так, чтобы мошонка ударялась о ее лицо. После , затопив ее спермой по самое горло, резко бросить на четвереньки и драть уже по-настоящему, до посинения.

Кулаки сжимаются. Судорогой лицо сводит от бешеного, неудержимого желания. Член раздувается, впечатывается камнем в живот. Кажется, кожу сейчас на хер пробьет. И мозги мне самому все вышибет.

С другой – взять ее за шкирку и вышвырнуть к херам. Как помоечного котенка.

С какого-то хера раздирает все внутри от того, как я в ней ошибся. Какой она оказалась.

– Роман…

Зовет меня. Робко. Неуверенно. Даже как-то жалобно.

И от этого голоса там, где под ребрами, почему-то вдруг на хрен переворачивается.

– Что? – поворачиваюсь слишком резко.

Полыхаю яростью.

Глупая.

Лучше бы вжалась в стену. В тень, невидимку бы превратилась. И свалила бы. Сама. Потихонечку.

Сама не понимает, как мне сейчас сжать ее горлышко хрупкое хочется и все эти слова про секс и плату обратно в ее рот, в глотку затолкать. Сама не понимает, как нарывается. Какой вулкан раздувает. Полыхнет, - ей мало не покажется. Раздавлю же на хрен.

Никогда такого не ощущал. За всю жизнь!

И надо же, чтобы продажную девку природа такими глазами, голосом таким наделила. Как в издевку. От того, как имя мое произносит снова что-то между лопатками царапает. Ласковыми ноготочками. Такими, что я почти таять начинаю. Стерва.

– Ты же… Хотел…

Сбрасывает халатик. Неуклюже. Как будто в первый раз. Словно и не соблазнять меня собирается, чтобы цену повыше себе выторговать, а сама больше всего на свете обнажаться перед мужиком боится. Актриса гребаная.

Мнется. Ноги не знает, куда деть. Краской заливается. Еще чуть-чуть, и, кажется, запутается в халате, что под ногами теперь валяется. И грохнется на пол.

Что ж ты не научилась соблазнительно халатики сбрасывать? И глазами соблазнять, вместо того, чтобы ими по полу шарить?

Только меня уже срывает.

Блядь.

Я не из железа!

Один быстрый взгляд на обнаженное, будто светящееся передо мной тело, - и вспышкой простреливает насквозь. По позвоночнику. Под дых.

Я же уже не откажусь. Не смогу отказаться. Иначе это тело, блядь, мне по ночам сниться будет!

– Хочешь платы? – в один миг оказываюсь рядом.

Накрываю округлую, нагло торчащую вверх грудь ладонью с рычанием. Сжимаю сосок, - аккуратно, перекатываю пальцами, ловя ее запах, ее судорожный вздох.

– Ты хорошо подумала, птичка?

Нависаю. Марево перед глазами от того, как хочу наброситься на эти одурительные пухлые розовые губы. Чуть приоткрытые. Манящие. С ума сводящие своей свежестью.

Но ни хера. Судя по ее образу жизни, по тому, что я успел всего-то за два вечера увидеть, хрен знает, сколько членов эти кажущиеся такими невинными, губы, обслужили.

Снова рычу.

Вонзиться бы в ее шейку. В эту жилку невозможную, так яростно пульсирующую под белоснежной кожей. Зубами впиться.

И ненавижу. Сам себя ненавижу за собственную слабость. За то, что отказаться от нее, вот такой, развратной и продажной, вышвырнуть на хер, не могу.

И вместо того, чтобы кромсать, губами прижимаюсь к этой жилке.

Пьянею. От ее аромата. От вкуса. От того, как начинает трепетать в моих руках ее нежное тело.

От того, как вдыхает воздух. Рвано. Чуть всхлипывая.

А у самого уже весь гостиничный номер перед глазами плыть начинает.

Пьяный. Я до одури пьяный от нее. Блядь!

– Я ведь буду терзать тебя, пока мне не надоест. Если такие условия мне выставляешь, - рычу, а сам языком по шее ее скольжу. Сумасшедшая на вкус. Будоражащая. Сладкая. Дорвавшимся до оазиса себя чувствую. Будто воды годами не видел, а тут на чистый родник напал. Блядь, не оторваться уже. И вкуса другого не хочется больше пробовать.

– Все, что захочу делать с тобой буду. Всегда должна быть готовой. Ножки распахивать. Тело свое мне в любое время во всех позах подставлять. Все желания исполнять. Не ночь. Может, даже и не месяц. Обслуживать по полной программе. Пока я этого буду хотеть.