Одержимый

А тут…

Сама пришла.

Шлюшью форму коротенькую напялила.

Через которую трахнуть можно даже подол не задирая.

Соски выпирают через ткань.

Не просто нашла. Вырядилась. Попку выставила и в позу встала.

Такая же, как все.

Просто обыкновенная дешевка. Даже хуже.

И глазами тут мне в лицо своими невинными хлопает.

Захотелось одновременно и разложить и шейку эту хрупкую сдавить так, чтоб глаза эти блядские из орбит вылезли.

Зарычал. Яростью и похотью дикой вмиг накрыло.

И бормочет еще что-то. Лепечет. Что? Отпустить просит?

Охренеть!

Это что за спектакль? Цирк в чистом виде!

Выпустил.

Выпустил, выдыхая из глотки не воздух – пар.

Что за хрень?

Дешевка же обычная наверняка. Шалава.

Вон как вчера, не стесняясь, при всех распахивалась. Все естество свое женское на обозрение голодным мужикам выставляла. Как самцов безмозглых их к себе на тело приманивала.

И сейчас.

Полушария эти ее – упругие, шелковые наощупь, так и стоят перед глазами. До сих пор на коже рук полыхают.

Раздразнить, довести до кипения, самой притащиться, - а после невинность из себя корчить? Это что за прикол такой? Что за девка!

И ведь врет. Наверняка врет. Откуда ей бы здесь горничной взяться?

Зачем распаляет? На крючок усадить хочет? Думает, я так просто и крючок и наживку проглочу?

Ошибается девочка. Не с тем и не в те игры играть вздумала. Я так ей засажу, - живого места не останется! И на глазища эти, которыми она так мастерски научилась в невинность играть – не поведусь!

Грохочу кулаком по стене. Аж стены содрогнулись.

Выбесила. Игрой своей. И тем, что я, как пацан, на шалаву повелся.

А все равно рука сама к телефону потянулась.

Вроде не соврала. Сегодня новенькую взяли. Не оформлена еще. На испытательный срок.

Набираю номер ночного клуба.

Заявление от нее на увольнение сегодняшним утром. Но пока не уволили. Две недели, как положено, по закону еще подождут.

Матерюсь и сам над собой хохочу одновременно.

Дара Ванг. Так у них она оформлена.

Хоть и настоящее имя и адрес у них, конечно, записаны. Официальное же, на удивление, в наше время, оформление.

В той самой квартире, до которой ночью провожал, она и живет.

Ангелина. Ангелина Рудницкая.

Ангел. Я не промахнулся, когда Ангелом ее посчитал.

Но шлюховской псевдоним всю натуру ее показывает. Открывает. Без вариантов.

Под именем и личиной Ангела, которую ей природа с родителями дали,   просто обыкновенная продажная девка. Которая в невинность играет. Подороже себя продать пытается.

Мерзко становится. Гадостно. Противно.

Во рту даже омерзительный привкус появляется, как от гнилого мяса.

Зубы почистить хочется. Запах ее, который с ума сводил всю ночь, с себя стряхнуть.

Нет. Я не против продажных женщин. Иногда наоборот, только за. Потому что мозг не выклевывают и ничего, кроме оговоренной суммы, из-под тебя выбить не пытаются. С ними все просто. И удобно. Ублажают, как захочу. Морочится не надо. И нервы себе их капризами и закидонами трепать.

Но все должно быть честно.

А не вот так!

До мурашек пробрала, стерва. Играть со мной решила. Я ведь тебя, маленькая, как мышку в угол зажму. Научу. Что такое взрослые игры. Дам почувствовать, чего на самом деле стоишь!

И снова – кулаком о стену. Штукатурка ссыпается прямо на голову.

Разозлила. Выбесила.

Трахнуть надо было и выбросить. И постараться шею не свернуть.

Ладно.

Просто забью на нее и все. Большего не стоит. Время мое дороже за минуту, чем вся ее дешевая шлюховская жизнь.

У меня бой завтра. Вот о чем я думать должен.

А после… Если не забуду, то вернусь. Проучить. Отымею во все отверстия так, что мало не покажется! И выброшу к херам.

Весь день в зале провожу. Вышибаю из себя все мысли о девчонке. Забываю.

Только решив прогуляться перед отъездом, хрен знает как, оказываюсь возле ее дома.

Ведь не собирался.

Никакого больше интереса к ней у меня нет.

А ноги как-то сами вдруг рядом с домом ее оказались.

Не заметил, как на этаж ее поднялся.

А как шум, треп этот услышал, вообще озверел.

Хмыри какие-то тупорылые мою девчонку делить решили! Охренеть! Моя!

Звериный, первобытный инстинкт собственника враз проснулся. По мозгам, крови, венам и глазам ножом полоснул.

Моя, - в груди заревело. Блядь, я каждого в крошево разнесу, кто хоть подумает притронуться.

Это уже не мозг. Это кулак мой так решил.

Разнося всех, кто под руку попадался.

Выверенные удары. Точные. На этот раз окончательно пеленой не накрыло. Знаю же, что с одного удара убить могу. Места живого не оставить. Только лужицу крови. А в ней трупы тех идиотов, что на мое позарились. Смертники.

Аккуратно челюсти и ребра ломал. Не задумываясь. Схватил и на плечо забросил.

Чувствуя, - вот сразу так и надо было сделать. Еще в клубе том поганом. Сразу свое забрать.

Не хрен время на раздумья давать. Какие там у девок вообще на хрен раздумья?

А сейчас вот в душе она плещется. Слушаю, как вода льется, - и не понимаю.

На кой она мне вообще нужна?

Хуже ведь оказалась, чем я даже утром думал.

Сколько там мужиков к ее телу примеривалось?

А она что? Молча на диване сидела. Не орала. Не вопила. На помощь не звала.

Еще и алкоголем от нее разит. Бухая, значит, с толпой развлекается. Охренеть невинность.

И ради вот этого я бой пропускаю?

Вообще с катушек слетел!

Ради траха с общей подстилкой!

26 Глава 26

Выходит из душа.

И снова под дых бьет. Будто ослепляет. По глазам, по каждому нерву режет.

Чистое лицо. Ни грамма косметики. Волосы мокрые белоснежные ниже пояса спускаются. В банном халате. Таком огромном, что еле голова из него торчит. Ног почти не видно.

Ни хрена сексуального.

А меня снова будто срывает.

Зависаю на губах – таких нежных. Розовые. Перламутром отливают. Свежестью такой, что наброситься. Сожрать эту свежесть хочется. Выпить всю, до последней капли.

Нежная.

Хочу. Хочу ее до невозможности. До спазмов в желудке и до хруста сжатых кулаков.

Все мысли вмиг вышибает.

Все уже неважно.

Кроме этих губ.

И тела – хрупкого. Такого маленького, что сжать в охапке хочется. Только перед этим на хрен сбросить этот халат идиотский. И пожирать. Пожирать это тело днем и ночью. Пока не оглохну и не ослепну. Пока не нажрусь этой сладостью. Яйца звенят. От стояка бешеного челюсти сводит. Все неважным кажется. Будто и значения не имеет.

– Роман…

Выдыхает еле слышно. Осторожно. Будто и меня и даже имени моего боится.

А я от губ ее глаз не отвожу.

По хрен, что она скажет. Меня ведет уже от одного того, как они двигаются.

Шелковые. Мягкие. Сочные.

Дурею от мысли, как она этими губами мой член сжимать будет. И глазищами своими невозможными при этом мне в глаза смотреть.

А от имени моего из этих губ, прямо ток по позвоночнику простреливает.

Бред. Наваждение. Сопливая какая-то дурь. А слушал бы и слушал, как она его произносит.

Непроизвольно перевожу взгляд на ладошки.

Внутри клокочет, - тут же представляю, как имя будет мое стонать и ноготочками своими в спину мне впиваться. Бля. Хватит тянуть. Пора переходить к самому важному. Иначе взорвусь.

– Да?

Голос совсем на хрип сошел.

Даже отшатывается.

И глазища свои распахивает.

Нет. Не шалава. Чистая девочка. Нежная. Аккуратнее надо. Не сорвать. Не испугать. Не поломать.

– А ты их… - мнется. С ноги на ногу переминается. В глаза посмотреть боится. Так и бегает взглядом по стенам. На постель даже посмотреть не решается.

А мне еще сильнее дернуть ее на себя хочется. И взять. Резко. С одного толчка внутрь. На полную мощность.

– Заканчивай уже мысль, - воздух со свистом вылетает из легких.