Страница 39 из 81
Догорела свеча. Александр Николаевич вставил в подсвечник новую.
Он описывал ту нищую деревню на краю болота, тесно лепящиеся друг к другу дворы, избы, крытые черной соломой, грязную улицу с гнилыми лужами…
А память подсказывала ему давние, из детства, картины; июльские да августовские поездки в гости к соседям–помещикам через несжатые и сжатые поля, пустые летние деревни, окутанные знойной пылью… Все это слилось в одно, и, пожалуй, получилась не северная, пограничная с Курляндией деревня, а коренная, российская — саратовская или пензенская.
Впрочем, в главном они были похожи.
«Бедность и рабство повсюду встречались со мною в образе крестьян. Непаханые поля, худой урожай хлеба возвещали мне, какое помещики тех мест о земледелии прилагали рачение. Маленькие, покрытые соломою хижины из тонкого заборника, дворы, огороженные плетнями, небольшие одоньи хлеба, весьма малое число лошадей и рогатого скота подтверждали, сколь велики недостатки тех бедных тварей, которые богатство и величество целого государства составлять должны».
Радищев писал о жалких жилищах крестьян, об испуганных мальчишках, о разговоре Андрея Рубановского с похожим на Сократа мужиком.
На столе уже набралась целая стопа исписанных листков, когда Радищев поставил последнюю точку.
Он подобрал страницы и перечитал все с начала до конца.
Потом еще раз просмотрел первую страницу и, решительно отчеркнув первый абзац, вписал на полях:
«Не пропускал я ни одного селения, чтоб не расспрашивать о причинах бедности крестьянской. И, слушая их ответы, к великому огорчению, всегда находил, что помещики их сами тому были виною.
О человечество! тебя не знают в сих поселениях. О господство! Ты тиранствуешь над подобными себе человеками. О блаженная добродетель любовь, ты употребляешься во зло: глупые помещики сих бедных рабов изъявляют тебя более к лошадям и собакам, а не к человекам!
…Удалитесь от меня, ласкательство и пристрастие — низкие свойства подлых душ: истина пером моим руководствует!»
Надо было как–то озаглавить сочинение.
«Поездка в деревню…» — надписал Радищев сверху и остановился. Тут следовало бы обозначить название деревни. Но как звалась та деревня, возле курляндской границы, он не помнил, да, кажется, тогда про это никто и не спросил. Может быть, дать вымышленное: Бедново, Худово, Разореново? Или обычное: Троицкое, Иваньково, Загорье?
Однако, перебирая в памяти имена деревень, Александр Николаевич не мог остановиться ни на одном, и в конце концов подумалось: а нельзя ли обойтись совсем без него?
«Да, да, конечно! — обрадовался Радищев. — Да и дело совсем не в названии. Даже наоборот, без него лучше: каждый читатель поставит свое».
И Радищев, зачеркнув написанное заглавие, вывел новое: «Отрывок путешествия в ***».
В комнате стало прохладно. Жарко натопленные с вечера печи остыли.
В коридоре послышались шаги, слуга принес дрова и начал щипать лучину для растопки. Близилось утро.
8
В Сенате все было без изменения.
Как–то Терентий Евграфович, остановившись возле радищевского стола и криво поглядывая на старые дела лежавшие на нем, спросил:
— Почему вы, Александр Николаевич, не попросите отпуска для поездки к родителям? Ведь столько лет не видались. Вашу просьбу, безо всякого сомнения, уважат…
На этот раз Радищев послушал совета и подал прошение об отпуске.
Просьба сразу же была удовлетворена и, получив дорожные документы на проезд до родительского имения Аблязова в Пензенской губернии, Александр Николаевич в один день собрался в путь.
За прощальным завтраком друзья выпили за дружбу.
Сани уже стояли у крыльца.
Александр Николаевич отомкнул дорожную шкатулку и достал пачку исписанных листков.
— Вот, Андрей, покажи Новикову. Может быть, подойдет для журнала.
— Что это? A–а, описание путешествия, — сказал Рубановский, взглянув на рукопись.
— Если напечатают, имени моего не открывай: неизвестно еще, как публика встретит.
— Но тут маловато…
— К сожалению, я мало еще видел. Вот сейчас поеду, буду смотреть и примечать…
— Желаю успеха. Недаром же говорят, путешествия образуют разум и воспитывают сердце.
9
В родительском Аблязове Радищев задержался на месяц, потом еще на месяц. Кончился отпуск, дополнительный срок тоже подошел к концу, и пришлось возвращаться обратно, в Петербург…
Только Александр Николаевич успел перешагнуть порог и расцеловаться с друзьями, как Андрей потащил его к себе.
— Ты, наверное, в своей глуши еще не видел «Живописца»?
— Нет.
— Николай Иванович поместил «Отрывок путешествия»! Ты не можешь представить, какой шум произвело твое сочинение! Нашлись люди, которые объявили: «Клевета!» Один какой–то казанский помещик даже собирался вызвать Николая Ивановича на дуэль. Смотри, в пятом нумере и в четырнадцатом.
Страницы журнала, где был напечатан «Отрывок», немного пообтрепались, наверное оттого, что журналы часто раскрывались на этих страницах.
Рубановский следил за другом ревнивым взглядом.
— Николай Иванович поправил стиль. Он говорил, это необходимо…
— Конечно. Какой я писатель! — ответил Радищев. — Его исправления, безусловно, к лучшему.
— И очень хотел познакомиться с тобой. Я обещал передать тебе его приглашение.
Перед визитом к Новикову Радищев волновался. Особенно тщательно оделся. Ехать решил в наемной карете, так как своя коляска после дальней дороги выглядела далеко не по–столичному.
Николай Иванович встретил его с явной радостью, наговорил комплиментов, засыпал вопросами. Радищев, отвечая, рассматривал знаменитого журналиста. У Новикова был довольно крупный вислый нос, какой, по утверждению физиономистов, означает унылый характер. Но Николай Иванович, напротив, был оживлен, деятелен, весел. Он говорил об успехе «Живописца», о расширении издательского дела, об аренде какой–нибудь крупной типографии, о поисках авторов и переводчиков.
— От вас также ожидаю новых сочинений, — сказал он.
— Я больше ничего дельного не написал и вряд ли что–нибудь напишу, — ответил Радищев. — Все мое время я намерен посвятить службе и тем принести пользу отечеству. — Потом добавил: — Однако я еще не представляю, какую должность мне следует искать…
Новиков стал серьезным.
— Нелегко вам, Александр Николаевич, будет найти то, что ищете. Должностей, в которых можно приносить отечеству пользу, много. Но ныне слишком распространено мнение, что они созданы не для пользы отечества, а для пользы и пополнения кармана чиновников, их занимающих. Вы наблюдали когда–нибудь, как воронья стая преследует свою же сотоварку — ворону, имеющую несчастье быть не черного, а белого цвета?.. — Новиков вздохнул. — Впрочем, дай вам бог… — Он махнул головой, как бы отгоняя невеселые мысли, и вновь заговорил оживленно: — Но я полагаю, что еще встречусь с вами как издатель. Сочинительство — коварная страсть. Она может ослабнуть, затаиться, но не оставит человека до самой его смерти. Поэтому я надеюсь на возрождение в вас автора, и тогда моя типография к вашим услугам.
10
Шли дни, недели, месяцы, и с течением времени служба в Сенате делалась для трех друзей все невыносимее. Все чаще они задумывались, как бы изменить свое положение, внешне благополучное и, даже более того, казавшееся многим из их сослуживцев пределом мечтаний, но в сущности ежесекундно унижающее человеческое достоинство.
Для студентов, наслушавшихся профессорских лекций и начитавшихся философских рассуждений о чести, достоинстве, благородстве и прочих качествах, которые якобы составляют неотъемлемую сущность человека и без которых человек не имеет права даже называть себя человеком, все эти мелкие уколы самолюбию были особенно ощутительны и неприятны.