Страница 28 из 54
— Ошибаетесь. Капитан Сергеев! Я тоже не терял времени зря, работал, учился. Сейчас во фронтовой газете. Здравствуйте, младший лейтенант! Рад вас видеть! Прошло полтора года, как я писал о вашем выстреле.
— Да, время летит…
— Я искал вас и все опаздывал. Приехал в полк, а вы уже на курсах. Капитан Шостак рассказал о вашем удачном поиске. Перед нынешними боями был у полковника Уткова. Старик сказал: «Был курсант Романцов». — «А где он сейчас?» — «На фронте!»
Они засмеялись.
— Значит, офицер?
— Да. Командир роты.
— Поздравляю!
— Неудачно вы пришли, — огорченно сказал Романцов. — Рота сейчас выходит в бой.
— Комбат мне уже объяснил. Я и заторопился, чтобы не опоздать хоть на этот раз.
— Пришли бы утром! — великодушно предложил Романцов. — В пять ноль-ноль я возьму поселок.
— Уверены? — осторожно спросил капитан.
Романцов только улыбнулся в ответ.
Бойцы без сутолоки поднимались со снега, встряхивались, прыгали, закуривали. Они привыкли теперь засыпать на рассвете, идти в бой вечером. Они перепутали день и ночь, жизнь их была трудной, мучительной.
Сегодня им удалось отдохнуть четыре часа, и за это они были благодарны Романцову и судьбе.
Пришли бронебойщики, присланные комбатом.
Через несколько минут остановились у костра минометчики.
— Сережка, мой взвод готов к выходу! — крикнул какой-то лейтенант.
Внезапно он остановился. Сергееву даже показалось, что он споткнулся, хотя место было ровное.
Оглянувшись, капитан увидел, каким строгим взглядом прищуренных глаз встретил Романцов лейтенанта. Тот выпрямился, поднес руку к шапке и четко сказал:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться к командиру роты!
— Да.
— Товарищ командир роты, взвод минометчиков прибыл!
— Хорошо. Разрешите им курить. — Романцов обратился к журналисту: — Вынужден попрощаться с вами. Приходите утром в поселок, право… с бойцами бы побеседовали… А сейчас поужинайте. Старшина, накормите капитана!
Узкий след Михеева и Минбаева терялся среди сосен. Рота шла невдалеке от шоссе, где стояли вражеские заслоны. Бойцы увязали по пояс в рыхлом снегу, барахтались в сыпучем месиве.
Автоматы они держали высоко над головой, словно переходили вброд реку.
Позади, по уже утоптанной дорожке, шли минометчики. Им было труднее всех: минометы неимоверной тяжестью пригибали их к земле.
Романцова больше всего мучило то, что нельзя было курить. И он понимал, как страдают его солдаты: ведь они тоже не курили.
Изредка с вершин сосен падали хлопья снега; тишина ночи наполнялась тогда зыбким шумом, словно кто-то устало вздыхал.
Миновали широкое озеро. Оно еще не замерзло. Вода была черная. Большие, тяжелые волны били о берег, о заросшие посеребренным мхом камни.
Романцов думал, что через два километра он устроит привал, подождет возвращения из разведки Михеева и Минбаева, узнает от них расположение огневых точек противника, уточнит обстановку и в н е з а п н о атакует вражеские позиции с фланга.
На привале он обошел бойцов, строго наказал не курить, громко не разговаривать. Солдаты лежали на снегу, они были похожи на поваленные деревья.
Романцов тоже лег, накрыв голову полушубком, включил электрический фонарик. На карте он отыскал поселок. Широкая поляна окаймляла его. Справа, почти вплотную к домам, подходил выступ леса; отсюда Романцов и хотел атаковать противника… Слева глубокая, узкая трещина лощины разрезала поле. Внезапно громкая, отвратительно четкая, скрежещущая пулеметная очередь прострочила ночь. Откликнулся другой пулемет; глухое эхо загремело в чаще.
Романцов чертыхнулся, смял карту.
— Михеев и Минбаев наскочили на немецкий патруль, — прошептал Рябоконь.
— Где вы видели, младший лейтенант, чтобы в лесном патруле были два пулемета? — сурово спросил Романцов.
Рябоконь от досады покраснел. Он не понимал, что произошло в лесу, и это было ему неприятно.
— Объясните, товарищ командир роты, — простодушно попросил он.
— Это боевое охранение немцев! — уверенно сказал Романцов. — Фланговое охранение.
— Значит…
— Да. Они ждали нашего флангового удара.
— Я-то думал, ударим с фланга, из леса! — разочарованно протянул Рябоконь.
— Я тоже так думал!
Машинально вынув портсигар, он перехватил жадный взгляд Рябоконя, вспомнил, что курить нельзя, и швырнул сигарету в снег.
— Подождем разведчиков!
— А если…
— Нет, не могли они погибнуть, — рассердился Романцов. — Михеев осторожный, рассудительный, а Минбаев отлично ползает по-пластунски!
На минуту он задумался:
— Ты прав! Надо послать еще разведчиков! Кого? Николая Груздева, Шмелева… Распорядись!
И быстрыми шагами он пошел по хрустевшему под его валенками снегу. Тонкий наст проваливался. Глядя на низкое небо, Романцов с тоской подумал, что долго еще не увидит Катю. А может быть, и никогда больше не увидит… Всякое может случиться…
Эта мысль почему-то сейчас не угнетала его. Упрямо встряхнув головой, он заставил себя не вспоминать о Кате.
Полночь! Немцы выставили в лесу, на фланге своих позиций, боевое охранение. Значит, они догадались, что русские попытаются взять поселок фланговым ударом из леса. Почему догадались? Первоначальный план боя, о котором так долго, так напряженно думал Романцов, сидя у костра, рухнул. А Романцов еще не знал, что же теперь ему надо делать, как атаковать противника.
— Озяб? — дружелюбно спросил он стоящего у сосны бойца.
Косоплечий солдат со свалявшейся пегой бородою почесал грудь под полушубком, ответил, заторопившись:
— Ноги ломит, товарищ командир!
— Сейчас согреемся!
Вдруг он едва не застонал от отчаяния. Зачем он тратит время на эти разговоры? «Самое страшное в бою — бездействие». Нельзя обманывать себя: фашисты выиграли бой, хотя Романцов не потерял ни одного бойца, если только Михеев и Минбаев…
«А я уже расхвастался журналисту, — подумал Романцов. — Глупый болтун!»
Когда из леса вышли Михеев и Минбаев, Романцов облегченно вздохнул. На разведчиков было страшно смотреть: тяжело дыша, с потными лицами, полузакрыв глаза, словно были не в силах поднять веки, они стояли перед Романцовым…
Михеев жадно глотал снег.
Руки Минбаева висели вдоль туловища, как засохшие, надломленные ветки.
— Вы были в самой деревне, — сказал Романцов негромко, но отчетливо. — Проползли в самую деревню. Огневые точки немцев нацелены на лес. И в лесу боевое охранение. На обратном пути вы на него наткнулись, и вас обстреляли из двух станковых пулеметов. Правильно?
— Так точно, товарищ младший лейтенант, — растерянно сказал Михеев.
Он был изумлен, что Романцов не спрашивал его, а сам рассказывал, словно ходил с ними в разведку.
— А где танки?
— Спрятаны за домами, товарищ командир. Пушки на лес нацелены… Два танка!
— Благодарю за службу! Отдыхайте!
Романцов говорил почти весело. Рябоконь опять ничего не понял. Казалось бы, веселиться не с чего. Плотно сплетя пальцы рук, Романцов думал: «Немцы ждали моего флангового удара. Почему? Вероятно, потому, что мы воевали однообразно, применяли один и тот же вид маневра. Сколько деревень взял за эти дни фланговыми атаками наш батальон? Пожалуй, три-четыре. Фашисты отступали, погибали солдаты, младшие офицеры. А командир немецкого батальона? Надо полагать, что он жив. К сожалению, еще жив. Ведь он сравнительно далеко от поля боя, он сидел над картой, изучал нашу тактику так же настойчиво, как я эти дни изучал приемы вражеской обороны. Он тоже кое-чему у нас научился за это время».
Романцов попытался вообразить лицо немецкого майора.
«Пока вы, господин майор, меня перехитрили! — злобно подумал он. — Но только пока! Вы разгадали нашу тактику, черт побери! Вы приказали своим офицерам охранять прежде всего фланги! Посмотрим, чья возьмет!»
Он позвал Рябоконя:
— Младший лейтенант, даю вам десять автоматчиков, два ручных пулемета, всех минометчиков. Подкрадитесь к боевому охранению противника, обстреляйте, швырните несколько мин. И в лес! Так наскакивайте на фашистов каждые десять-пятнадцать минут. Как драчливые петухи! Короткий мощный огневой удар — и в лес! А мы уходим назад…