Страница 27 из 31
Николай Александрович любил рассматривать портрет ламы. Лама сидит в канонической позе, окруженный символическими образами, вокруг головы нимб, по взгляните на его лицо! Это лицо не божества. Перед нами человек, живой человек, усталый и мудрый. Образ, возможно, даже не лишен некоторого портретного сходства.
В 1931 году Н. А. Невский прочел в Эрмитаже доклад о культе небесных светил в тангутском государстве. Красочные тангутские изображения планет были выставлены в залах Эрмитажа. Николай Александрович цитировал обширные переводы тангутских текстов, в которых подробно рассказывалось о поклонениях божествам планет:
«Вообще Солнце, Луна, пять планет… дурно повернувшись, вызывают в государстве скорби и несчастья… Когда случаются подобные несчастья с самим или другими, то для того чтобы отвратить их и довести до процветания благополучие, должно совершать эти священнодействия с магическим кругом святой матери планет… При устройстве магического круга прежде всего из земли и других материалов делают алтарь…»
«…Далее девяти планетам приносится в жертву еда, а именно: Солнцу подносится чашка вареного риса с рисовым отваром… Венере— чашка вареного риса с маслом, Марсу — чашка вареного риса с зеленым горошком… Сатурну подносится чашка поджаренных блинов…»
Существование культа планет в тангутском государстве, пантеон его божеств свидетельствуют о разностороннем влиянии китайской, тибетской, индийской и древних среднеазиатских культур на культуру тангутов, проживавших в сердце Азии, на стыке мировых торговых путей.
Перед Николаем Александровичем — интересные фрагменты чертежа струнного музыкального инструмента типа лютни, с указанием размеров каждой его детали. Он вспоминает, что тангуты издавна — считались музыкальным народом. В 1148 году известному в Си Ся музыканту Ли Юань-жу было поручено собрать и изучить все китайские книги по музыке с целью составить новый музыкальный трактат — «Новые гаммы». Когда работа была завершена, на ее основе был разработан музыкальный аккомпанемент придворных церемониалов. Современники отмечали, что музыка тангутов «была выразительной, манера игры чиста и строга». Не случайно сам грозный Чингисхан, после того как его провозгласили императором, повелел исполнять во — время церемониалов музыку тангутскую.
Отыскать «Новые гаммы» среди тангутских книг Николаю Александровичу не удалось. Жаль, что не сохранилось и описание чжурчжэньского государства, которое составили тангутские послы. О существовании такой книги тоже сообщают китайские источники. С горечью думал он и о том, что нет у нас тангутских исторических сочинений. Говорят, покойный китайский ученый Ван Го-вэй видел историю Ся на тангутском языке в Сычуани, но купить не успел, она куда-то исчезла. А ведь китайские авторы сообщают, что тангуты не раз составляли историю своей страны.
Надо приняться за «Измененный и заново утвержденный кодекс законов лет Небесного процветания». Чтение его крайне затруднено. Николай Александрович уже не пытался расшифровать некоторые статьи законов. Однако даже отрывочные сведения дают много нового для изучения хозяйства страны и деятельности государственных учреждений Ся.
Каким было тангутское государство? Из китайских источников ясно, что население его занималось скотоводством и земледелием. Почти повсюду землю нужно было поливать, поэтому тангуты создали разветвленную ирригационную систему. Землю пахали деревянной сохой с железным сошником, в которую впрягали быков. Николай Александрович вспоминал сцену пахоты, изображенную на одной из буддийских гравюр. Железный сошник из Хара-Хото хранится в Эрмитаже. Тангуты были и неплохими ремесленниками. Они изготовляли отличные сукна, добывали асбест, соль, плавили металл и ковали отличные мечи. Орудия ремесленного производства, ткани, керамика, предметы буддийского культа можно увидеть в залах Эрмитажа. Работа в Эрмитаже лишний раз убеждала Невского в необходимости комплексного изучения всех памятников Хара-Хото.
…Вчера к Николаю Александровичу приходил сотрудник Эрмитажа Всеволод Николаевич Казин советоваться относительно устройства выставки материалов из Хара-Хото к Международному конгрессу по иранскому искусству.
Этот высокий полный молодой человек, одетый несколько небрежно, внушал невольное уважение своими энциклопедическими познаниями истории и истории искусства.
Василий Михайлович Алексеев рассказывал Невскому, что Казин, сын видного инженера, стал китаеведом против воли отца. Увлечение Китаем поссорило его с семьей. Работал он страстно, самозабвенно и был исключительно требователен и даже придирчив к себе. Василий Михайлович не раз говорил, что этот несколько странный человек — один из талантливых его учеников. Николай Александрович знал, что подлинная страсть Казина — история монголов. Он мечтал перевести и издать «Сокровенное сказание». Только в связи с этим он и занялся историей Хара-Хото.
Выставка памятников искусства и материальной культуры Хара-Хото занимала четыре зала на втором этаже Зимнего дворца. Когда Невский вместе с Казиным медленно обходили ее, переходя от одного экспоната к другому, Николай Александрович в который уж раз невольно поразился обилию материалов и ценности коллекции. Гравюра, иконопись, керамика, ткани, монеты. Казин говорил, что он уже составил каталог монет и произвел первичное описание керамики.
— Всеволод Николаевич, а как ваши занятия историей Хара-Хото?
— Сделал выборки из всех доступных мне китайских сочинений. Удалось выявить периоды расцвета и упадка жизни в этом районе.
— Вы бы поделились с нами результатами ваших изысканий.
— Пока не могу. Между периодом Тан и приходом тангутов на Эдзин-Гол — провал. Даже неизвестно, за стали ли там тангуты большое поселение или построили город заново. И точной даты гибели города не знаю. Нет, пока не могу, — и он неловко, с трудом расстегнул верхнюю пуговицу воротника своей желтой рубашки-косоворотки — ему стало душно.
— Не все сразу, Всеволод Николаевич. Из малого большое складывается потихоньку. Думаю, что вы все-таки скоро порадуете нас своей диссертацией. Я намерен представить Академии наук проект комплексного издания памятников Хара-Хото. То, что я увидел сейчас, еще раз убедило меня, что с этим делом следует спешить. Очень надеюсь видеть вас в составе авторского коллектива.
— Спасибо, я постараюсь[61].
Николай Александрович составляет комплексный план издания памятников тангутской культуры из Хара-Хото. «Издание коллекций, добытых П. К. Козловым, — писал он, — является делом первостепенного научного значения».
А его уже волнуют новые проекты и новые задачи.
20 марта 1935 года на сессии Академии наук Невский выступил с докладом «Тангутская письменность и ее фонды».
Николай Александрович особенно тщательно готовился к этому докладу. Следовало подвести итог тому, что сделано в области тангутоведения, рассказать о тангутской коллекции Института и о своих работах, указать пути дальнейших исследований в этой области востоковедных знаний, которую он теперь, по общему признанию, возглавлял.
…Зал смотрел на него с настороженным любопытством — маститые академики и молодежь.
Он начал с истории тангутского народа. Слушали со вниманием, но без подъема. Зачитал первые строки из расшифрованной им тангутской оды:
Черноголовых каменный город на берегу вод пустыни;
Краснолицых отцовские курганы в верховьях Белой реки;
Длинных минья страна там находится…
и почувствовал, как легкая волна возбуждения побежала по залу. Он излагал свое толкование отдельных мест оды и ощущал, как церемониальная торжественность стиха, его эпически суровая простота увлекают зал.
Оду в честь великого учителя Ири — создателя тангутского письма — приняли аплодисментами. Таи гутская культура, культура маленького забытого наро да, ради которой он столько трудился последние пять лет, получила признание со стороны этого высокоученого собрания.