Оранжерейный цветок

Ещё целую минуту она высвобождает всё, что у неё внутри, а потом падает в мои объятия. Я держу её прямо, убирая волосы с её лица. И её зеленые глаза встречаются с моими, опустошёнными, но светлыми. Такие чертовски светлые.

Я ничего не говорю.

Я просто целую её, вдыхая жизнь в её тело. На выступе. Под нами мелкое озеро. В ответ она кладёт руку на мой затылок, её пальцы забираются в мои волосы. Её тело изгибается навстречу моему, и я вдыхаю, окутанный теплом её кожи и биением её сердца, бьющегося о мою грудь.

Мы пробыли там совсем недолго, прежде чем перед нами остановилась машина. Обеспокоенный незнакомец открывает свою дверь, но я продолжаю целовать её. И её губы улыбаются, не отрываясь от меня.

— Эй, — кричит мужчина, — вода слишком мелкая! — он прищуривается и внимательно смотрит на нас. — Вы что, сумасшедшие?

Он качает головой и забирается обратно в машину.

Губы Дэйзи покидают мои, и её лицо озаряет великолепная улыбка. Её свет восстановлен. Наделённый силой и заряженый.

Мой оранжерейный цветок, в котором я всегда буду поддерживать жизнь.

— Мы довольно сумасшедшие, — шепчет она мне.

Я глажу её волосы грубой рукой, светлые пряди дико путаются, и я вспоминаю слова Салли о том, что она весёлая, а я чертовски угрюмый.

— Да? Может быть, наши дети будут такими же сумасшедшими, как мы.

Она игриво вздыхает.

— Ты хочешь сделать со мной малышей?

Я отвечаю, целуя её с силой, и она запускает руки в мои густые волосы. Я поднимаю её на руки и несу с выступа в безопасное место. И обратно домой.

66. Райк Мэдоуз

Коннор наливает кофе в пенопластовый стаканчик, поскольку все кружки упакованы в коробки. Я сижу на барном стуле рядом с Ло, пока девочки беседуют в одиночестве в гостиной за аркой. Несколько месяцев назад над ней висел поникший баннер с надписью Bon Voyage, Дэйзи21. Теперь это место пустое, голое, дом, полный стольких, блять, воспоминаний, которые мы все собираемся оставить позади.

Отсюда я не вижу ни дивана, ни Дэйзи, сидящей на подушке. Я нервничаю за неё, но в то же время испытываю облегчение от того, что она наконец-то выплеснет всё это дерьмо. Перед тем как мы покинули мост, она сказала: — Я больше не хочу тянуть себя вниз.

Не бывает подходящего времени, чтобы обнародовать новости, которые причиняют боль людям.

Лили сказала что-то подобное сегодня вечером, и я думаю, что Дэйзи тоже наконец-то это поняла.

— Она в порядке? — спрашивает меня Коннор.

— Ей лучше. Ей просто нужно было покричать, — говорю я, крутя чертову солонку на столешнице.

— Неудивительно, — Коннор протягивает мне стаканчик с кофе. — Мне приходится заставлять Роуз кричать время от времени. Наверное, это результат воспитания Самантой.

Ло качает головой.

— У Лили нет такой проблемы.

Мы оба смотрим на него. Он рисует гребаные круги и квадраты на бумажной салфетке, и его ручка останавливается от нашего молчания.

Коннор говорит ему прямо: — Это потому, что Саманта не воспитывала Лили.

Лучшая подруга Ло, его девушка, его невеста — она была практически нежеланной дочерью, как я понял за эти годы. Она была той, кого Саманта отпускала проводить время в резиденции Хэйлов, гадким утенком, хотя она прекрасна, просто слишком застенчива, чтобы Саманта могла её понять.

Ло не отрицает это утверждение, но и ничего не говорит.

— Ты не можешь контролировать прошлое, Ло, — добавляет Коннор. — И я тоже воспитал себя сам. Это не такая уж постыдная вещь.

Он продолжает рисовать на салфетке. Я подталкиваю Ло в плечо.

— Как ты держишься?

— Спроси меня ещё раз, когда эта информация, блять, наконец дойдет до меня, — говорит он.

— Что у тебя будет ребенок?

— Да, — кивает он. — И я уже чувствую себя чертовски ужасно из-за этого.

— Возможно, у него не будет проблем с зависимостью, Ло, — говорю я.

— Нет, дело не в этом, — Ло поднимает взгляд от своей салфетки и направляет ручку на Коннора. — Нашему ребенку придется конкурировать с их ребенком. Он уже в жопе, а ещё даже не родился.

Я не могу сдержаться, я улыбаюсь. Коннор изо всех сил старается не улыбаться, пряча ухмылку за ободком своего стакана.

— Ребенок Коннора также будет сопляком, так что можешь быть уверен, что твой не будет в такой уж и жопе, — говорю я.

Коннор открывает рот, собираясь возразить, но тут из гостиной доносятся внезапные всхлипывания. Я выпрямляюсь. Чёрт, мы все это делаем.

— Может, нам пойти туда? — спрашивает Ло, хватаясь за край столешницы, готовый бежать.

Коннор единственный, кто кажется спокойным.

— Ещё пять минут.

Надеюсь, я смогу подождать так долго.

67. Дэйзи Кэллоуэй

Лили уже начала плакать, а я едва успела начать. Я сижу на деревянном полу, а они сгрудились на диване. Они предложили мне место на подушке, но я решила сесть с ними лицом к лицу. Больше никаких тормозов.

Роуз жестом указывает на меня.

— Продолжай. У неё гормоны.

— Да, — кивает Лили и берет салфетки, которые Роуз бросает ей на колени. — Прости, Дэйзи. Мне кажется, я знаю, к чему всё идет. Но да, продолжай. Пожалуйста, — она снова кивает и медленно выдыхает.

Сначала я объясняю, что у меня проблемы со сном уже почти год. Как мне пришлось обратиться к психотерапевту, и как все врачи и исследования сна пришли к выводу, что у меня бессонница. Как мне прописали Ambien с кошмарами в подарок. Я пропускаю причины и оставляю их напоследок. Их труднее всего даже признать.

Роуз быстро заполняет тишину, когда слова покидают меня.

— Ты проходила через это одна, всё это время?

Её выражение лица меняется на сожаление и вину. Я стараюсь не обращать внимания на боль в её глазах и в глазах Лили. Я всегда хотела заставлять людей улыбаться, а не плакать. Но этого не избежать.

— У меня был Райк, — говорю я. — Он был рядом со мной.

— Но у тебя не было нас, твоей семьи, — говорит Роуз, сжимая коробку с салфетками железной хваткой. — Ты же знаешь, что можешь прийти к нам с чем угодно, Дэйзи, верно? Мы любим тебя.

Лили кивает в знак согласия.

— Что бы это ни было, мы здесь.

Я верю в это, но они ещё не слышали причин. У них есть только часть истории, но я знаю, что должна нарисовать более четкую картину. Сначала я описываю самые легкие моменты. Те, которые я миллион раз пересказывала своему психотерапевту и Райку.

Оператор, который ворвался в мою спальню.

Взбешенный прохожий, который напал на мой мотоцикл, а потом и на меня.

Но история, которая ранит больше всего, происходит после всех этих. Она умоляет выпустить её на свободу, умоляет поделиться ею и отпустить. Остаётся лишь только начать.

Начало историй — это самая тяжелая часть, потому что это именно то, что притягивает людей, заставляет их желать продолжения. А концовки — самые болезненные, те, которые могут оставить вас истекать кровью.

У меня больше нет времени. Я просто должна начать.

Я опускаю глаза на свои руки, не в силах смотреть им в лицо.

— Мне было шестнадцать, когда твоя сексуальная зависимость стала достоянием общественности, Лили, — я приостанавливаюсь и делаю глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Я помню тот день, когда я вернулась в школу. Мои друзья задавали все эти вопросы.

Сначала я не решаюсь их повторить, но поднимаю глаза, и Лили кивает мне, мотивируя меня продолжать.

Она говорит: — Всё в порядке.

Сила моей сестры проникает в меня и побуждает продолжать, словно порыв ветра, дующий в нужном направлении.

Даже если это больно, я произношу это.

— Мои друзья спрашивали: Твоя сестра просто сидит в комнате и трахается целыми днями? Трахается ли она с девушками? — я морщусь, вспоминая дальше. — Насколько сильно она этого хочет? Она бы трахнула меня? Она бы трахнула бездомного? — я сглатываю. — И у меня не было ответов для них. И я не знала, правда ли это, но всё равно защищала тебя.