Удалить эту запись?

«Белые панамки», автор Егоров. Выучить к четвергу, даже если слуха нет!!!

Я решила, что на лестнице учить очень удобно. Эхо! И еще солнце сквозь лестничные окна — яркое, как будто летнее. И небо как летнее, если не знать, что сейчас зима. Яркий свет, и в нем пылинки крутятся. Как ноты песни.

Я слова почти не помнила, но можно и без них. Мелодию напела, одним звуком «а». Эхо откликалось.

И я не слышала, как Ирина Болеславовна открыла свою дверь. Она крикнула сквозь песню: «Веруня, я тебя жду!»

Я не «Веруня» никогда в жизни!

Жалко, что я была в тапках, а не в ботинках или кедах. Я бы тогда шнурки три часа вязала — сперва за-, а потом раз-вязывала.

Потом я подумала, что я себя веду как перед невыученным уроком. Получу скорее свою «пару» — и всё, Добби свободный эльф!

Захожу к Ирине Болеславовне. А у нее свет горит в коридоре и на кухне. И вообще везде. А где лампочка перегорела — непонятно. Все на своих местах. Чего меня тогда звали?

ИБ стоит на пороге комнаты. На ней пальто и ночная рубашка.

Я решила, что она рехнулась. Вот мам дает! Отправляет меня к соседке, а у той, оказывается, крыша съехала, остался один плинтус! Задушит меня не задумываясь!

Я от страха не сразу поняла, чего ИБ от меня хочет. Стало страшно. Как будто сейчас — начало новой серии Моего Любимого Сериала. Там до титров и заставки показывают, как нечисть нападает на жертв. И я будто в роли жертвы.

У меня страх сразу полез! Такой, интересный. Будто это немножко кино.

А потом Ирина Болеславовна говорит: «Плохо с сердцем».

Оказывается, она хочет вызвать себе «скорую». Но боится. Я не поняла, чего именно.

Мне показалось, что ИБ просто врачей боится и больницы. Я бы тоже боялась, мне кажется. Мне и сейчас стало страшно. Вдруг Ирина Болеславовна начнет прямо умирать, а я не знаю, чего делать. Вот если бы я была Сончитой, которая на ОБЖ рассказывала, как их в скаутском лагере учили помощь оказывать, я бы сразу все сделала как надо. Или хоть в инете бы пошарила. Но я была без мобилы.

Но ведь Ирина Болеславовна не знает, что я не знаю, как людей спасать! Она в меня верит!

Я об этом догадалась и как решение задачки ухватила, за секунду. Когда читаешь условия и сразу понятно, как решать.

Я решила, что буду как будто Сончита, неотразимая в своей крутизне! Я сказала: «Все будет хорошо! Вы прилягте. То есть приляжьте!»

Я не знала, как правильно. Ирина Болеславовна тоже не знала. Это было смешно. Она легла на диван. Так послушно, будто мы в доктора играли. Хотя я давно не играла. И она, думаю, тоже, раз у нее нет детей и внуков.

Мы решили, что правильно говорить «Давайте ложитесь на диван». И еще чего-то решили, тоже смешное. Я сейчас не вспомню.

Мне кажется, там у Ирины Болеславовны дома не я сама была, а будто в меня вправду нечисть вселилась. Чужая личность. Я вообще не помню, как я двигалась, о чем мы шутили. Помнила про себя две фразы. «Я Сончита, я крутая». И «Надо смеяться». Это наш с Лилькой закон про то, как себя вести.

Я вызвала «скорую помощь». Я сказала, как попросили: «Моей тете плохо». А потом диктовала адрес и чуть не назвала нашу с мам квартиру вместо этой.

Когда меня диспетчер спросила, кто говорит, я чуть не сказала, что меня зовут Софья. Мне даже показалось, что я говорю голосом Сончиты. И двигаюсь, как она. И такая же красивая. Я специально старалась не смотреть на себя в зеркало, чтобы не отвлекаться на свое отражение. Оно мне было не нужно. Я была как актриса. Играла роль очень смелого человека.

Мы ждали «скорую». Я боялась, что они будут долго ехать и что Ирине Болеславовне за это время станет плохо. Но «скорая» — вправду скорая. Я только успела сложить в пакет то, что ИБ попросила, — чашку, тапки, зарядник для мобилы. И записала на отдельный листочек, как поливать цветы и чем кормить рыб.

Оказывается, у ИБ в той комнате, которая под моей, стоит аквариум. Наверное, когда я бегала в детстве, у аквариума стенки дрожали и стекла тряслись!

Я пока писала про рыб, у меня почерк был немножко похожий на Сончитин. И в голове как будто ее мысли появились. Я вспомнила, как Сончита говорила, что в стрессовой ситуации человека надо подбадривать и касаться только позитивных тем. Я подумала, что Ирина Болеславовна своих рыб любит, и хотела про них поспрашивать. Мне реально стало интересно: если рыбы тут давно, почему я их никогда не замечала в упор, хотя в этой комнате была и лампочки меняла.

Но тут врач зазвонил в домофон. И ИБ мне подсказала: «Ты моя племянница!» Я потом подумала, что, наверное, мне ее стоило называть тетей Ирой или тетей Ириной. Но вообще, племянница же может родную тетю называть по имени-отчеству, правда? А пока врач поднималась в лифте, мне ИБ успела наконец сказать, чего именно она так боится.

Боится, что в больнице узнают, что она одинокая, и заставят подписать дарственную на квартиру. Что одной ее знакомой старушке в реанимации дали такую бумажку, велели подписать, а старушка от возмущения в себя пришла!

Пока Ирина Болеславовна мне все это говорила, она на диване подпрыгивала немного. И руками размахивала. Как мы, когда на уроке шепчемся. А я, наоборот, стояла в шоке, потому что про такие вещи вообще не знала.

И тут пришла врач со «скорой». Сразу мне сказала: «Девочка, выключи телевизор». А я в упор не замечала, что телик работает. Он как-то сам по себе бухтел, почти без звука. Фоном.

Он у Ирины Болеславовны всегда так бухтит, я поэтому и не замечала. А врачихе он мешал слушать фонендоскопом! И писать бумаги.

Врачиха пошутила: «Ну вот, Болеславовна, а болеете». Не я одна, оказывается, так шучу.

А потом велела собираться в больницу. ИБ собиралась и меня все время называла «Веруня». Но мне теперь было без разницы. Я записала, в какую больницу Ирину Болеславовну положат. Врач велела. И я послушалась. Чтобы не выдать, что я не племянница. Племянницы навещают теть в больнице. Но соседку же тоже можно!

Главное, я чуть не прокололась в конце. Когда ИБ выходила из квартиры, я тоже чуть не вышла. Хотя мне ИБ заранее показывала, на какой замок потом что закрыть! И просила везде свет потушить. А у рыб оставить все как было.

ИБ уехала, и я ее квартиру закрыла как можно быстрее. Я только теперь испугалась.

Я к нам поднимаюсь, а там вызовы от папы. На мобильнике. Восемь штук. Он звонил девятый раз, когда я вошла в дверь. Марсюша извылся, он не любит, когда телефон звонит. А я вообще забыла, что звонила папе. Что он у меня вообще есть. Я как-то к этому не привыкла.

Папа спросил, что у меня случилось.

И я ему начала рассказывать про Ирину Болеславовну, как мне было страшно сидеть у нее дома, пока ехала «скорая».