Удалить эту запись?

Если выбирать между айфоном и ГИА, я бы, конечно, выбрала ГИА, потому что мне надо пойти в нормальный десятый. В смысле, мне бы пришлось так выбрать. Но на самом деле одно от другого совсем не зависит.

А вот если бы мама, например, решила меня замотивировать: «Если сдашь ГИА, я тебе куплю айфон», — я бы, конечно, впахивала как бешеный бабуин. Но у меня мам на такие подвиги не способна. И во-вторых, у нас в семье финансовый кризис размером с черную дыру.

Мам в очередной раз радуется, что Юля согласилась со мной бесплатно заниматься. А я, кстати, об этом не знала. Думала, мам ей через вебмани или с кредитки на кредитку кидает деньги. Или на мобильник. Потому что…

Ну вот не знаю, была бы я вот так способна заниматься с чужим человеком (даже не инглишем, им-то только за деньги, даже если бы я его знала хорошо!), ничего за это не получая. Я не понимаю: зачем Юле это надо?

Я думала, она обычный фрилансер. Репетиторство и переводы с английского. А она, оказывается, вообще дефектологическими детьми занимается по жизни.

Я сегодня спросила, зачем она согласилась. Она ответила по-английски, я не все поняла, мы потом вместе переводили ее ответ. Ну, короче, Юля со мной типа отдыхает. Потому что у нее все остальные клиенты альтернативно одаренные. И ей надо иметь под боком одного стандартного ребенка, чтобы было с чем сравнивать. Так что я — как бы эталон. Как в анекдоте про носки обычного человека и носки курильщика. Или мозги? Я сейчас про другое задумалась.

Если бы моя мама не развелась бы с отцом, в смысле, если бы они вообще поженились, то у нас в семье было бы больше денег. И можно было, наверное, просто подойти и сказать: «Папа, я хочу айфон». И он бы мне его купил. Или, если бы у меня был парень, я бы могла его попросить.

Вообще это все как будто не я думаю, а как героиня одного фильма. Ну, не одного, многих. Мне опять кажется, что моя жизнь — это кино. Вот прямо сейчас — психологическая мелодрама. А в школу приходишь к ВМ на инглиш — и там сразу начинается комедийный ужастик. У Сончиты — всегда романтическая комедия. А у Лильки — триллер иногда.

Вторая мысль не пересекается с первой, строго по геометрии Лобачевского: я же, наверное, могу просто так позвонить своему биологическому папе и попросить, чтобы он подарил мне айфон? Мне это реально в голову не приходило! Овца?

Нет. Просто неловко. Потому что папа мне как бы чужой человек, а у чужих просить стыдно. Но я ему скажу: «Ты только маме не говори».

Нет, не скажу.

Нет, просто спрошу: «А что ты мне хочешь подарить на день рождения?»

Вы действительно хотите удалить эту запись? Нет.

* * *

Я позвонила своему отцу! Черт!

Он снял трубку, я говорю: «Это Вера».

Он говорит: «Кто?»

Я: «Я твоя дочка».

А он: «Я тебе перезвоню через десять минут!»

А если бы я в этот момент умирала бы?! Я бы успела умереть.

10 минут. 11. 13 минут. Он не перезвонил.

У него вообще телефон отключен теперь.

Я пишу ему: «Ты мне не отец!»

Жалко, что нельзя удалять уже отправленные сообщения!

* * *

Вообще, все так паршиво. Папа не перезвонил. Я ему не нужна. Я об этом думаю, и мне ничего не хочется, даже дышать.

Не знаешь, что делать, — делай английский!

Сижу, делаю. Косячу по полной, потому что мозг занят будущим телефонным звонком от папы.

А он не звонит. А я неправильные глаголы долблю. Если мозг занят, психовать некогда.

If my mind is busy, I can’t go crazy.

* * *

Я думала, это папа звонит. А это Ирина Болеславовна, соседка снизу. Я в детстве боялась ее отчества. Думала, раз она Болеславовна, значит, у нее болит все время что-то. Поэтому она такая злобная.

Она, когда переехала в квартиру под нами, нам все время в батарею стучала, ругалась, что я шумлю. Однажды написала на нас заявление в полицию. «Ребенок ночью бегает босыми ногами в туалет, и у меня трясутся люстра и стекла». Мам это заявление у себя в блоге вешала. А потом мама с Ириной Болеславовной однажды разговорились. Оказалось, что ИБ в эту квартиру переехала после смерти мужа. Они жили вместе тридцать лет, а детей у них не было. И ей было грустно от того, что у моей мам есть я. По-моему, она сама виновата, могла бы и усыновить в детдоме, если бы реально хотела ребенка. Но она на меня больше не писала заявления. Однажды подарила нам с мам билеты в цирк — ей на работе выдали, а ей идти не с кем и незачем. И мы сходили.

А теперь у ИБ наши запасные ключи хранятся. А у нас — ее. Еще она нам звонит, если надо поменять лампочку в люстре. У ИБ акрофобия, боязнь высоты. Она залезает на табуретку, и у нее сразу кружится голова. У меня не кружится, но я не люблю ходить к ИБ. Она разговорчивая. Вот мам к ней спокойно ходит. Часа на два с половиной. Как в демотиваторе: «Я к соседке на пять минут, а ты через полчасика суп выключи».

Я не хочу брать трубку. Я жду папу.

А звонит опять соседка.

* * *

Саму лампочку сменить — дело трех минут. Сколько нужно Вер, чтобы сменить лампочку у соседки? Ни одной. Пока соседка Веру выпустит, Вера распадется на аминокислоты. На нуклеотиды какие-нибудь.

Но мам сбросила смс, что ИБ очень просит зайти. И мам знает, что я сейчас дома. Не соврать, что меня нет. Я в заложниках у ситуации. Если бы вдруг сейчас у Марсика понос бы начался? Когда не надо, он всегда хочет на улицу! А сейчас не хотел.

Я шла с семнадцатого этажа на шестнадцатый так медленно, что за это время могла бы до первого доскакать. А я плелась. Как на скучном уроке, когда в туалет по-настоящему не надо, но сидеть и слушать эту муть невозможно. Тогда я отпрашиваюсь и специально иду в самый дальний. Сейчас я ползла на один этаж вниз. И первый раз в жизни жалела, что не курю. А то бы еще постояла на лестнице с сигаретой.

Между прочим, когда Ирина Болеславовна только переехала в наш дом, она курила на лестнице (хотя жила одна и на нее и в квартире бы никто не ругался). А когда она бросила курить, сразу начала ругаться на тех, кто курит. Как же раньше у нее от этого дыма голова не болела?! В общем, это такое же лицемерие, как с нашей завучихой и конкурсом песни. Я еще подумала про конкурс и немножко спела, прямо на нашей лестнице. У нас патриотичная песня совсем не патриотичная, без трескотни.

Нам ВМ ставила запись на «классчае», а сами мы еще не учили. Очень простая песня, но от нее страшно становится. То есть сперва не страшно, пока ВМ не объяснила, про что там поется. Про детский сад, который плыл в эвакуацию, а его разбомбили фашистские летчики. Они знали, что стреляют по судну, на котором плыли дети. И все равно стреляли. Судно утонуло, а панамки остались плыть по воде. И всё.