Страница 20 из 36
Я забыла, что я хотела попросить айфон. Папа решил, что я звоню, потому что мне страшно. Он меня успокаивал. Говорил «маленькая моя». И еще смешно меня называл, «картошечка». Я не знала, что меня так звали. Это моя мама про свой живот (со мной внутри) говорила, что ей как мешок картошки привязали. Я не только «чудище», «лох-нессик» и «лохушка». Я еще и «картошечка».
Я не знаю, почему у них не получилась семья. Мама мне про это несколько раз говорила — и все время по-разному.
Вообще, когда я своего папу увидела первый раз, я разочаровалась. Я его представляла совсем другим. Похожим на всех актеров одновременно. А он толстоватый и лысоватый, от него пивом пахнет, у него на правом глазу родинка, на веке, большая. И мне как-то стремно было: вдруг у меня такая же вырастет? Если бы я была мальчиком, я бы знала, как я потом состарюсь.
Мы оба раза встречались втроем. Я, папа и мам. И я не знала, как с ним говорить. Мы же никогда не говорили на двоих. А тут я начала про «скорую» рассказывать. А он меня утешал. Я не знала, как это бывает здорово, когда тебя утешает папа.
Я потом говорю: «Приходи ко мне на выпускной».
А он удивился, он думал, выпускные только в одиннадцатом классе бывают, а в девятом их нет. Он вообще какой-то оторванный от реала: не знает, что теперь ЕГЭ и ГИА, а не устные и письменные экзамены, не знает, что в началке четыре года учатся. А я не знала, кем он работает. Теперь знаю. Водителем в курьерской службе. Развозит заказы. Какое-то оборудование, он сам не знает какое.
Я спросила, какая у него зарплата. Он спросил: может, мне чего надо купить? Я сказала, что нет. Я знаю, сколько получают водители курьерской службы. Там если айфон брать, то только в кредит. Я ему говорю «Ты приходи ко мне на выпускной, просто так, без подарков. У меня все есть».
Я думала, что он скажет спасибо. Или что он меня любит. А он сказал «хорошо». И попрощался.
А я потом пошла на кухню и начала есть мандарины.
Такой день длинный. Хочется лечь на пол, закрыть глаза и отключиться. А у меня геометра, руссиш и физика. Хорошо, что я английский сделала. На автопилоте.
Не знаешь, что делать, — делай английский.
* * *
Сегодня я выбирала себе свою будущую старость.
Я ехала от Юли. Еще по легкому метро, самую первую остановку домой. А там новые вагоны, с сиденьями, на которых умещается по пять человек. Напротив меня сидело пять разных пожилых теток. Разных и одинаковых. Они между собой не были знакомы. Они просто так сидели, поодиночке, но так странно, что хотелось вынуть мобильник и их сфоткать. Но в открытую стеснительно, а с другого ракурса не тот эффект. Я просто разглядывала их, будто они картины в музее. Часть экспозиции.
Причем «часть экспозиции» я сперва на английском подумала, «the part of exposition». Это из того документального фильма, который мы сегодня с Юлей смотрели и разбирали, там про Сикстинскую капеллу и про всякие легенды, которые с ней связаны. Я про это должна написать.
Вторник: сочинение про капеллу Юле! На почту до 15:00!
В общем, из-за этого фильма в голове осталось ощущение, будто я видеокамера. И я на все, что происходило в метро, смотрела так, будто я это снимаю.
Я еще думала, что вдруг опять того актера-клоуна увижу. Но вот сколько к Юле езжу, ни разу больше не встречала. Может, он тогда всего один раз и случайно представление давал? Специально, чтобы я его увидела?
(Самое обидное: когда я мам про клоуна рассказала, она вдруг такая: «А ведь это он мог у тебя вытащить мобильник!» Будто мам его сама видела и прямо может о нем судить!)
Я смотрела на старых теток. Они примерно одного возраста — за пятьдесят. Как наша ВМ. И примерно одинаково одеты. Начнешь описывать — будет про них всех одно и то же: a cap, a scarf, a bag, a coat, gloves, a book, сапоги и очки. И очень яркая помада на губах. У всех пятерых. Помада разных оттенков, но вот реально яркая. Будто специально из-за того, что зима и холодно. И чтобы от этой унылости серой не озвереть, пожилые тетки мажут губы самой яркой помадой и на свои черные пальто цепляют яркие шарфики, словно зиму отпугивают.
Я не могу объяснить, их надо было видеть, этих теток. Сидят все пять, с книжками — живыми и электронными. Все читают. У всех лица разные. Морщины по-разному лежат. Форма лиц разная, прически, цвет помады и теней, ну, одни тетки тощие, другие наоборот. Но главное, что ни одна из них не улыбалась. Я поэтому и задумалась: «Неужели я в старости тоже буду такой унылой?»
Старые люди гораздо сильнее отличаются друг от друга. Как осенние листья — не бывает двух кленовых одинаково красно-желто-зеленых, всегда узор будет отличаться. Так и со старостью. У всех стариков лица разные.
На самом деле я на этих теток совсем недолго смотрела, может, минуту или две всего, потому что на следующей остановке одна тетка вышла, а другая пересела. И «экспозиция» нарушилась. Но я какое-то кошмарное количество мыслей успела передумать: про себя, про мам, про то, почему людям так сложно улыбаться, про то, что, если бы все тетки читали одну и ту же книгу на одной и той же странице — с такими разными выражениями лиц, — это был бы флешмоб. Или кадр из социальной рекламы.
Наверное, надо было их просто сфотографировать, и все. А я упустила этот момент и не могу успокоиться до сих пор.
Мне не страшно, что я стану старой. Наоборот, это значит, что я проживу долго. Мне страшно, если я буду хмурой, мрачной старухой. И у меня ничего не будет в жизни, только, например, электронная читалка. И резиновые сапоги. Но они будут тоже дурацкие и яркие. Как я.
Подумала: а вдруг, когда я стану старой, все яркое будет не в тренде? И я такая еду, как сейчас, куртка красная, ботинки желтые, рюкзак голубой, перчатки, помада, шарфик, книжка — тоже разных цветов. И на меня какая-нибудь овца четырнадцатилетняя будет смотреть и думать: «Вот пожилая тетка вырядилась!» И пестрое будет считаться старушечьими цветами.
Ну и ладно! Главное, чтобы я не была хмурой. Чокнутой бабкой быть согласна, как в тех комиксах, у датчанина, что ли. А хмурой — ни за что в жизни. Буду веселой старушкой. Ездить в метро и хихикать. А метро, наверное, тогда вообще все станет легким, как у Юли на линии. А я такая: «Это вы, внучата, пороху не нюхали! Раньше-то метро было вообще подземкой!!! Страшной и черной».
Во, вырасту, стану внуков тоннелями пугать. Хотя нет, не стану! Тоннели клевые.
Интересно, а у этих пожилых теток из вагона есть внуки? Хоть у одной? Ну почему они такие мрачные-то все сидели?!
Апдейт: про веселых старушек — это не датчанин рисовал, а финка. Финляндка. В общем, художница-финн, Инга Лёёк. Я когда ее картинки смотрю в сети, то всегда боюсь, что на следующей вместо двух старушек одна останется, как в жизни.
Но они же рисованные! У них все будет хорошо!
* * *
Мне кажется, что я — это Ирина Болеславовна, когда я хожу к ней рыб кормить. Мне страшно. Я не знаю, если бы мне заранее сказали, что я буду одинокая и бездетная… Иногда лучше не знать свое будущее.