Страница 9 из 91
— Цо то за глупство?! Кому сказала не займай? — и отбирает у меня мелькнувшую прощальным всполохом лисицу. Из-под стола доносится шипение, короткий удушенный вскрик, словно кому-то вздумалось кричать шёпотом, и вылазит Вакса, в зубах у неё карта. На карте нарисована змея, несколько конвульсивно пытающаяся уползти за границы рисунка, на спине у змеи отчётливо видны следы когтей.
— Моя урода[24]… — сиропным голосом говорит бабушка Ваксе, кошка одобрительно муркает.
Вбрасывая, принесенную кошкой бланку в мешочек, бабушка говорит тихо и устало:
— Того только было мало… Спать, Лесик, спать. Будет перевтома[25].
— И инфлюэнция, — добавляю я. — С катаром.
Мы закрываем на ночь окна во всей квартире, между рамами бабушка ставит маленькое блюдце с коричневым сахаром и синий фужер с солью. «Жебы не змерзлись окна».
Оставив на ночь форточку в кухне, бабушка подходит ко мне вплотную и, подталкивая в сторону комнаты, вполголоса проговаривается:
— Так ты ничего не помнишь?
— Только колокол и реку, — отвечаю я, думая о венке в стремительных тёмных водах. Бабушка смотрит на меня и задумчиво произносит:
— Мала сенс знать. Придут. Но так скоро? Ты видел знаки?
— Знаки? — подхватываю я.
— Но давай повторим ещё по три раза, — невесело улыбается бабушка. — Так любишь загадывать желания. Три — то цифра магична.
— Уже не очень, — всхлипываю я. — Отгадки страх… и цифры эти.
Она вздыхает.
— Такое… Но не плачь. То… с пола, и карты — только начало. Овшим[26] встретим Рождество, а там посмотрим — какие будут гости. На чём приедут…
— Вы, бабушка, что-то скрываете. Зачем? — возмущаюсь я, глядя на светлый прямоугольник окна в тёмной кухне и хищный Ваксин силуэт среди лимонной мяты на его фоне. — Скажите прямо — к нам идёт тот Вса…?
— Цихо!!! — очень громко говорит бабушка и почему-то оглядывается — где-то в глубинах квартиры тихонько звякает стекло.
— Слова, Лесик, имеют силу, также, — говорит она. — Также. И очень большую, допреж сказать — подумай. И овшим — думай, мысли. За чем албо за кем… Прямо…
Бабушка отступает, повернувшись к комодику под телевизором, начинает выдвигать ящики, шурша и грохоча их содержимым. В этом комодике у нас инструменты. Похлопав «шуфлядками», бабушка вновь подходит ко мне и надевает мне на шею что-то холодное, я дотрагиваюсь до металла — цепочка, похожая на дверную.
— То только на ночь, — извиняющимся тоном говорит бабушка. — Только на ночь.
«Цепи, — думаю я, — холодное железо. Ничто так не сдерживает магию».
Во дворе гаснет окно за окном, наша кухня тонет в плотном зимнем сумраке. За чёрными рамами в обложных тучах гаснут звёзды. Беспросветно.
— Чего стоит бояться прежде всего? — спрашиваю я, стоя лицом к темноте. Голосом бабушки темнота отвечает:
— Ночи, что идёт…
— Той, что гарцевала в бланках? — шёпотом говорю я, снова вспомнив тень от чёрной треуголки.
— Той, что идёт за днём, — отвечает бабушка. — Даже за тёмным.
Она снова вздыхает, эхом отзываются их вздохи по всей квартире.
— Но не будь смутный, — говорит бабушка. — Спать…
Слышно, как гулко спрыгивает с подоконника Вакса.
ГЛАВА ВТОРАЯ
продолжительная,
в которой многие находятся и здесь и там, а некоторые исчезают вовсе
А также: как от многого зла откупиться можно за один талер и что воистину отпирают ключи
С участием Гидеона и Лоры
<b>23 декабря,</b>
<b>четвертое воскресенье Адвента.</b>
В этот день в венке зажигают первые три свечи и присоединяют последнюю — Ангельскую. Она означает последнее пришествие Спасителя во славе со всеми Ангелами, чтобы взять всех истинно верующих с собой на небеса…
Бабушка разбудила меня хладнокровно — включив радио на полную громкость. «Пионерская зорька!!!» — вскрикнул приемник тужась радостью. Запели горны… сон бежал.
В календаре Адвента[27] этот день отмечен шоколадным зайцем и пакетиками польского фруктового чая.
Еще маленькая записочка на коричневой бумаге — написанная по-немецки, каким-то корявым почерком.
«Nicht die Hoffnung verlieren. Der Fuchs zieht sich zurück».
Записочку я сую в карман — переведу позже.
За окнами пасмурно, туман, порывается идти снег, но оборачивается мелким дождем; слышно, как где-то в городе звенят трамваи. Во внутреннем дворе кто-то выбивает ковёр.
Завтракаем мы с бабушкой в весёлом настроении, ничто не напоминает о сумерках и помрачении.
Снова медный кофейник на плите, кофе со сливками в больших чашках, тушёная рыба с картошкой и салат из свеклы, от которого рот становится «вампирским». После того как посуда вымыта, бабушка неожиданно торопливо говорит:
— Надо нам на Целную. Собирайся.
Меня всегда поражает бабушкина скорость в сборах. Тогда как я неторопливо натягиваю брюки, майку, свитер и шныряю под кроватью в поисках вечного эмигранта — второго носка, бабушка, полностью одетая, с сумкой через плечо, гулко топает по квартире, открывая везде форточки.
Носок приносит Вакса. В зубах. На морде у нее написано отвращение.
Цепочку я оставляю на столе около кровати.
Одетый и обутый, я выкатываюсь на балкон, галереей опоясывающий внутренний двор. Щелкает «ангельским» замком дверь за спиною.
Декабрь, мокрый снег, дождь — в общем, неуютно и мерзко. За окном, в зарослях лимонной мяты и чебреца, сидит Вакса, в ее взгляде читается торжество над мелкими людишками, вынужденно носящимися в такую погоду по гадким улицам — тогда как кошки сидят в дому, где сухо.
Бабушка цепко ухватывает меня за локоть, и мы отправляемся в путь. Гулкие удары по ковру служат нам прощальным приветом.
— Тут близко, — сказала бабушка и поправила беретку. — Незчуешься втомы[28].
Иногда я слышу эти слова, даже сейчас, спустя три десятка лет. Слышу как бы за спиной — слева, где сердце. Слышу и иные — похожие. Осевшие на самом дне, эхо снов, тени зазеркалья. Ведь Дар не подарок.
— Вам всегда рядом, — буркнул я, — а потом и дождь, и в гору.
— Часто тылко так, — ответила она радушно. — Но бывает и радость. Когда ждешь. Чекаешь на радость?[29] Отчего нет?
…Самой бабушке удавалось встретить радость нечасто. Разве что увидеть край плаща переменчивой Фортуны иногда — тот, где семь звезд, кометы, радуга и прочее краткое счастье. В основном приходилось довольствоваться малым, улыбаться вопреки и не искать лёгкой ноши весь длинный век.
Я совсем не помню её в унынии. И в праздности тоже.
Так повелось — все эти венки и гимны, шнуровки, перчатки, тугие косы, отчёркнутые строчки, призмы и пилигримы, — обороняют крепко.
Но не отрицаю дух. Ведь все дело в любви, или, что вероятно — в надежде, а возможно в вере или силе.
Но всего важнее в ней кажется мне — море терпения…
Внешняя сторона улицы Коперника встретила нас лужами и людьми, тянущими на плечах ёлки. Со стороны девятой школы несся табун первоклашек — все в серых кроличьих шапках. Как из-под земли выросла перед нами странная, совершенно косоглазая женщина и заявила:
— Есть малиновая рубашка на мальчика.
Потом, задумчиво осмотрев мою новенькую куртку на липучках, выдохнула:
— А также курточка!
24
моя красота
25
переутомление
26
в общем
27
Что-то вроде ящичка с дверками, подписанных числами с 1 до 24 декабря.
28
не устанешь
29
ждешь радости