Страница 35 из 48
Села на кровати, обхватив колени руками, — а друзья? А друзья выходили трусы и дряни. И еще эгоисты.
Может, один только Валька любит ее — так он колченогий, да еще Юрка Пузырь — так он пацан.
Прав этот старик, в суде председатель, зануда, как все старики, но добрый. Выходит, что одна-одинешенька Любка на всем свете.
С этой горькой мыслью засыпала Любка далеко за полночь. Но когда сон уже совсем сморил ее, отяжелив тело, туманя голову, что-то ласковое, теплое прошло над ней, едва коснувшись. А что — она вспомнить не могла, заснула.
Встала невыспавшаяся и потому злая. Убежала, чаю не попив, со вчерашнего вечера голодная. От злости, видно, села не на тот трамвай, опоздала на работу, получила замечание. И еще больше озлилась.
Тут открылось Любке, что злость придает силы — работала она сегодня ретивее, чем всегда, обычная ее вялость исчезла.
Возвращаясь в перерыв из столовой, встретила Любка Михаила. Он ее остановил, спросил: «Ну как ты?»
Любка усмехнулась — на такой вопрос отвечать нечего.
— Ты почему вчера убежал?
А Михаил смутился, не знал, что сказать: проститься или повидаться с тобой хотел?.. Постояли, помолчали, сказали: «Ну пока» — и разошлись.
Любкина компания долго не давала о себе знать.
Однако недели через две под выходной встретился Любке на лестнице Юрка Пузырь, поджидал ее, видно.
Спросил робко, смущенно:
— Что, Люба, можно к тебе?
— Кому? — спросила Любка. — Тебе нельзя.
— Не мне. Всем. Просили узнать, как там у тебя…
Любка молчала. Пузырь вовсе засмущался, заговорил развязно, с подхихикиваньем:
— Как там расстановка противника — засады нету?
— Тебя на разведку выслали, что ли, — спросила Любка, — как самого храброго?
— Да просто узнать — как, что, можно ли зайти, что принести… — мямлил Пузырь.
— Что ж, заходите, — сказала Любка вяло, без всякого интереса, — только тихо.
Через полчаса явились Валька с гитарой, Пузырь, Лялька Пистолетка, Пашка Боксер, Аванес — принесли вино, печенье, вафли.
Любка, расставляя на столе рюмки, спросила у Аванеса:
— Арчик придет?
— Н-нет, — замялся Аванес, — не знаю. Вряд ли.
— Ему папка не велел, — хихикнула Лялька.
— Ему не велел, Аванесу велел, — добавил Пашка.
Все засмеялись, кроме Любки. Не смеялся и Аванес. Отец после суда предупредил сыновей: «Еще раз к ней пойдете, выпорю ремнем. А красотку вашу самолично вышвырну из Москвы. Я не буду ждать три месяца, как эти старые галоши из суда…»
Не пойти к Любке, когда все идут, смыться втихую, Аванесу было стыдно. Идти страшно. Он долго петлял по переулкам, стоял в подворотнях и, убедившись, что переулок пуст, юркнул в подъезд. Как сказать Любке, что он больше не придет, потому что боится отца — боится за себя, за Любку? Нет, он это сказать не мог. Сидел мрачный, сжимался при каждом звонке — вдруг отец придет за ним…
— Майки, видно, тоже не будет, — и Любка убрала еще одну рюмку. — Наливайте, ребята.
Но вино не помогло — не получалось прежнего веселья.
запел Валька, забренчал на гитаре, но дальше не придумалось, и он умолк, перебирая струны.
Вдруг Любка вскочила, выкрикнула частушку:
Валька хватил плясовую, и Любка пошла, зло и громко выстукивая каблуками. Подхватилась Лялька, завизжала:
Все рассмеялись, Любка развеселилась. Завели проигрыватель, загремела музыка.
Никто не заметил, как ушел Аванес. Его видели только Евфалия, стоявшая под Любкиной дверью, да Вырепенников, записавший в тетрадке:
«В пятницу у Сапожниковой Л. И. опять была пьянка и разврат в составе двух мужчин и двух женщин. Один из них ушел досрочно».
Долго не встречались Михаил с Любкой — увидят друг друга издали, кивнут, пройдут торопливо. Девушки часто говорили о нем — молодой наладчик станков им нравился. Славный парень, веселый — поет хорошо, на гитаре играет, красивый; цыган — потому играет, потому и поет. «Разве он цыган?» — спросила Любка. Ей ответили в несколько голосов, заспорив: «Хоть и цыган, но серьезный вполне». — «Никакой не цыган, просто смуглый». — «Нет, у него дед настоящий цыган». — «Он же из деревни — какие там цыгане?» — «Дед — цыган, кузнецом был в деревне — он сам мне говорил». — «Ну, если дед тебе сам говорил — значит, правда!»
«Цыган не цыган, не все ли равно, — заключила бригадир — рослая женщина с темными усиками, — жених он завидный». И она вздохнула, возможно, жалея, что уже замужем.
«Я ему не пара, — подумала Любка, — он серьезный, а я вся несерьезная».
Михаилу очень хотелось поговорить с Любкой, узнать о ней. Несколько раз мимоходом, вроде как по обязанности, посылали же его на суд, спрашивал у Любкиного бригадира, как, мол, работает теперь наша Сапожникова? Бригадирша отвечала: посерьезнела Сапожникова, расхлябанности прежней нет, но интереса к работе пока незаметно.
Михаил удивлялся: что с ним, почему он робеет перед этой девчонкой? Легкая, веселая девчонка, а он только смотрит издали. Столько времени уже прошло с того суда! Весна началась: снег стаял, тепло, и даже травка зеленая пробивается кое-где, и воробьи расчирикались вовсю. Может, встретить Любку по дороге домой, вроде случайно? Хоть и не по пути им.
Однажды, помедлив у проходной, пошел Михаил тихонько к трамваю, как ходит она, подождал на остановке — напрасно, и побрел дальше по незнакомым улицам. Шел и думал все о том же. Позвать Любку к себе или к ней напроситься — невозможно. Мало что придет ей в голову? Ну что ж, будет вот так гулять — в какой-нибудь день да встретятся.
Пока раздумывал, не заметил, как зашел в сквер. На скамейках сидели старые люди, женщины покачивали коляски с младенцами, вокруг сновали детишки.
И вдруг угадалось без слов, одной мыслью, прямо из сердца идущей: не учить ее надо, а любить, просто любить. Он не спрашивал себя: любит ли он ее? Спроси он это, подумай придирчиво, пришлось бы сказать: «Нет». Но все мысли его были заняты ею.
Выходя из сквера, наткнулся он на киоск, обвешанный афишами. Как он раньше не додумался купить билеты, пригласить Любу в театр?
В киоске сидела пожилая женщина с приветливым лицом. Михаил понятия не имел, куда брать билеты, в какой театр, на какой спектакль. Будет весь вечер с Любой, и хорошо. А впрочем, надо бы ее развеселить, развлечь. Он попросил у кассирши два билета — хороших, на хороший спектакль.
Кассирша взглянула на него, по глазам угадала, что для него это важно. Вытащила из ящика два билета — в театр оперетты.
— «Моя прекрасная леди»… Название подходит? Замечательный спектакль. Только я вам дам еще два билета на «Ивана и Ванечку». Тоже замечательная пьеса, и театр замечательный — самый художественный в Москве.
На следующий день Михаил укараулил Любку у проходной, пошел рядом.
— Здравствуй, Люба, давно тебя не видел, как живешь?
Ответ Любкин: «Живем — хлеб жуем» — не обещал ничего хорошего. Но не отступать же. Любка ершилась: она долго ждала этой встречи, а Михаил не подходил к ней, и она перестала ждать. Тут его и нанесло.
— А я тебя в театр пригласить хочу…
Любка усмехнулась:
— Что это вдруг — девушка твоя заболела?
— Какая девушка? Билеты доставал для нас с тобой. Ты и есть моя девушка…