Страница 49 из 79
На 79-й улице еще одна бездомная, женщина средних лет. Та явно безумна. Целыми днями она стоит над тумбой для мусора и воображаемой щеткой яростно чистит зубы, со страшными гримасами открывая рот. Где она жила прежде? Почему облюбовала именно этот угол? Не знаю. Но вот уже год, как она не покидает свой пост.
Еще одна, рыхлая, полная, женщина целыми днями лежит на газетах на 69-й улице, привалившись спиной к стене дорогого ресторана. Она в некоторой степени знаменитость, о ней писали газеты. Ее пытались увезти в ночлежку, давали комнатку, но нет! Она хочет жить только в своем бывшем районе, а в бывшем так дорого, что никто не может ей помочь. Здорова ли она? Очевидно, не совсем, но факт остается фактом, уезжать она не хочет и милостыню не принимает: какие-то свои маленькие деньги у нее есть.
…Все это наши соседи, часть нашего, как здесь говорят, «комьюнити», то есть сообщества, которое разделено как бы на три мира.
Мир новых, блестящих стеклом и бетоном небоскребов.
Мир четырех-пятиэтажных домов.
И мир бездомных.
Мы с нашей соседкой по месту жительства принадлежим к разным мирам, и именно это обстоятельство она и подчеркивает.
— Да кто в вашем доме-то живет? — говорит Зинаида Михайловна. — Одни богачи. А на лица их поглядите? Вылитые жулики.
«Жулики». Это у нее классовая горечь, но то, что не бедные, — это точно. Люди среднего достатка в таких домах поселиться не могут.
Сорок этажей. На крыше — смотровая площадка, откуда открывается вид на весь город. На специальных треножниках в прорезях заградительной стены стоят мощные бинокли. В них можно разглядеть и соседние улицы, и далекий серый Гудзон, и корабли, которые плывут по реке. С другой стороны через нашу реку виден остров Рузвельт-Айленд, куда жители добираются на подвесном красном трамвайчике. С третьей — голубоватый, подсвеченный к вечеру солнцем, сверкающий разлив Ист-ривер и мосты, мосты, синий, бурый, красный… По ним днем и ночью несутся машины, многие из них в сторону аэропортов Кеннеди и Ла Гардиа. На крыше стоят зеленые бочки с деревьями и вазоны с цветами. Цветы каждую неделю меняют. Еще на крыше есть специальный зал для банкетов, мягкие кресла, удобные деревянные столы. Собственно, банкетных залов два — открытый с видом на реку и закрытый — на случай дождя.
А внизу, на первом этаже, — бассейн олимпийских размеров, баня, сауна, комната с кварцевыми лампами, зал для гимнастических снарядов — «джентльменский набор» каждого нового небоскреба. За все это надо платить, и немалые деньги. Люди, живущие в таких домах, платят. Они берегут здоровье.
Еще на первом этаже есть зал, где стоят стиральные машины. Стирка в этом доме — дорогое удовольствие. Гораздо дороже, чем в среднём в городе. Есть в доме и химчистка, где чистят одежду в течение суток.
…В нашем доме живет много международных чиновников. За жилье платят, как правило, их компании. Снимает в этом доме квартиры и советская миссия при ООН. Именно она и порекомендовала нам этот дом. Живет в доме и много просто скучающих людей, чаще всего приезжих.
Сороковой этаж занимает сын нефтяного магната из Техаса. Маленького роста, смуглый, необыкновенно толстый, он живет один. Каждое утро, заспанный, с заплывшим лицом, он выгуливает возле дома свору черных собак разнообразных пород. Наряд — майка, шорты, шлепанцы. Зимой на майку накидывается коротенькая, необъятной ширины дубленка, шорты и шлепанцы при этом остаются. Каждый вечер техасец принимает гостей — это худые, как спички, блондинки, прибывающие одна за другой в великом множестве. Блондинки приезжают на дорогих машинах, портье достают из их багажников корзины с вином и фруктами, на грузовом лифте отправляют на сороковой этаж. Каждый день под самым небом идет гульба.
Парень из Техаса доброжелательный и разговорчивый. Делать ему абсолютно нечего. Он часами стоит на солнышке возле подъезда, почесывает голый живот, болтает со швейцарами, задирает разговорами проходящих жильцов, кое-кого (из тех, кто ему приглянулся) ' настойчиво приглашает в гости.
Но техасец скорее исключение из всеобщего правила. Так же как исключение и живущие в доме иностранцы.
Иностранцы — англичане, французы и мы, советские, — здороваются друг с другом, бывают друг у друга в гостях. Мы из Европы. Так или иначе мы закинуты в чужой мир, в иную цивилизацию. Мы узнаем друг друга издали — по походке, манерам, по неторопливому разговору. Словом, живя каждый очень обособленно, мы все же в какой-то степени держимся друг за друга. И когда однажды наш сосед, молодой англичанин, устраивает прием по случаю приезда своей матери из Лондона, мы все дружно смеемся: среди многочисленных гостей не оказалось ни одного американца. И случилось это совершенно непреднамеренно. Сосед сам удивился, обнаружив столь странное обстоятельство. Но понять его можно.
…Летит лифт, попискивая на каждом проносящемся этаже, отщелкивая их на электронном табло над дверью, входят и выходят люди. Все друг друга давно знают, но никто не раскланивается. Отношения в нашем доме сугубо обезличенные. Каждый входящий — словно еще одна стенка. Тебя просто не видят, как говорится, в упор.
Может быть, это просто законы Большого Города, где всем некогда, все куда-то спешат?
По утрам, когда битком набитый лифт летит вниз, почти у всех в одной руке атташе-кейс, в другой — кружка с кофе и сэндвич. Завтракать люди предпочитают по пути на работу.
Вообще-то наш дом, заселенный всего лет пять назад, уже устарел: по нынешним теориям нью-йоркских градостроителей дома человеку куховарить некогда и незачем. Поэтому в самых последних небоскребах уже встроены краны с кипятком: нажал, плеснул в кружку кипятка, кинул ложку растворимого кофе, добавил молока и понесся на работу — ни одной секунды промедления. А вечером, когда времени побольше, можно позвонить в соседний ресторанчик, заказать еду — ее привезет мальчишка на велосипеде. Можно зайти по пути с работы в супермаркет, купить то, что нужно. Все купленное вскоре привезут уже на более вместительной тележке…
Такую жизнь, в сущности очень удобную для обеспеченного делового человека, предлагает своему жителю современный город Нью-Йорк.
Но в небольших домах (если это не особняки) — совсем другая жизнь, и живут там совсем другие люди. И нет там никаких лифтов, нет «деска», где стоят телевизоры и контролируют, кто вошел, нет охранников, которые каждые три часа с оружием в руках обходят этажи (как это было вначале в нашем доме). Нет и никаких мусоропроводов. На улице возле каждого нормального дома существует площадка, на стене над ней написано: «Место для мусора». Туда, прямо на тротуар, выносят свой мусор в стандартных черных мешках большинство жителей города. Горы аккуратно сложенного мусора — отличительная черта Нью-Йорка.
— На нашей улице, слава тебе господи, небоскребов пока нет, — говорит Зинаида Михайловна. — А то только начни — быстро все снесут! Какая у вас была улица, ваш кусок я имею в виду! Тихая, красивая, загляденье просто! Вся плющом увита, в конце набережная, зайти туда было приятно, постоять, воздухом подышать. И люди какие жили, нормальные… А теперь? Как псы накинулись! Рвут на части! О вашем хозяине даже в газетах писали. Обещал нам парк вдоль набережной Ист-ривер насадить. Ведь не набережная — срам, одна пылища. Слово городу дал, в благодарность, что здесь строить разрешили. А сам? Да плевать им на людей, кто здесь небоскребами занимается. Преступники они, жулье, только за руку их никто не хватает. Заплатил городу штраф два миллиона — и все довольны. И никакого парка. Штраф ему дешевле. Слыхали об этом?
— Слыхал. В газетах читал.
— Вам газеты, а у меня мечта была, буду, думала, на старости лет у реки под деревьями сидеть, глядеть, как баржи мимо проплывают, Днепр вспоминать. Как же, с ними помечтаешь! Сдохнешь, прежде чем справедливость наведут.
— Зинаида Михайловна, так где вы все же живете на 73-й улице?
— Не скажу, рядом живу, окна ваши вижу.
Я прикидываю. Все ясно. Конечно, это маленький квартал между Йорк и 1-й авеню. Ведь на углу Первой есть свой газетный киоск, свой индиец продает там газеты. Скорей всего это даже та самая сторона квартала, где живет наш знакомый чех. Да, скорее всего так.