Самый лучший комсомолец

Глава 6

На следующий день, прихватив запас баночек с вареньем — подарки! — мы с Вилкой отправились в Кремлевский концертный зал — снимать праздничный концерт. На сцену меня никто не пустит — потому что не просился, а не потому, что «зажимают» — но наш ВИА к участию допущен, с песней про «рокот космодрома». Все выступают «под фанеру», поэтому задача ребят — как можно менее динамично имитировать игру на инструментах и открывать рот. А еще нашего ударника немножко наругали и принудительно причесали. Против костюмов музыканты ничего не имеют — «битлы» же в них выступают, значит вполне рок-прикид.

Пятый ряд, с правого краю, но обещали мельком показать. А оно мне надо? И так все знают. Но, раз старшие товарищи решили, противиться смысла нет. «Своих» — куча: вон они, в первых рядах, включая деда Юру в окружении Политбюро. Варенье отдано «подсосам», а «хозяева» на нас — ноль внимания, но оно и хорошо, надо немножко ВИПов из головы выкинуть. Зато так не считала львиная доля прибывших артисты — подходили, здоровались, желали хорошего.

Открывать концерт доверили хору Александрова, и они начали с гимна — впервые за много лет исполняется с текстом Н. Добронравова, которого в Союз приняли еще в марте — в больницу приходил рассказывал. Допев и получив аплодисменты, хор свалил — усё, зато на Девятое мая на сцене им торчать добрых сорок минут — генерал Епишев будет «обкатывать» пионерский репертуар.

К середине шоу я понял паттерн — выпускаем артиста с песней на стихи и музыку Ткачева, следом — музыканта с репертуаром сторонним. Повторить! С учетом ВИА получилось девять «моих» песен. Ну а кому «Ленин, Партия, Комсомол» в голову придет не пропускать? На своем репертуаре сидел тихо и спокойно, вежливо аплодировал. На чужом — делал подчеркнуто-восторженную моську и хлопал с удвоенной силой. Скромный типа!

Вот они, мои хорошие, по итогу пары фингалов и частично испорченной одежды назвались с подачи Стаса и его втянутого в заговор двоюродного брата «Цветы». Цветы — это нормально, пусть будет, времена прямо не те, чтобы выпендриваться, и так у трех четвертей пожилых партийцев рожи скисли — контрреволюция и тлетворная западная пропаганда прямо вот она, только руки протяни, а, увы, нельзя — вон деда Юра сотоварищи как одобрительно хлопает.

Ребята с неверящими лицами откланялись — нифига себе, прямо в Кремле рок бахнуть дали! — и ушли в гримерку, а нам придется досидеть до конца.

— Вон, видишь, за кулисами, — шепнула Виталина, аккуратно показав на провожающую Магомаева на сцену «замаскированную» брюнетку с фигурой уровня «чуть хуже Вилки». Но это в моих влюбленных глазах так, а Муслим Магомедович ей прямо очень многообещающе улыбается. — Настя зовут, тоже немножко «бракованная» — у нее коронки.

У самой Виталины зубки идеальные.

— Вот так всегда, — вздохнул я. — На экспорт гонят образцово-показательное, а своим — похуже.

Вилка криво усмехнулась.

— Но замена здесь не предусмотрена, а ТТХ изделия конечного потребителя — меня! — устраивают полностью, — добавил я. — Не комплексуй, агент Вилка — лучше тебя все равно никого нет.

— «Мечта»? — тепло улыбнулась она.

Ну ни с кем откровенно говорить нельзя — одни стукачи кругом!

— Она самая, — с улыбкой подтвердил я. — А мечта бракованной не бывает.

На сцене появился Окуджава с гитарой, спел, похлопали, а дальше шары полезли на лоб, потому что на сцену вышел Высоцкий с гитарой. Окуджаву поди сунули специально, чтобы мужиков с гитарой было хотя бы двое, а не одинокий Владимир Семенович. Спел, аплодисменты, и, ничтоже сумняшеся, спрыгнул со сцены и пошел к первому ряду. Дед и старшие товарищи не стушевались, поднялись на встречу, пожали руки, и в воцарившейся в зале тишине я услышал Анроповский ответ на заданный Высоцким вопрос:

— К жене? К жене съездить нужно обязательно. Андрей Андреевич, — повернулся он к Громыко. — Как считаете, можем отпустить Владимира Семеновича во Францию на месяц?

— Разумеется! — солидно кивнул Громыко. — Разве можно человека к жене не отпускать? Приходите завтра, Владимир Семенович, все решим.

Высоцкий просветлел, они снова пожали руки, и он свалил.

— Сигнал! — глубокомысленно прокомментировал я. — Кровавый режим стал чуть менее кровавым, и не стесняется выпускать своих граждан погулять за Занавесом. Формально, разумеется, и для массового пролетария фиг кто поблажки станет делать, но хотя бы так. А ты знала, кстати, что не мы термин «Железный занавес» придумали?

— Черчилль, — кивнула Вилка. — Мы и закрываться-то не хотели.

— Суки, — расстроенно вздохнул я. — Назначили ху*выми, а мы танки клепай и огрызайся. А до того — потешная позиция английского боевого хомяка. А до того — заснеженная пустошь, где живут песьеголовцы и криптоколония Османской Империи — через православие, верхушка которого жрала с холеных султановских рук. А ты знала, что к нам много веков подряд не пускали специалистов и нормальных лошадей? Натурально технологический барьер!

— «Кольцо врагов» никогда и никуда не исчезало, — улыбнулась Виталина и погладила болеющего за Родину душой пионера по голове.

— Боятся, черти, — развел я здоровой рукой. — И правильно боятся, больше-то в мире никто с ними потягаться не сможет. Ничего, китайцев миллиард, и рано или поздно они наберут силу. Будем дружить, торговать, отжимать у стратегического противника криптоколонии.

— «Крипто»? — попросила объяснений девушка.

— Колониализм в привычном понимании советскими людьми под руководством товарища Сталина условно разрушен. Но так не работает — это же физика, большие объекты притягивают маленькие. На страны тоже работает, и экономико-политическими интересами можно колонизировать нифига не хуже, чем войсками и оккупационным правительством. Сейчас товарищ Рождественский стишок расскажет, и я закончу.

Роберт рассказал, ему похлопали. Вилка на тир-1 поэта — ноль внимания, то ли специально, чтобы мальчик не ревновал, то ли вправду после всего пережитого в ее глазах он не котируется.

— Хорошо, что дали возможность не ходить на послеконцертный пир, — вздохнул я. — Поэты эти, блин, приложит эпиграммой, и че я буду делать?

— Рассказывать про криптоколонии, — хихикнув, напомнила Виталина.

— Так вот, СССР вытаскивает условно-колонизированное население учиться в Москву. Они вернутся и волей-неволей, просто в силу окрашенного в определенные нарративы образования, вернутся в свои Африки и будут лоббировать наши интересы. Через это становится удобно покупать у них какао в обмен на всякое полезное. Но старшие товарищи подходят к делу слишком человечно — ни баз военных, ни хотя бы курортов для жителей СССР сроком аренды в девяносто девять замечательных лет у негров не размещают. А еще — из родоплеменного строя, который там до сих пор процветает, сразу в социализм не прыгнешь — Маркс прямо пишет, что нужен гораздо более развитый экономический базис, а под обещания построить в отдельно взятой пустыне социализм хитрым неграм выдают «помощь». Но это — проблема двух первых рядов, я сюда пока не лезу, вдруг какао в магазинах пропадет?

— У тебя везде «пока не лезу», — улыбнулась Вилка.

— Очень важно бить себе по рукам. Уж прости за нескромность, но три-четыре дня полного карт-бланша, и я могу развязать ряд местечковых конфликтов вплоть до введения в города воинского контингента, а самый смак — полноценную Третью мировую войну. С ядерными бомбардировками. Не переживай, — светло улыбнулся побледневшей Виталине. — Все такие сценарии до Главного донесены с просьбой ликвидировать дыры в безопасности Родины, а меня — своевременно осаживать.