Страница 9 из 18
Вся жизнь биостанции сосредоточивалась в центре, рядом с бассейнами с морской водой, в которых содержались животные; впрочем, ради них это все и затевалось, именно вокруг них непрерывно хлопотали сотрудники, сновавшие туда-сюда с ведрами, полными рыбы. Тут же стоял стол для пинг-понга, за которым, когда спадала жара, сражались любители этой игры. Рядом с бассейнами были построены лаборатории – домики с огромными, чуть ли не во всю стену, окнами, весьма походившие на застекленные сарайчики; они были так перегружены различными приборами, что человеку непосвященному было трудно выбрать место, куда поставить ногу. Каждая из них имела свое название: Гнездо, КПЗ, Пентагон и далее в таком роде. Тут царствовали физиологи, и хотя все они были милейшими людьми, все же я старалась держаться подальше от лабораторий – моему сердцу намного ближе поведенческие эксперименты на животных.
Надо сказать, что биологи в большинстве своем по-настоящему любят животных – даже если им и приходится по долгу службы вживлять в них электроды или радиомаячки. Среди всех сотрудников дельфинария только один человек по фамилии Макин был исключением – злобный, нетерпимый, он одинаково готов был издеваться как над животными, так и над людьми. По-моему, он был даже не совсем нормален, как мягко выразилась Вика – "невротичен". Однажды, когда ему требовалась для его экспериментов абсолютная тишина, он гонялся с булыжниками за собаками, за коровами, за людьми и даже… за цикадами! Но и отношение к нему в дельфинарии было соответствующее. Как-то в самую жару, когда он шел пешком по дороге из Абрау, его обогнала станционная машина; его, разумеется, узнали, но взять не захотели, он так и топал своими ногами весь неближний путь. В другой раз кто-то из молодежи соорудил чучело, нарядил куклу в его собственные вещи и посадил у бассейнов… Нет, не любили Макина на биостанции, и все были очень рады, что в этом сезоне его здесь не было.
Чуть выше бассейнов находилось второе важнейшее после бассейнов заведение (а может быть, по значению и первое) – деревянная кухня с пристроенной к ней кладовкой, где господствовали поварихи и хозлаборант Елена Аркадьевна, женщина крупная, но несмотря на полноту, вечно всем недовольная и придирчивая. Возле кухни прямо на свежем воздухе располагалась столовая – длинный сколоченный из досок стол с деревянными же скамейками по бокам; во время дождя над столом натягивали тент. Здесь в основном сосредоточивалась светская жизнь биостанции.
Сотрудники жили в домиках, разбегавшихся вверх по склону во все стороны от центра. Ученым полагались жилища получше – в основном сборные сооружения из оргалита, которые в городе были бы торговыми палатками, но, поставленные на каменный фундамент в тени бакаутов, они прекрасно выполняли функции коттеджа, в которых ученые и жили, и работали. Один из таких домиков занимала и Ванда. Для сезонных рабочих и лаборантов (в основном студентов) полагались жилища попроще -деревянные домики в центре, в которых было отчаянно жарко днем, или хижины из ДСП – в них жили и поварихи. Эти хибары были только что построены за кухней, их было пять, и назывались они пятихатки; в некоторых из них еще не было ни окон, ни дверей. Впрочем, самые желторотые и романтически настроенные мальчики жили в палатках.
Между кухней и пятихатками находилось место, прозванное Красной площадью – это был второй островок светской жизни лагеря. Здесь на небольшой площадке, окруженной со всех сторон зарослями держидерева и черной бузины, находилось кострище и стояла бочка для копчения рыбы. Жизнь тут кипела по вечерам, переходившим в ночи, и собиралась тут в основном, по вполне понятным причинам, молодежь; сотрудники более почтенного возраста, имевшие несчастье жить в ближних домиках, нередко долго не могли заснуть из-за доносившихся оттуда песен и смеха.
На биостанции работали ученые из одного очень академического института и Московского университета; обычно они уживались друг с другом мирно, хотя иногда отношения и обострялись по каким-то, на мой взгляд, совершенно незначительным причинам. Они же, собственно говоря, ее и строили. И все-таки душой дельфинария был Тахир Рахманов, личность во многих отношениях уникальная. Блестящий ученый – как мне рассказывала Ванда, он сделал эпохальное открытие мирового уровня – он оказался не менее выдающимся организатором; он умел выбивать из академического начальства деньги, добывал оборудование не хуже профессионального снабженца, а в строительных вопросах разбирался лучше заправского прораба; энергия так и била из него ключом, и он успевал повсюду – с утра оперировал, днем проверял состояние бетонных работ и договаривался о транспортировке дельфинов, вечером решал текущие вопросы на "Дельфиньем озере" и там же оставался на ужин, который, естественно, по случаю визита начальства не обходился без горячительного – и по этой части Тахир тоже никак не отставал. А если учесть, что совсем рядом с базой и озером находились виноградники Абрау-Дюрсо, а на озере всегда было полно водолазных работ, и тренеры, которые одновременно были и подводниками, все время вынуждены были отогреваться чистейшим медицинским спиртом, то понятно, что биостанцию никак нельзя было назвать заповедником трезвости; впрочем, с утра там никто пьяным не шатался, да и по вечерам это случалось крайне редко.
При всем при этом Тахир умудрился остаться нормальным человеком, безо всяких закидонов, с которым приятно было общаться; он находил одинаково легко общий язык и с академиками, и с лаборантами, и с рабочими из местных, и все его уважали – и немного побаивались (больше всего его, естественно, боялись бездельники). К тому же у Тахира была одна особенность: казалось, что он обладает способностью раздваиваться и даже растраиваться – с такой скоростью он передвигался: сегодня он в Москве, завтра на биостанции, послезавтра в Геленджике или на Командорах, а еще через день – вообще где-нибудь в Италии. В Ашуко он приезжал часто, но редко задерживался здесь надолго, и этих его визитов ожидали с нетерпением – и некоторыми опасениями. У него были свои принципы; например, он не терпел присутствия на территории лагеря детей и домашних животных, и перед его приездом сотрудники старались прятать и тех, и других.
Кстати говоря, организация "Дельфиньего озера" была исключительно его заслугой – только его бешеная и притом целеустремленная активность могла сломать стену бюрократических препон на всех уровнях – не так-то просто было добиться сначала разрешения на открытие сугубо зрелищного заведения в академической научной структуре, а уж потом его построить.
Один раз я совершенно случайно имела возможность наблюдать, каким образом возводился дельфинарий для зрителей. Тогда будущее "Дельфинье озеро" было просто лагуной, отделенной от моря узким перешейком, и только-только начинались работы по его оборудованию; в вольерах содержалось лишь несколько морских котиков, и при них в армейской палатке жил Сергей Чернецов. Я сидела в его палатке и что-то зашивала, как вдруг услышала… чистейший мат! Крайне удивленная, я выглянула наружу, и примерно метрах в трехстах от себя – звуки на побережье разносятся далеко – увидела торжественную процессию – с базы на озеро тянули кабель. Каким образом они умудрились выстроиться строго по рангу – не знаю, но это факт: впереди вышагивал начальник экспедиции Максим, за ним гуськом шли ученые: сначала единственный на биостанции доктор наук Лапин, затем два старших научных сотрудника – один из них мой приятель Феликс – потом младшие научные сотрудники вперемешку с аспирантами и стажерами, и замыкали шествие лаборанты и сезонные рабочие. Естественно, основная тяжесть ложилась на плечи первых в цепочке, а на долю последних приходилось не так много, но ругались все одинаково – ни сном ни духом они не подозревали, что я их слышу. Увидев меня на озере, Феликс очень смутился и долго выяснял, что именно донеслось до моего слуха.
Но почему это я рассказываю только о двуногих наземных обитателях дельфинария, хотя те животные, которые жили в бассейнах и вольерах на его территории, гораздо интереснее? Центральный бассейн, широкий, но зато мелкий, занимала дельфиниха Фифа – очень общительная и дружелюбная особа. Рядом с ней в соседнем бассейне жили два котика, а в баке – большом и глубоком сосуде, действительно напоминавшем по форме бак – находился гренландский тюлень, симпатичное пятнистое существо с мордочкой спаниеля. Кроме этих основных бассейнов, в стороне за пятихатками рядом с будущей баней сооружалось еще несколько; в одном из них, законченном на скорую руку, помещался зверь совершенно замечательный и очаровательный, самка морской выдры по имени Аня-Маня.