Страница 10 из 18
Кроме того, для дельфинов был построен вольер прямо в море; это было сооружение весьма странной формы на сваях, вбитых в морское дно метрах в пятидесяти от берега. Между сваями была натянута рыбачья сеть, ограничивающая вольер не только с боков, но и снизу – на глубине шести метров (такая сетка внизу называется ложным дном). Окрестили эту конструкцию весьма подходящим именем – каракатицей. Каракатица соединялась с берегом коридором – узким проходом, стенки и дно которого тоже были сделаны из рыбачьей сети; иногда дверцу каракатицы открывали, и тогда дельфин мог свободно курсировать между берегом и основным вольером. Там же могли передвигаться и тренеры – на "мыльнице", плоскодонной утлой лодчонке, которую перемещали по коридору, перехватываясь руками за протянутый от каракатицы до берега канат. Именно здесь наша группа, которую возглавляла Ванда, должна была проводить свой эксперимент.
Сейчас в каракатице обитала дельфиниха Ася, небольшое по дельфиньим масштабам и скромное существо; мы еще не знали, будем ли мы работать с ней или с Фифой, потому что Ася в данный момент времени страдала отсутствием аппетита, а как известно, основной метод дрессировки животных, даже таких умных, как дельфины, – это пищевое подкрепление. Ася с удовольствием наблюдала за своими тренерами и иногда, под настроение, с ними играла, но так как есть ей не хотелось, то она забавлялась, вырабатывая различные формы удобного ей поведения у своих дрессировщиков – так мне, по крайней мере, казалось.
Было еще одно место на базе, которое страшно меня привлекало – домик ихтиологов. Он стоял на отшибе, в ограде возле него была калитка – индивидуальный выход на пляж. В отличие от других стандартных жилищ, он состоял из трех комнат, и там была даже передняя, которая служила и кухней: там стояли электроплитка и холодильник, так что ихтиологи могли функционировать отдельно от остального лагеря. Тем более что к домику была проведена вода: перед домиком в аквариумах и небольшом круглом бассейне жили не только морские рыбы, но и пресноводные.
Главным украшением этого дома был огромный аквариум, который занимал чуть ли не целую комнату. В нем были представлены практически все черноморские рыбы, и наблюдать за ними можно было до бесконечности. Напротив аквариума стояла длинная деревянная скамейка, и при желании можно было просто лечь на нее и наблюдать, наблюдать, наблюдать… Даже спускаясь под воду с аквалангом, всего этого увидеть невозможно, по крайней мере, за одно погружение – ведь здесь было собрано практически все, что обитало у здешних берегов, и мне иногда казалось, что я смотрю какой-то фильм о подводном царстве и даже порою сама вхожу в кадр. На дне из-под камней выглядывали страшные на вид шипастые скорпены; тут же можно было с трудом различить очертания камбалы – небольшой, конечно, потому что для большой нужен был бы аквариум во весь этот дом. Тут же суетились обыкновенные бычки, еще не в томате. В толще воды сновали маленькие блестящие, отливающие перламутром зеленушки; ближе к поверхности серебрились кефали, такие изящные в своей привычной среде. Стайки рыбок-ласточек, черных с вырезанными треугольником, как у настоящих ласточек, хвостами, летали по аквариуму; тонюсенькие рыбы-иглы как бы пронизывали своим заостренным полупрозрачным телом воду. Тут же болтался как бы случайно сюда попавший морской дракончик, такой безобидный на вид – но я-то знала, что у него, как и у более толстых и очень вкусных морских коров, есть ядовитые шипы. Не обошлось, конечно, и без пятнистых барабулек; но больше всего меня очаровывали морские коньки. Их в аквариуме была целая стайка; я могла до бесконечности следить за тем, как они передвигаются, как извиваются их гибкие хвостики, мне казалось даже, что их лошадиные мордочки меняют время от времени свое выражение. Я только жалела, что тут не было ни скатов, морских котов и лисиц, ни, тем более, черноморских акул-катранов – но они бы сюда просто не поместились.
Особенно часто я приходила сюда в самые трудные для меня дни после гибели Сергея, и просто созерцание, погружение в этот мир постепенно приводило меня в норму – тем более что на море был шторм, к берегу подошло холодное течение, и работать в воде было невозможно. К тому же в домике ихтиологов меня всегда привечал Феликс, знакомый мне с детских лет, такой солидный и надежный… Он и внешне выглядел как человек сугубо положительный: среднего роста, коренастый, с аккуратно подстриженными бородкой и усами, всегда подтянутый. Он, единственный на биостанции, каждое утро делал зарядку и совершал чуть ли не ритуальный заплыв. А вот с бородой он был далеко не единственный: большинство представителей сильного пола с гордостью носило этот знак мужского достоинства – ведь при этом можно бриться только раз в неделю, а можно вообще не бриться, как это делал белокурый Славик.
У домика ихтиологов был еще один плюс: рядом с ним за аквариумами и бассейном стоял деревянный стол, неподалеку можно было зажечь костер, и это было еще одно замечательное место для вечерних посиделок – тем более что, в отличие от Красной площади, здесь можно было даже танцевать.
Как только я пришла в себя, передо мной встала проблема: где мне жить? Конечно, я могла оставаться в домике Ванды, и она была мне рада, но тут было несколько "но". Во-первых, Ванда была женщиной хоть и с молодой душой, но все же в возрасте, и она привыкла рано ложиться спать – когда у нее не было ночных экспериментов. Молодежь же в лагере вела полудневной – полуночной образ жизни, а я, несмотря на мои "солидные" тридцать лет, все же причисляла себя к молодежи. Мне вовсе не улыбалось нарушать покой моей любимой тетушки.
К тому же домик Ванды был до предела заполнен разным экспедиционным снаряжением, и свободного пространства в нем оставалось очень мало – тем более что Тошка (по-настоящему – сэр Энтони, внук английской королевы, то есть внук любимой собаки английской королевы), хотя и отличался поджаростью, был тем не менее псом отнюдь не миниатюрным и занимал много места. Характер у Тошки был очень общительный, и его трудно было заставить оставаться на ночь в домике, когда кто-то из его обитателей еще гулял.
Была еще одна причина, довольно курьезная, по которой я не хотела оставаться у Ванды. Каждый домик в дельфинарии, хоть они и были все построены из стандартных блоков, чем-то отличался от других; такой особенностью “коттеджа» Ванды было то, что к нему примыкала пристройка, используемая как кладовка, дверь в которую открывалась в небольшой тамбур-прихожую; моя раскладушка стояла прямо возле входа. В отличие от самого домика, крыша над пристройкой была двускатная, и в образовавшемся под ней небольшом пространстве жили сони-полчки. Эти очаровательные существа, похожие на маленькую белочку с облезшим хвостом или крупную симпатичную мышку, напротив, с пушистым хвостом, пробуждались регулярно с наступлением темноты, где-то около десяти часов или чуть раньше. Прежде чем отправиться на трапезу в ветви ближайшего бакаута, в засушливые дни они ходили на водопой, и это было презабавное зрелище. У Ванды, как и в некоторых других домиках "высшего класса" и лабораториях, стоял кондиционер; когда он работал, на его решетке, находившейся под самой крышей, конденсировалась влага, и вода с нее капала в подставленное ведерко. Сони одна за одной перебирались с чердака на проходивший под крышей желоб, а оттуда изящно прыгали на решетку кондиционера и утоляли жажду. К людям они привыкли и не обращали на нас внимание – если мы, конечно, не слишком шумели. Иногда сразу две сони сталкивались у источника – и тогда случалась маленькая драчка; обычно меньший по размеру зверек удирал и дожидался своей очереди где-нибудь на крыше или в ветвях бакаута. Мы так и не смогли сосчитать, сколько их всего было – то ли девять, то ли одиннадцать; судя по всему, тут жило целое семейство – родители, два крупных взрослых полчка, и их более мелкие детеныши. Это были страшно смешные и привлекательные зверьки; когда тетушка днем что-то разбирала в кладовке, они обычно просыпались (но не до конца), и из разных щелей высовывались их любопытные мордочки. Иногда они забирались за планку под потолком, клали на нее передние лапки и, раскачиваясь, заспанными глазками наблюдали за тем, что она делает.