Страница 8 из 18
– Это судьба, – сказала Инна. – Ему суждено было утонуть. В третий раз вода его не отпустила.
Тут все заговорили о предопределении. Я молчала; я чуть ли не с момента нашего знакомства сознавала, что Сергей – не из тех людей, кому суждено жить долго; про таких говорят: "смерть его найдет". Но все это время я старательно гнала эти мысли прочь.
– Я всегда считала, что в Чернецове есть что-то роковое, – вступила в разговор моя тетушка. – Иногда мне при взгляде на него казалось, что на его лице – печать смерти. А еще за его плечом заметна была какая-то тень – как будто душа его стремилась покинуть тело.
Ванда – замечательный человек, я ее очень люблю, но она неисправима: она верит в экстрасенсорику, уфологию и прочую чепуху. А еще, несмотря на то, что она ученая дама, кандидат наук, она в глубине души верит в вещи абсолютно ненаучные: в духов, в привидения, во всевозможную мистику и магию. Бзик у нее такой.
Я не выдержала и вмешалась:
– Причем тут печать смерти? Просто Сережа был психованный, и все мы об этом знали. Есть люди, подверженные несчастным случаям – это характер, они все время переступают грань допустимого риска. Сам риск их привлекает, острота ощущений. Это как русская рулетка. Сережа не очень-то ценил жизнь, а в подпитии вообще отключался. Сколько раз может человеку везти? Он просто должен был плохо кончить.
И все-таки все согласились, что в его смерти было что-то таинственное. Что понесло его ночью в вольер к этим грозным животным, если он побаивался огромного Гаврюшу даже при ярком свете дня? Кстати, о своих опасениях он говорил не только мне одной.
Кто-то вспомнил, как, будучи еще начинающим тренером, Сергей решил повести на прогулку свою воспитанницу – маленькую кошечку Машеньку. Почему-то ему вдруг стало ее жаль – как же, сидит в своем вольере и ничего, кроме тесного бассейна, не знает! Он надел ей на шею ошейник Джека, жившего на базе спаниеля, прицепил поводок и повел ее к морю. Машенька, родившаяся в неволе и никогда до того моря не видевшая, страшно испугалась при виде бившихся о берег волн, выскользнула из ошейника и сильно цапнула сердобольного Сережу за ногу. По счастью, она кинулась после этого не в море, где отловить ее было бы очень непросто, а обратно, к родному вольеру, и ее сразу же поймали и водворили на место. Сергей же получил суровый выговор от начальства.
– Всегда было очень трудно отыскать логику в его действиях, – заметил Феликс, и все с ним согласились.
Да, от Сергея меньше всего можно было ожидать простой человеческой логики. Он жил, слушаясь только своей интуиции и каких-то внутренних импульсов. Трудно было сказать, что побудило его посреди ночи оказаться в вольере с морскими львами. И все же, даже учитывая его характер, в смерти его было слишком много необычного и таинственного – чересчур много странного для простого несчастного случая. Все это чувствовали, только одни, как Ванда, пытались объяснить это сверхъестественными причинами, а другие, как я, продолжали ломать над этим голову.
Но похоронили Сергея, и жизнь продолжалась дальше. Снова возобновились представления в "Дельфиньем озере", и никто из публики и не догадывался, что им не показывают самых крупных звезд дельфинария – северных морских львов. Как мне
рассказали, вернулась из Москвы Лиза и поселилась одна в бунгало Сергея; тренеры молчаливо согласились, чтобы она выполняла всю работу по хозяйству и заодно помогала им со зверями. Говорили, что другого дома у нее не было.
Меня заинтересовала история этой женщины, но никто не мог рассказать мне о ней больше того, что уже поведал Антонов. Не знаю, что за человек был ее муж, от которого ее увел Сергей, но возвращаться к нему она не собиралась. Где жили ее родственники и были ли они у нее, никто не имел ни малейшего понятия. Единственное, что я о ней узнала – это то, что незадолго до трагедии на озере с ней чуть не произошел несчастный случай – она полоскала белье на берегу моря, довольно далеко от отвесных скал, когда неожиданно возник камнепад. Но все закончилось благополучно, хотя она сильно испугалась; напоминанием об этом осталась тугая повязка на руке – единственный задевший ее камень повредил локтевой сустав.
Постепенно вошла в прежнюю колею и жизнь на самой биостанции. Люди снова стали от души веселиться и смеяться, не спохватываясь, что это выглядит неприлично. Я тоже, наконец, вспомнила, что я приехала сюда в отпуск и собиралась провести его так, чтобы впечатлений хватило на целый год. Приятных впечатлений – неприятных мне и так хватит надолго. Но легко сказать себе: все, я об этом больше думать не буду – зато как трудно это выполнить! Полная решимости не думать больше о смерти Сергея, мрачная и несчастная, я бродила по лагерю и его окрестностям.
И, наконец, произошло маленькое чудо – как-то вечером, когда уже стемнело, мы с Тошкой пошли на море. Ветер – поднимался норд-ост – гнал волны не к берегу, а как бы вдоль него. Луны еще не было, она должна была взойти позже, но я ориентировалась без фонаря – великолепное звездное небо как бы отбрасывало свой холодный синеватый свет и на прибрежную гальку. В такие ночи падают звезды, но я их не высматривала. Тошка немного побегал вдоль кромки прибоя, полаял на белые, прекрасно различимые в полумраке барашки, а потом подошел ко мне и затих. И тут на меня что-то нашло: обняв пса за шею, я заплакала. Я не из тех женщин, что легко плачут; с момента смерти Сергея я не проронила ни слезинки. Но тут меня как прорвало. Слезы текли у меня по лицу буквально ручьями – я до этого считала, что это всего лишь метафора и так не бывает на самом деле, – а Тошка слизывал их своим горячим языком, слегка подвывая мне под настроение. И с каждым мгновением мне становилось все легче и легче, как будто вытекавшая у меня из глаз жидкость смывала всю накопившуюся на душе тяжесть, все пережитое за последние дни.
И когда на следующее утро ко мне подошла Вика и сказала: хватит предаваться горю, ты рассталась с Сергеем не сейчас, а очень-очень давно, пора снова начать жить – я была к этому готова. Я носила в своей душе траур по Сергею ровно шесть дней. Пусть по всем, религиозным и светским, канонам, это неприлично мало, но я все всегда переживаю именно так: очень бурно и быстро. Тем более что время на Ашуко течет гораздо быстрее, чем где-либо в другом месте, и иногда один месяц вмещает в себя почти целую жизнь.
3. Знакомство с биостанцией
Я уже говорила, что биостанция располагалась на самом берегу моря; забор, вдоль которого проходила дорога, отделял ее территорию от широкого галечного пляжа. С одной стороны станция граничила с погранзаставой, с другой проволочная сетка отгораживала ее от леса, который тянулся вдоль побережья примерно на расстояние еще километра, вплоть до поселка Ашуко. Чуть выше лагеря поднимались невысокие горы, чьи склоны тоже поросли лесом; впрочем, почва тут была подвержена оползням, так что у многих из них вершины казались уже не зелеными (или красновато-бурыми осенью и засушливым летом), а желтыми – по цвету голого песчаника. Такова была, например, возвышавшаяся над самым лагерем Лысая Гора – отнюдь не зловещее место шабаша ведьм, а всего лишь скромная облезлая старушка, на которую молодой и спортивный человек мог подняться меньше чем за час.
Сам лагерь ученых тоже был расположен на территории реликтового леса; когда его строили, вырубили только несколько кустарников, которые действительно мешали, бережно сохраняя все остальное. Недаром организацией станции ведали биологи, то и дело заглядывавшие в Красную книгу. Поэтому кухня и хозяйственные постройки прятались в зарослях айленда высочайшего – тропического дерева, добровольного иммигранта из Юго-Восточной Азии, который прекрасно здесь прижился и вымерзал только в самые жестокие морозы. Тропинки, соединявшие между собой домики, петляли между росшими сплошной стеной кустами держидерева и огибали куртины чуть менее колючей иглицы2, так что ходить по лагерю в темноте без фонаря было смертельным номером.
2
*Иглица понтийская – вечнозеленое субтропическое растение, которое часто применяют в букетах в качестве дополнения -"зеленой веточки".