Страница 117 из 125
— Сейчас, сейчас… Я вспомню.
Туг Петька опять как чихнет подряд два раза. Я смотрю на него, а он больше не чихает. Я тогда говорю:
— Восстание Болотникова было в 11 году.
— В каком 11? — говорит учитель. — До нашей эры или после?
Тут я совсем растерялся. Потому что эру никаким чихом не подскажешь. Поэтому я так ответил:
— Ни до и ни после. А во время эры.
— Какой?
А Петька опять как чихнет.
— Во время 1-й эры, — говорю.
— Любопытно, любопытно, — говорит Сергей Фомич. — А ты, Брыкин, случайно не заболел?
— Да нет, — отвечаю, — я здоров. Это Петька Козлов заболел.
— Ну и что же?
— А то, что он своим чихом меня все время сбивает. Скажите ему, чтобы не чихал больше.
— Хорошо, — говорит он. — Ты, Петя, сдерживайся как-нибудь. А то товарища сбиваешь.
Закрыл Петька лицо платком и молчит. Тут сразу наша сигнализация заработала. Сначала Ленка Авдеева с шестой парты чихнула, потом Клячкин с нулевой, потом опять с шестой. Значит, 606.
— В 606-м, — говорю.
— Просто в 606-м?
— Просто.
— Нет, — говорит Сергей Фомич, — не просто. Ну-ка, Петя, чихни разок.
Петька чихнул.
— Понял? — говорит Сергей Фомич. — В 1606-м.
А я покраснел, стою и молчу.
— Эх вы, чихунчики, — говорит Сергей Фомич, — и не стыдно вам? Обмануть меня решили. Вы не меня, вы себя обманываете. Садись, Брыкин, тебе даже двойку жалко ставить. За твои успехи, знаешь, что полагается?
А Петька, будь он неладен, опять как чихнет.
— Правильно. Единица.
Так мой метод и закончился. Надо мной еще долго в школе смеялись. А я подумал и пришел к выводу: нехорошо я поступил, неправильно. Не тот знак придумал. Надо было нам на истории не чихать, а вздыхать. Тогда бы ни один учитель не догадался. Потому что на уроке истории каждый ученик имеет право вздыхать. Сами знаете, какая трудная вещь — хронология!
Мои друзья — актеры
мои друзья-актеры собираются после спектаклей или концертов и начинают рассказывать свои актерские байки: о театральных происшествиях, об актерских розыгрышах, о веселых сюрпризах, которые таит в себе их профессия. И хотя я слышал эти истории тысячу раз, я все равно не устаю удивляться, сколько в моих друзьях куража, жизнелюбия и стремления к радости даже в то тяжелое время, в которое всем нам выпало жить.
Конечно, я не актер, и в моем исполнении многие истории проигрывают, но я все равно хочу вам рассказать об актерах знакомых и незнакомых, чтобы вы хотя бы на несколько минут почувствовали себя в этой удивительной среде.
Меня всегда поражали эстрадные актеры, обладающие даром импровизации, которые умеют прямо на сцене ответить так, что потом все повторяют их слова. Одним из таких актеров был популярный конферансье Олег Милявский.
Однажды, выступая в Новосибирске, он обратился к зрительному залу:
— Друзья! Мы только что приехали из столицы. Так что, если у вас есть какие-то вопросы: политические, любовные, провокационные — милости прошу. Я с радостью отвечу на любой.
Концерт пошел дальше, но никаких вопросов не последовало. Он опять обращается к залу:
— Если есть какие-то вопросы — прошу задавать.
И снова никакой реакции. На третий раз, уже немного взнервленный, он говорит:
— Не понимаю, почему нет вопросов? Неужели вам все ясно? Ну, спросите хоть что-нибудь!
И тут из зала подвыпивший зритель спрашивает:
— Конферансье! А скажите-ка нам громко, что такое аборт?
На секунду Милявский опешил. Такого вопроса он не ожидал.
— Что-что вы сказали? — переспросил он, надеясь, что зритель не рискнет повторить.
Но зритель был хорошо выпивши, поэтому повторил:
— Я тебя спрашивало: что такое аборт.
Ситуация дурацкая: ты просил что-нибудь спросить — тебя спросили. Теперь отвечай. И в этот трудный момент Милявский нашелся.
— Видите ли, — сказал он, — тут в зале сидят взрослые люди. Думаю, все они прекрасно знают, что такое аборт. И я это знаю, и вы это знаете… Жалко только, что ваша мама этого не знала.
Надо сказать, что в импровизации с Милявским мог соперничать только другой конферансье — Альберт Писаренков. Вернее, Алик Рабинович, в настоящее время живущий в Нью-Йорке. В свое время он довольно часто вел концерты сатиры и юмора, в которых приходилось участвовать и мне.
И вот однажды в Театре эстрады мы все стоим и волнуемся за кулисами, а он выходит на сцену и говорит:
— Начинаем вечер сатиры и юмора. Скажите, вы хотите, чтобы сегодня выступали одни евреи?
Из зала, естественно, кричат:
— Нет, не хотим!
Тогда он поклонился и говорит:
— Концерт окончен!
Среди моих друзей есть удивительно симпатичный человек, наш общий любимец, главный художник театра «Шалом» Миша Ушац. Он не только прекрасный театральный художник, но и очень забавный человек. Все время пишет какие-то стишки, басенки, пословицы. Просто так, для себя, а не для печати.
И вот недавно худрук театра Александр Левенбук собрал актеров и говорит:
— Это безобразие: многие актеры не знают идиш и не хотят его учить. Через неделю будет экзамен. Будете* читать стихи или прозу на идиш.
Действительно, через неделю актеры поднимаются на сцену, кто лучше, кто хуже читают что-нибудь на идиш. Тут выходит вперед Миша Ушац:
— А можно мне?
— Зачем тебе? — говорит Левенбук. — Ты же не актер. Тебе не обязательно.
— А я хочу. Я перевел на идиш «Бесы» Пушкина.
— Какие еще «Бесы»?
— Ну что ты, не знаешь? «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца…»
— Это я знаю! Я не понимаю, как ты перевел. Ты же всего три слова знаешь на идиш.
— А мне хватило.
— Ну, читай!
Миша вышел на сцену и объявил: Пушкин. «Бесы».
Лойфт ин избу клейне дети
Мит дер новостью такой:
Тятя, тятя, в унзер сети
Лигт генторбене агой.
В последнее время Миша изобрел новый жанр: еврейские страшилки. По примеру русских страшилок. Если вы помните, их было много. Например:
Голые девки по небу летят —
В баню попал реактивный снаряд.
А Миша стал писать еврейские страшилки. Но поскольку евреи живут в арабском окружении, он решил, что еврейские страшилки должны быть еще страшнее. Например, такие:
Моня на пурим опять отхохмил:
Ракету в арабский квартал запустил.
Народ по подвалам сидит там и тут,
А город подумал — ученья идут.
Варила цимес тетя Аза,
Забыла кран закрыть у газа.
В Шабат зажечь решила свечи —
Иных уж нет, а те далече.
Левушка яду насыпал в бокал.
Крикнул «Лехаим» и теще подал.
Быстро откинула лапки старуха —
Долго с той хохмы смеялась мешпуха.
Особо я хочу рассказать о розыгрышах. Меня всегда поражало: до чего же артисты любят розыгрыши. Как они обожают дурачить друг друга и всех окружающих. Среди моих друзей этим всегда отличались двое: Гена Хазанов и так рано нас покинувший Андрюша Миронов.
Ну, с Хазановым дело обстоит проще: его природа наградила даром пародиста. И он разными голосами разыгрывает всех друзей, в том числе и меня. Ну, я с ним вместе уже тридцать лет, мне, как говорится, положено терпеть. Но вот Лева Лещенко — милый человек, прекрасный певец, попал под его розыгрыш буквально ни за что. В 1980 году Лева был выдвинут на Государственную премию СССР. Сами понимаете, что это за премия для артиста. Остается неделя до публикации в газетах, Лева ждет, волнуется: дадут — не дадут, и вдруг утром телефонный звонок: