Страница 116 из 125
— Почему? Мне ребята помогали.
— А учителя?
— Тоже помогали.
— Бедные вы мои, — говорит бабушка. — Что же теперь с вами будет?
— А нас за это похвальной грамотой наградят и поездкой в Артек.
— Очень рад за вас, — говорит папа. — Только у меня к тебе просьба: в следующий раз макулатуру не ешь. Лучше попробуй металлолом.
— Ладно, — говорю, — в следующий раз так и сделаю.
В общем, досталось нам с братом по первое число. Ему, конечно, обидно, а мне — вдвойне. Он хотя бы за свое вранье пострадал, а я за чужое. Поэтому я так решил: буду говорить правду. Если и влетит — хотя бы знаешь за что!
Опера
Однажды на уроке литературы Вера Петровна нам говорит:
— Ребята, в следующий вторник у нас занятий не будет. Мы пойдем в Большой театр слушать оперу «Евгений Онегин».
Ну, все, конечно, обрадовались:
— Ура! В театр! Оперу слушать!
А я сижу, молчу. Я эту оперу не люблю. Что в ней хорошего? Поют и поют. Когда один поет, еще ничего, а то бывает, один поет, другой подпевает, а третий их перебивать начинает. Тут уж совсем ничего понять нельзя.
Но учительница сказала, что я просто еще не умею оперу слушать. А когда научусь, то пойму, что театр — это праздник.
Ну, я возражать не стал. Если мы вместо занятий в театр идем, то это, конечно, праздник. Потому что по праздникам мы тоже в школу не ходим.
Во вторник пришли мы всем классом в Большой театр. Театр и вправду очень большой. Потолки высокие, люстры сверкают, и народу много, много. Как на хоккее. Я пока по лестницам ходил, даже заблудился. Только после третьего звонка в зал попал. Вхожу, а свет уже погас — ничего не видно.
— Вера Петровна, — говорю, — ребята! Где вы?
Тут с разных мест на меня как зашикают:
— Тише… Тише… Не мешайте смотреть.
А чего там смотреть? Еще ничего и не показывают. Только одна музыка играет.
Тут откуда-то слева Сашка Попов мне шипит:
— Колька, иди сюда. Мы здесь.
И пошел я к ним пробираться. Иду вдоль кресел, а один старичок мне говорит:
— Молодой человек, надо к людям идти лицом, а не спиной.
Интересное дело! Значит, я должен к нему лицом идти, а к сцене спиной. Как будто я спиной вижу. Я же на сцену пришел смотреть, а не на этого старичка.
С грехом пополам добрался я до своего места, а Сашка меня спрашивает:
— Ты где был?
— В буфете, — говорю. — Там лимонад очень вкусный продают. В маленьких бутылочках.
Тут меня Вера Петровна как дернет сзади за рукав: —Тише. Немедленно прекратите разговаривать.
Тут открылся занавес, и все запели. Все артисты, конечно. Потому что мы не пели. Мы тихо сидели. Сижу я, слушаю. И наши ребята все сидят, слушают. Даже рты раскрыли, будто им очень интересно. А что может быть интересного, если мы этого «Евгения Онегина» уже в школе проходили? И все знаем, что дальше будет. Один только Сашка не знает, потому что он всю зиму проболел. Вот я и решил ему немножко объяснить. Когда Ленский запел, я Сашке говорю:
— Это Ленский. Он сейчас еще немного попоет, а потом его убьют.
А Сашка спрашивает:
— За что?
— За то, что он лишний. Лишний человек.
— Это не он. Это Онегин — лишний.
А Вера Петровна сзади говорит:
— По-моему, вы оба здесь лишние. Еще слово — и я вас выведу из зала.
А за что меня выводить?.. Человек всю зиму проболел, «Евгения Онегина» не проходил. Могу я отстающему помочь или нет?
Я даже расстроился. Достал из кармана конфету, развернул фантик, только откусил, а Вера Петровна опять шепчет:
— Смирнов, немедленно дай сюда конфету.
А я говорю:
— Вера Петровна, я ее уже надкусил. Давайте, я вам лучше другую дам.
Только я начал второй фантик разворачивать, а она меня как схватит за руку:
— Все, — говорит, — достаточно!
Взяла меня за руку и к выходу потащила. А Ленский нам вслед как запоет:
— Куда, куда вы удалились?..
А Вера Петровна даже не оборачивается. По-моему, это как раз и невежливо. Если человек спрашивает, надо отвечать. Я и говорю:
— Мы сейчас. Сейчас вернемся!
Тут со всех сторон подскочили билетерши и вывели нас из зала. Вера Петровна прямо чуть не плачет. Довела она меня до гардероба, взяла мое пальто и говорит:
— Вот тебе, Смирнов, твое пальто. Одевайся и уходи. И пока себя вести не научишься, в театр больше не пойдешь.
Вот какая неприятная вещь получилась. Я-то думал, что в театре только артисты себя должны хорошо вести. Потому что они на сцене и все на них смотрят. А оказывается, мы, зрители, тоже должны себя хорошо вести. Даже если на нас никто не смотрит.
История с хронологией
По-моему, самый трудный предмет — история. И не столько история, сколько хронология. Даты разные. Материал еще выучить можно, а вот запомнить, когда был 1 — й крестовый поход, в каком веке правил Иван Грозный, сколько длилась война Алой и Белой розы — это ни один человек не в состоянии. Конечно, кроме нашего учителя истории. Но ему, конечно, проще. Ему ведь, кроме истории, ничего учить не надо. А нам еще и химию, и русский, и географию. Просто с ума сойти можно.
Долго я думал, как нам эти исторические даты друг другу подсказывать. И, наконец, пришла мне одна гениальная мысль.
Вообще подсказывать очень трудно. Учитель ведь лицом к классу сидит. Если кто губами зашевелит или пальцами начнет знаки делать — он сразу заметит. Вот я и придумал новый метод — чихать! Понимаете?.. Как спросит учитель какую-нибудь дату, так ребята будут тебе чихом подсказывать. Только не просто чихом. А то, например, битва на Куликовом поле была в 1380 году. Кто же это станет тысячу раз чихать? От этого сотрясение мозга может быть. Сделать надо проще: с какой парты чихнули — такая и цифра. Вот та же битва на Куликовом поле. Скажем, с первой парты чихнули — значит, единица, потом с третьей — три, с восьмой — восемь. А для нуля специальную парту выделить — последнюю в среднем ряду, где братья Клячкины сидят. Как оттуда чихнули — значит, ноль. Вот вами 1380. Просто и здорово!
Предложение мое очень ребятам понравилось. Ну, конечно, не всем. Нашлись такие, которые стали говорить, что это неправильно, что каждый должен даты сам выучить… Есть у нас еще такие люди, которые только о себе думают. Но, в конце концов, так решили: кому делать нечего — пусть учит, а все остальные будут пользоваться моим методом. Его так и назвали — «метод Брыкина». Потому что у меня такая фамилия — Брыкин.
И пошло у нас дело, как по маслу. В других классах ребята мучаются, двойки получают. А у нас все хорошо: пятерки да четверки. Наш Сергей Фомич прямо не нарадуется: «Поняли, — говорит, — что история — самая важная наука».
Целую неделю так у нас продолжалось. Да испортил все дело Петька Козлов. Пришел он в школу с гриппом. Ему бы дома лежать, лечиться — так нет, явился.
Сел на свою первую парту и сидит. Ну, пока английский был, физика — это еще ничего. А вот как история началась — тут он все испортил.
Вызывает меня Сергей Фомич к доске и говорит:
— Ну, Брыкин, расскажи нам про восстание Болотникова. Когда оно было?
Тут Петька со своей первой парты как чихнет!.. Я думаю — единица. А он опять чихает. И опять. Четыре раза подряд. Значит, четыре единицы. Я и говорю:
— В 1111 году.
— Ты подумай, подумай, — говорит Сергей Фомич.
Туг Петька еще как чихнет, в пятый раз. Понятно: значит, пять единиц. Я и отвечаю:
— В 11 111 году.
— Ты что говоришь? — спрашивает меня учитель. — Сейчас-то у нас какой год, знаешь?
Ну, это я знал. Без всяких чихов.
— 1975.
— А как же восстание Болотникова могло быть в 11111 году, когда мы живем еще только в 1975 году?
Я думаю: действительно, как-то странно получается. И смотрю на ребят. А они уже смеяться начинают. Друзья называется. Человеку доски тонет, а им смешно.
— Ну что, — спрашивает Сергей Фомич, — запамятовал?