Страница 118 из 125
— Лев Валерианович, говорят из секретариата товарища Брежнева. Пожалуйста, сегодня никуда из дома не уходите. Вам будет звонить Леонид Ильич.
Лева, естественно, никуда не уходит, сидит целый день дома и ждет, когда позвонит вождь. К вечеру, действительно, телефонный звонок:
— Сейчас с вами будет говорить лично Леонид Ильич.
И правда, в трубке слышен до боли знакомый голос:
— Алло? Это Лев Валерьянович? С вами Леонид Ильич говорит.
— Да-да, Леонид Ильич, я слушаю.
— Так вот: вы мой любимый артист, поэтому я вам решил лично позвонить и поздравить с присуждением Государственной премии. Скажу откровенно — это было нелегко. Но нам удалось убедить товарищей. Словом, через неделю будет во всех газетах, можете начинать праздновать!
Лева на следующий день снял с книжки все деньги, устроил банкет на 100 человек, а через неделю открывает газеты — там его нет и в помине. И, главное, Хазанов до сих пор утверждает, что это звонил не он. А кто? Косыгин?.
Словом, он так нам всем надоел своими розыгрышами, что мне друзья говорят:
— Ну, придумай, как его разыграть. Ты же писатель, в конце концов!
И тогда я придумал такой розыгрыш. К нему позвонил мой приятель и говорит:
— Геннадий Викторович, с вами говорят из министерства морского флота. Тут у нас на Черном море спускают на воду новый теплоход. Очень бы хотелось назвать его вашим именем. Вы как, не возражаете?
Тот говорит:
— Ну, что вы! Это нескромно. Не такой уж я артист…
— Нет-нет, народ вас любит, вы достойны. И потом, представьте: по Черному морю будет ходить белый теплоход, и на борту надпись — «ГЕННАДИЙ ХАЗАНОВ».
— Ну, спасибо…
— Ну, пожалуйста.
Через неделю звонит:
— Геннадий Викторович, это опять я, из морского флота. Тут у нас с теплоходом небольшая накладка получается: начальство возражает. Говорят, теплоход очень большой, а он еще не народный артист…
— Ну, не надо! Я же не просил…
— Нет-нет, не спорьте! Мы тут с Баку связались, там они на воду новый танкер спускают. Решили его назвать вашим именем.
— Ну, а к нефти-то я какое отношение имею?
— Неважно! Зато представьте: по Каспийскому морю будет ходить новый танкер, и на борту надпись — «ГЕННАДИЙ ХАЗАНОВ».
— Ну, спасибо…
— Ну, пожалуйста.
Через неделю снова звонит:
— Геннадий Викторович, туг у нас опять накладка— бакинское начальство возражает. Говорят: как это так, у нас еще нет корабля «Муслим Магомаев», «Полад Бюль-Бюль Оглы», а «Хазанов» будет.
— Ну не надо, я же не хотел.
— Не спорьте! Мы тут на Волгу позвонили, там речники на воду новую баржу спускают. Решили ее вашим именем назвать.
Тут он, видно, что-то почувствовал и говорит:
— А что это за баржа такая?
— Ну, это баржа специального назначения: она по Волге дерьмо развозит. Но вы не пугайтесь, если близко не подходить, то даже не почувствуешь. Зато по красавице Волге будет ходить новый дерьмовоз «ГЕННАДИЙ ХАЗАНОВ».
Тут он сразу все понял и говорит:
— Я не возражаю, но пусть капитаном этого дерьмовоза будет Аркадий Хайт.
Что касается Андрюши Миронова, то он так обожал розыгрыши, что у него прямо вспыхивали глаза, как блиц в фотоаппарате, и я сразу понимал — сейчас будет разыгрывать.
Как-то раз мы с ним отдыхали в Сочи, и ему врачи прописали делать в Мацесте радоновые ванны. Он мне говорит:
— Пойдем со мной. Очередь большая, посидим пока, потреплемся.
Очередь действительно большая, а впереди сидит какой-то толстый ответственный работник в пижаме. Из процедурной вышла женщина, и сестра говорит: «Следующий!» Эта пижама встает, дает ей свое направление. Сестра прочитала и говорит:
— Вы раздевайтесь и ложитесь в ванну, а я пока пузырьки с радоном принесу.
Мужчина заходит внутрь и через секунду выскакивает с женскими колготками в руках:
— Сестра! Сестра! Тут больная колготки забыла.
Я смотрю, у Андрюши сразу раз — огонек в глазах.
— Нет-нет, — говорит, — она не забыла. Вы что, первый раз радоновые ванны принимаете?
— Да. А что?
— Так я вам объясню. Дело в том, что радон очень вредно влияет на потенцию. Поэтому, когда ложитесь в ванну, надо на себя надевать эти колготки. Они предохраняют.
— Да? Спасибо большое. Я не знал.
Он зашел внутрь, долго пыхтел, кряхтел, натягивал на себя эти маленькие колготки, потом с шумом плюхнулся в ванну. Через минуту пришла сестра, зашла внутрь и увидела какое-то мохнатое чудовище, которое плавает в женских колготках. Подняла дикий крик, сбежались санитары, а Андрюша мне говорит:
— Теперь бежим! А то он нам голову оторвет.
И потом я ему целый день говорил:
— Как же так! Ты же процедуру не принял.
— Да это ерунда! Жалко другое — что мы не видели, как он там в ванне плавает. Ведь это удовольствие на всю жизнь.
Закончить я хотел бы одной историей, в которой непосредственно участвовал. В 70-х годах в московском Доме журналистов существовал «капустник» под названием «Верстка и правка». В маленький зал всегда набивалось полно народу. Людям хотелось услышать острое, правдивое слово, которое тогда нельзя было услышать на официальной эстраде.
После премьеры спектакля, написанного мною с А. Курляндским, я и наш режиссер Алексей Леонидович Полевой пошли отметить успех в ресторан Дома журналистов. Не успели мы выпить по рюмке, как к нашему столику подошел какой-то мужчина с номенклатурным лицом. Я всегда узнаю эти лица, где бы они ни работали: в ЖЭКе или Совете Министров. Надутые, важные, с красными загривками и оловянными глазами.
— Здравствуйте. — сказал мужчина. — Я из института международного рабочего движения. Посмотрел ваш «капустник» и думаю, что он вполне достоин выступить у нас в институте. Конечно, придется поработать над текстом: кое-что выкинуть, кое-что изменить. Я вам скажу, что надо!..
Время тогда было другое. Это сейчас мы бы его послали куда подальше, а тогда неизвестно было, откуда ждать неприятностей. Однако Алексей Леонидович, дядя Леша, человек старой актерской закалки, все равно не смог удержаться.
— Спасибо за доверие! — сказал он. — Но раз вы — институт рабочего движения, мы бы хотели вставить в программу песню о первой маевке.
— О маевке? Это неплохо. А что за песня?
— Я вам сейчас исполню.
Дядя Леша встал во весь свой огромный рост и начал:
Спою вам о первой маевке.
Всего нас собралось шестьсот.
Я их имена перечислю.
Пусть память о них не умрет.
Пришел Козодоев Василий,
Пришел Рахматулин с женой.
Пришел Шмотоваленко Филя
И Васька-конторщик с семьей.
Пришел Досифеев Геннадий,
Пришел Евстигнеев Степан,
Пришел Шинкаренко Аркадий
И восемь марксистов-армян.
Далее на протяжении десяти куплетов честно перечислялись имена и фамилии участников маевки. Наш гость, несмотря на свою тупость, наконец, понял, что над ним издеваются. Он начал медленно наливаться кровью, и дядя Леша, поняв, что тот вот-вот взорвется, пошел на финал:
Я пел вам о первой маевке.
Всего нас собралось шестьсот.
Я сто уж из них перечислил.
Теперь мне осталось пятьсот.
Представитель рабочего движения, поняв, что ему нужно выслушать еще не менее сорока куплетов, повернулся и бежал из ресторана. А со мной началась истерика.
И сегодня, рассказывая эту историю, я думаю, сколько же иронии, сколько актерской удали и таланта несут в себе мои друзья.
Конечно, времена меняются, и сегодня со сцены можно говорить то, что раньше боялись сказать дома под одеялом. Но это ничего не значит. Времена, как известно, у нас могут измениться опять, и все вернется на круги своя.
Неизменным остается только одно: внутренняя свобода, веселый глаз и острый ум моих друзей-актеров, которые так любят собираться вечером после спектакля. И неважно, что за окном: диктатура, застой или гласность. Они живут в своем особом мире, мире воображения и игры. Я бесконечно рад, что они приняли меня в этот мир. Там очень хорошо, и оттуда не хочется выходить в этот мир, где все время борются за светлое будущее, где политики пожирают друг друга на огромной территории, которая занимает одну шестую часть света и пять шестых тьмы.