Страница 52 из 68
Большинство склонялось к тому, чтобы принять план Вольского, и ему, Литвину, самому тогда казалось, что начинать надо с восстания в районах. Теперь же ему думалось, что смелее и, стало быть, вернее был бы план Виргилия Шанцера… Надо было тогда же, не теряя времени, привести его в исполнение… А теперь нет в их рядах ни Шанцера, ни Васильева, ни Вольского.
Теперь хочешь не хочешь начинать надо с восстания в районах. Прохоровцы, да и вся Пресня уже готовы подняться с оружием в руках. Верно говорили об этом сегодня депутаты Куклев, Баулин и Осипов…
И, перебирая в памяти эпизоды заседания на «малой кухне», словно споткнулся. А как же Надя? Сам не смог проводить и поручить не успел никому… Если ее захватят с ее записями, не миновать беды. Охранка теперь лютует, не пощадит ни женщины, ни ребенка… Ах, Надя, Надя!
И тут же оборвал себя. Нет в Москве никакой Нади! Для тебя, как и для всех, — товарищ Наташа.
В тревожных мыслях прошло время до полуночи. Разбудил Медведя, вместе с ним обошел и сменил караулы. Приказал в случае малейшей тревоги разбудить и его. Лег на нагретое Медведем место и на удивление быстро заснул.
Разбудили его Медведь и Володя Мазурин. Зажег спичку, взглянул на часы: без четверти пять.
— Только что погасили костры на Тверской и на Страстной площади, — доложил Володя Мазурин.
— Откуда известно, что и на Страстной?
— С чердака видно.
Первая мысль: назревает внезапная атака. Приказал поднять всех спящих и приготовиться к бою. На улице по-прежнему было тихо. Стал выяснять у дружинников-учащихся, можно ли незаметно выйти из училища. Ответили, что из училища два выхода: парадный — в Благовещенский переулок и второй — во двор. Скорее всего, оба под наблюдением.
И тогда кто-то предложил спуститься с чердака по водосточной трубе вдоль боковой стены. Словом, там, где не могут заметить ни с улицы, ни со двора.
Охотников сыскалось больше чем надо. Снарядили две группы молодых дружинников — ребят по пятнадцати-шестнадцати лет — по три человека в каждой. Выпустили первую группу разведчиков, спустя несколько минут — вторую и… с нетерпением стали ждать.
Прошло более получаса. Седой начал уже корить себя, что отправил ребят на погибель. И тут условный стук в парадную дверь. Быстро разобрали завал из столов и прочей училищной мебели, впустили разведчиков.
— Все ушли, — запыхавшись, докладывали ребята. — И казаки, и солдаты. Никого нет.
Сообщили и трагическую весть. На Страстной площади несколько раз расстреливали задержанных войсками людей. Об этом рассказал ребятам ночной сторож Елисеевского магазина. Эти залпы и слышны были вечером и ночью.
Послал Медведя с группой дружинников проверить, свободен ли проход на Садовую и Большую Никитскую. Через несколько минут вернулся связной от группы Медведя.
Путь был свободен. Времени терять было нельзя. И небольшими группами по пять — десять человек все укрывшиеся в училище разошлись.
Глава тринадцатая ЕСЛИ БЫ СОВРАТЬ ВСЮ КРОВЬ И СЛЕЗЫ…
1
Огромный обеденный зал «большой кухни» был переполнен. Успевшие войти первыми сидели за столами, словно пришли на обед, с тою лишь разницей, что были одеты и за столом, определенным на шесть человек, теперь разместились по семь, а то и по восемь, И все же все не уселись. Теснились в проходах между рядами столов, вдоль стен, перед раздевалкой, перед раздаточными окнами.
Став на скамью, возвышался над толпой седобородый депутат Василий Иванов, гравер с Прохоровки, выбранный председателем собрания. По одну сторону от него Седой, далеко приметный шапкою седых кудрей, по другую — плотный кряжистый Медведь, и тут же, на этой же скамье, депутаты Сергей Дмитриев и Иван Баулин.
Седой закончил свою короткую взволнованную речь боевым призывом:
— Товарищи рабочие Прохоровской мануфактуры! Только с оружием в руках отстоим мы свои права! Вступайте в боевую дружину! Превратим нашу фабрику, всю нашу Пресню в несокрушимый боевой лагерь! К оружию, товарищи!
Слова его потонули в аплодисментах, одобрительных возгласах, криках «ура». И резким диссонансом в общем боевом настроении прозвучал одинокий выкрик:
— Под пули загнать норовишь! Не надо нам оружия. Надо по-хорошему, миром да добром.
Кричал рослый мужик в нагольном полушубке, стоящий в проходе между столами.
— Провокатор! — взорвался зал.
— В шею его!..
Десятки рук потянулись к мужику.
— Тихо, товарищи! — во всю силу своего голоса крикнул Седой. — Это ведь свой, рабочий человек. И смелый к тому же. Не побоялся поперек всех сказать. Он нашу правду поймет и хорошим дружинником будет. — И уже обратился прямо к нему: — Слушай, ты, миротворец. И если кто согласен с ним, тоже слушайте. Когда в январе питерские рабочие пошли к царю с миром, семейно, с иконами и царскими портретами, царь приказал в рабочих стрелять. Одним махом три тысячи положил. А ведь это очень много — три тысячи. Вдвое больше, чем нас сейчас здесь собралось… Вот как ходить к царю с миром. А имеется и поближе пример. Вчера вечером собрались на митинг. Вот он был, — Седой указал на Сергея Дмитриева, — и он тоже, — указал на Ивана Баулина, — и еще многие из прохоровцев. Собрание самое мирное, а пришли жандармы и казаки и разогнали нас. Кто сумел, ушел, не сумел — в тюрьму попал. Да если бы знали в охранке, что мы тут сейчас собрались, так мигом бы прискакали казачьи сотни. Вот потому и нельзя миром, а надо с оружием.
В «малой кухне» Седого ждал связной из Московского комитета. Лицо его показалось Зиновию очень знакомым. Да и связной — паренек лет восемнадцати — тоже, по-видимому, узнал его.
— Павлуша!
— Он самый, товарищ Седой, — с достоинством ответил Павлуша.
Он сообщил, что сегодня вечером в училище Фидлера на Чистых прудах, а точнее если, то на углу переулков Лобковского и Мыльникова, состоится собрание представителей рабочих и студенческих дружин всех районов Москвы. И еще сказал, что ему — Седому — надо будет выступить на этом собрании.
— Передашь, что я не смогу быть, — сказал Седой. — Уже назначил сбор начальников дружин. А представители нашего района будут.
И поручил Володе Мазурину взять с собой шесть человек дружинников, по своему выбору, и представительствовать на собрании от Пресненского района!
2
Когда Володя Мазурин со своими дружинниками добрался до Чистых прудов, уже изрядно стемнело. Фонари на улицах не горели, и тротуары освещались лишь скудным светом, падающим из немногих освещенных окон. По счастью, Володя детство провел на Чистых прудах, и потому даже в темноте они быстро дошли до Лобковского переулка. Здесь вечерняя темень приметно разредилась. Окна четырехэтажного дома в конце квартала были освещены так ярко, что с успехом заменяли погасшие уличные фонари.
— Что за дом? — спросил самый молоденький из дружинников и потому самый любопытный.
— Это и есть училище Фидлера, — ответил ему Володя.
— А пошто светится?
— Ты, Пантелей, шибко любознательный, — усмехнулся Мазурин и пояснил: — Своя у них в училище электростанция, стало быть, и свет свой.
У входа в училище пресненских дружинников остановили часовые. Мазурин назвал пароль, и их тут же пропустили в вестибюль. Но на широкой — не меньше двух сажен — парадной лестнице их еще раз остановили, и пришлось повторить пароль.
Затем их провели на второй этаж, в зал, где уже шло не то собрание, не то занятие. Высокий человек в солдатской форме с унтер-офицерскими лычками на погонах, стоя на возвышении, показывал различные приемы рукопашного боя: как правильно делать выпад в штыковом бою, как укрываться винтовкой от сабельного удара конного противника и другие.
Актовый зал училища, в котором проходило занятие, был переполнен. Пресненцы с трудом отыскали свободные места в дальнем углу. Но едва они уселись, как раздался сигнал тревоги.