Страница 27 из 68
— Нельзя, мама. Не пришло еще такое время. Вот и стараемся, чтобы скорее пришло…
— Господи, господи… — снова прошептала мать и слезы смахнула. — И у всех ведь матери есть. Матерям-го какое, горе, какая тягость…
2
Больше двух недель отлеживался Зиновий во флигельке купца Воскобойникова на Балканах. Окреп телом, отошел душой. Вернулись силы, потянуло к людям, к товарищам, к делу. Через страшный тюремный год пронес надежду отыскать Марию.
Нетерпение перехлестывало через край. Так и подмывало надеть шапку, пальтишко (мать почистила, подлатала его, приладила теплый воротник из крашеной заячьей шкурки) и бежать. А куда бежать? Явочная квартира у доктора Орлова в Бутырках провалена. Другие ему неизвестны. В трактир у Курского? Может быть, и трактир под наблюдением. И здесь сидеть сколько можно? Сюда-то к нему никто не придет, разве, в конце концов, какой шпик заявится?
Зиновий подробно объяснил Рейзе, как отыскать квартиру Никиты Голодного, и послал ее к нему. Пусть передаст привет от Зиновия Литвина и спросит у Никиты Мироновича, когда и куда прийти, чтобы увидеться с ним.
Сестра безотказно согласилась, но идти надо было вечером и попозже: в раннюю пору дома его не застать.
Мать всполошилась.
— Куда идти-то?
— Не шибко далеко. Угол Покровского бульвара и Воронцова поля.
— Худое место, — сказала мать. — Хитров рынок рядом. А там ночлежки и вся рвань…
— Пошли вместе, — сказала Эсфирь.
Вернулись они часа через два. Вернулись ни с чем. Никиты Мироновича там не оказалось. Квартирная его хозяйка сказала, что летом еще два раза приходили к нему из участка и уводили с собой. Подолгу не держали, дня по два, по три. Но после второго разу съехал Никита Миронович, а куда съехал, не сказал.
Плохо спалось Зиновию в эту ночь. Оборвалась единственная ниточка, связывающая его с большим миром. Единственная из безопасных. Можно было пойти, конечно, в трактир к Курскому вокзалу, можно было пойти в воскресную школу в Сыромятниках и, наконец, можно было заглянуть во «Фруктовую торговлю».
После продолжительных размышлений окончательно отбросил и торговлю, и воскресную школу. Мог и сам попасться, и их «засветить». Менее опасно показаться в трактире. Тут, в крайнем случае, мог подвести только самого себя. Решил завтра же наведаться в трактир — и в обеденное время, и вечером.
3
Как обычно, в середине дня трактир был полон народу самого разношерстного.
И мастеровые люди е окрестных фабрик и заводов, кому заработок позволял не довольствоваться сухомяткой, а потратиться на трактирные щи и кашу; и молодые приказчики из лавок, обступивших привокзальную площадь; и молодые писцы из разных контор и учреждений; извозчики-лихачи, коротающие в трактире время от поезда до поезда.
Зиновий потолкался между столиками, как бы высматривая свободное место, но не обнаружил в переполненном зале ни одного знакомого лица.
За столиком, где, бывало, сиживали они с Иваном Калужаниным, сидели, судя по одежде, заводские рабочие, а стол, где сидел когда-то он е Марией и ее братьями, теперь занимали извозчики.
Еще раз прошелся Зиновий по залу из конца в конец, подошел к буфетной стойке, спросил кружку пива, — в трактире не любят посетителей, которые уходят, не оставив и копейки, — вытянул ее, не торопясь, и пошел восвояси.
Вечером в трактире у Курского вокзала народу было не меньше, а даже больше, чем днем, но народ уже другой.
Мастеровых было немного, да и те другого толка, нежели те, что обедали здесь днем. Сейчас пришли не за пропитанием, а выпить и душу отвести. Извозчиков не убыло, для них трактир все равно что заезжий двор. И гораздо больше было молодежи, в том числе и студентов. Появились и нарядно, а то и крикливо одетые женщины в компании мужчин.
За одним из столов, мимо которого проходил Зиновий, сидело пятеро молодых людей. Три девушки и всего двое парней,
Одна из девушек окликнула Зиновия:
— Садись к нам, красавчик!
Девушка выглядела очень привлекательно и могла бы всерьез понравиться, если бы не нагловатый взгляд темных и круглых навыкате глаз.
Но Зиновию было сейчас вовсе не до амурных дел.
— Садись, девушка приглашает! — уже настойчивее потребовала темноглазая.
Зиновий отговорился вовсе неуклюже:
— Не могу, невеста дожидается…
— Подождет подольше, покрепче обнимет, — сказала девушка, играя глазами.
Именно в то время, когда он на какую-то минуту задержался у стола, за которым сидели молодые люди, из-за столика неподалеку от входной двери поднялся высокий бородатый человек и быстро шагнул к выходу. В дверях на миг задержался и вроде бы метнул быстрый взгляд в сторону Зиновия.
Зиновий, как и днем, обошел все столы, подошел к стойке и спросил пива, опорожнил кружку и снова прошелся из конца в конец.
Услышал вдогонку.
— Где же твоя невеста, красавчик?
И решил, что лучше уйти, не привлекая к себе слишком много внимания.
Шел и размышлял, что же делать? Как выходить на своих? Положиться на случай или уж решиться и пойти в воскресную школу или во «Фруктовую торговлю»?
Так в размышлениях миновал он Земляной вал, дошел до Старо-Басманной, и, когда пересекал ее, показалось ему, что за ним хвост. Остановился на углу Черногрязской, прислушался. Шаги стихли. Постоял, пошел, снова за спиной шаги.
Решил идти спокойным, ровным шагом до Большой Спасской, свернуть на нее, любым проходным двором в Коптельский переулок, и… ищи ветра в поле.
Так и поступил. Шаги не отставали. Но как только свернул на Большую Спасскую, тут же окликнули по имени. И окликнул знакомый голос.
Остановился. В слабом свете фонаря видно было, что догоняет его рослый человек. Когда подошел ближе, оказался давешним бородачом из трактира.
— Не узнал? — спросил очень уж знакомым голосом. — Не диво. Я и сам себя не узнаю.
— Мать честная! Иван Калужанин! — Как видишь.
— Сразу почему не окликнул? Попугать решил?
— Просто не хотел на людях. Да и проверил на всякий случай, нет ли за тобой хвоста.
— Еще бы малость повременил, только бы меня и видел. Тут все проходные дворы мои.
. — Не беда, — усмехнулся Иван Калужанин. — Дорогу в твой флигель знаю. Добрался бы и сам.
. — А там бы тебе сказали, что с прошлого года меня и в глаза не видели.
— Остерегаешься, значит.
— А что делать. Приходится… Да что же мы здесь на ветру. Пойдем в тепло. Там и поговорим.
4
А поговорить им было о чем.
Сперва Зиновий рассказал, какую выучку прошел в Таганке у Майснера. Ивана Калужанина особенно заинтересовала затея начальника охранки Зубатова — создать массовую «истинно рабочую» организацию.
— Слыхали мы кое-что об этом, — сказал Иван Калужанин, выслушав подробный рассказ Зиновия о двух его «беседах» с полковником Зубатовым, — и догадывались, что к чему. Но у тебя, как говорится, из первых рук.
Потом Иван Калужанин стал знакомить Зиновия с положением дел в Москве.
Порадоваться было нечему. Зубатов не только изобретал новые методы для борьбы с революционным движением, но и старыми действовал весьма успешно.
Он значительно увеличил штат сотрудников «наружного наблюдения», иначе — филеров, и особенно штат «секретных сотрудников», иначе — провокаторов. Во всех рабочих кружках у Зубатова находились «глаза и уши». Денег на них казна не жалела. Филеры и провокаторы не оставались в долгу: провал следовал за провалом, арест за арестом.
От Калужанина Зиновий узнал, что пойди он, как собирался было, в воскресную школу в Сыромятники или во «Фруктовую торговлю», то сейчас беседовал бы не со старым товарищем, а скорее всего с Майснером, если не с самим полковником Зубатовым. На всех явках и в школе также сидели в засаде городовые и задерживали всех, кто бы там ни появлялся. Десятки самых активных членов «Рабочего союза» были выслежены и арестованы. Остальные ушли в подполье.