Страница 13 из 68
— А понятно тебе, что впереди дорога не торная. Все может случиться, тюрьма и каторга, пуля и петля…
Зиновий твердо выдержал пристальный взгляд.
— Так ведь не одному идти по той дороге. Другим она тоже не торная. А все равно идут.
— Сведу я тебя с одним человеком, — сказал после некоторого раздумья Никита Голодный. — С человеком, который поближе меня к тем людям. Хотя… по совести признаюсь, опасаюсь я за тебя.
_ За кого же меня принимаете!.. — с обидою воскликнул Зиновий.
— За того кто ты есть, — вздохнув, ответил Никита. — Молод и горяч. Шибко горяч. Сумеешь ли себя в руки взять… На одно надеюсь, парень ты разумный и поймешь, что горячка твоя не только тебя, но и других сгубить
Глава пятая ДРУЗЬЯ И ТОВАРИЩИ
1
В том же трактире на углу Садовой, возле Курского вокзала, Никита Голодный познакомил Зиновия со своим земляком, токарем с Газового завода Иваном Калужаниным, который постоянно здесь столовался. Иван Калужанин с первого взгляда понравился Зиновию. Рослый, плечистый, с веселым открытым лицом и такой же буйной, как у самого Зиновия, шапкой кудрявых волос, только не черно-смоляных, а светло-русых. И, самое главное, годами не так сильно обошел: старше Зиновия от силы лет на пять. И как-то получилось так, что Зиновий стал обедать постоянно за одним столиком с Иваном Калужаниным. И Никита, судя по всему, не только не обиделся на Зиновия, но, напротив, был доволен этим.
С Иваном Калужаниным вести беседу было столь же занимательно, как и с Никитой Голодным. Может быть, даже и интереснее. Иван успел прочесть много книг и любил рассказывать не только о прочитанных книгах, но и о писателях, написавших эти книги. Иван наизусть читал стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова и объяснял непонятное Зиновию. О политике вроде и разговору не было, но после каждой встречи Зиновий до краев переполнялся ненавистью к угнетателям…
Зиновий так увлеченно ловил каждое слово нового своего товарища, что не сразу заметил некоторую странность в его поведении. Время от времени тень какой-то внезапной озабоченности падала на его обычно оживленное лицо, он начинал говорить медленнее и тише, а то и вовсе смолкал, иногда даже на полуслове. Но вскоре морщинка между сдвинутыми к переносью соболиными бровями разглаживалась, тень исчезала с лица, и доверительный разговор продолжался, как будто ничего и не произошло и как будто ничто и не прерывало их беседы.
И еще приметил Зиновий, что Иван усаживается за столик (всегда один и тот же) так, чтобы стойка буфетная оставалась у него за спиной, а входная дверь была прямо перед глазами.
Приметил также Зиновий, что именно в те дни, когда речь Ивана так неожиданно прерывается, он частенько кидает взгляд в дальний угол, где поодаль от других, близ двери, ведущей на кухню, стоит у самого окна стол, несколько большего по сравнению с прочими размера, И заметил также, что все это происходит именно в те дни, когда за дальним столиком у окна появляется компания: несколько молодых людей и среди них одна девушка, далеко приметная своею толстой русой косой.
Столик этот дальний заинтересовал и Зиновия. И хотя ему не очень удобно было наблюдать (он сидел боком), при каждом удобном случае, то есть так, чтобы не бросалось в глаза, косил взглядом в ту сторону.
Иван Калужанин, конечно, очень быстро заметил его настороженные взгляды.
— Интересуешься? — спросил он Зиновия, поглаживая шелковистые усы.
Зиновий признался, что интересуется.
— Хорошо, — сказал Иван Калужанин. — Сегодня уже поздно, пора всем расходиться, а завтра я тебя с ними сведу.
Зиновий до того обрадовался, что и не заметил, как вырвалось у него:
— А кто это?
— Хорошие люди, — ответил Иван Калужанин. — Ты посиди, обожди меня здесь, а я схожу к ним, предупрежу.
Зиновий остался один и теперь уже не таясь смотрел вслед Ивану Калужанину. Тот подошел к обедающим, подсел к ним. Много бы дал Зиновий, чтобы услышать завязавшийся разговор.
А говорили как раз о нем.
— Завтра приведу к вам хорошего парня. К делу тянется, и, видать, не робкого десятка, — сказал Иван Калужанин.
— Этого красавчика кудряша, который с тобой сидит? — спросила девушка.
— Его самого.
— Очень любопытен, шею отвертел, на нас глядючи, — сказал сидевший в торце стола Константин Войе, высокий, хорошего сложения молодой мужчина, которого нимало но старили окладистая бородка и по-казацки свисающие шелковистые усы — так молодо и задорно сверкали его темные пытливые глаза.
— Это ему не в укор, — улыбнулся его сосед Андрей, широкоскулый крепыш в холщовой рабочей куртке. — Это он на твою сестренку загляделся.
— Если бы так, — серьезно ответил Константин.
— Товарищ его мне не нравится, — сказала Мария.
— Ты меня имеешь в виду? — самым невинным тоном спросил Иван Калужанин.
Мария не приняла шутки.
— Я имею в виду того весельчака, который его с тобой свел, — сердито ответила она.
— А вот это ты зря, — сказал Иван Калужанин. — Никита Голодный — отличный мужик. И к делу нашему привержен.
— К выпивке он привержен, — упорствовала Мария.
— Ты не права, Мария, — очень спокойно сказал Константин. — Тебе не приходило в голову, что он не столько пьет, сколько заботливо охраняет репутацию выпивохи.
— Для чего ему такая репутация?
— Самая надежная крыша, — пояснил Константин. — У властей предержащих, за политикой надзирающих, только две категории соотечественников вне подозрений: пьяные мужчины и, пардон, гулящие женщины. Но мы отвлеклись. — Он повернулся к Ивану Калужанину: — Ты говоришь, что ручаешься за паренька?
- Как за самого себя, — ответил Иван Калужанин.
- Хорошо. Приводи его завтра.
— А не поторопились мы? — усомнилась Мария после ухода Калужанина. — Все-таки надо бы приглядеться к нему, а мы как-то сразу: «Приводи завтра»…
Константин возразил ей:
— Мы должны быть осторожны, в этом ты права, Мария, но не пугливы. И прежде всего не должны сторониться рабочих, особенно молодых рабочих, которые тянутся к нам. К нему пригляделись и Иван Калужанин, и Никита Голодный, разве это не в счет?..
На это возразить было нечего.
2
Встретили Зиновия приветливо, только девушка с золотистой косой оглядела его как-то уж очень испытующе.
Он знал уже от Ивана Калужанина, что зовут этого человека Константином, а тех, кто рядом с ним, — Андреем и Семеном. Девушку звали Марией.
— А сколько тебе годков? — спросил Андрей.
— Восемнадцать, — ответил Зиновий, покривив душой.
— Счастливый возраст! — воскликнул Семен. Зиновий посмотрел на него и подумал, что имей он (не дай бог!) волосы такого ржавого цвета, стригся бы покороче.
— Можно подумать, Семен, что твоя жизнь уже клонится к закату, — сказала Мария.
Зиновий заметил, что, хотя все называют друг друга только полными именами — никаких уменьшительных или ласкательных, — отношения между ними самые короткие, что все это близкие друзья и верные товарищи по общему делу.
По-видимому, и Зиновий произвел на всех четверых хорошее впечатление. И когда Константин сказал: «Ну что ж, давайте знакомиться», — никто не возразил ему.
— Все мы друг друга очень хорошо знаем, — сказал Константин, обращаясь к Зиновию. — Теперь ты входишь в нашу семью. Расскажи нам все о себе, без утайки.
— Так нечего мне таить, — сказал Зиновий.
И рассказал все, как есть: и про отца, верой и правдой служившего царю и отечеству; и про мать, кухарившую в людях и приносившую домой сладкие объедки; и про подзатыльную выучку у «Двух Харитонов»; и про то, как мыкался в поисках работы и потом кочевал с завода на завод; и даже про то, как Никита Голодный развенчал в его глазах царя-батюшку.
Слушали его внимательно и сочувственно, а Мария так прямо впилась в него своими большими, глубокой синевы глазами.