Страница 12 из 68
— Не слыхал…
— И на тех Нерчинских рудниках грызут землю не просто рабочие, а каторжники. Так выгоднее царю-батюшке. Денег платить не надо — арестантский харч и ковш воды. И никаких забастовок. Ну, как полагаешь, за кого царю заступаться?
Зиновий не мог не верить Никите Голодному. Какая надобность ему обманывать своего брата рабочего? Но как же тогда отец… всю жизнь обманывался… И в первый, может быть, раз подступила догадка, что для того и обманывают простых людей, чтобы самим жиреть от их пота и крови…
А Голодный, не торопясь, продолжал рассказ о том, как испокон веку заступались цари за помещиков и капиталистов; как заставляли солдат — тех же крестьян и рабочих, только одетых в солдатские шинели, — стрелять в своих кровных братьев; как выпестовали специальную породу карателей — казаков, с острыми шашками и злыми нагайками, и как гуляли эти шашки и нагайки по головам и спинам мятежных крестьян и взбунтовавшихся рабочих. Рассказал и о страшном Бездненском расстреле, и о других кровавых злодеяниях царя и его приспешников.
До поздней ночи засиделся Зиновий у Никиты Голодного. И за эти часы стал взрослее на несколько лет.
Когда уходил, Никита дал ему книгу, на вид неказистую, сильно потрепанную, с оторванными корочками, и посоветовал читать не спеша.
— Книга серьезная, — сказал он. — Прочтешь с пользой, а если что покажется не так, обсудим вместе. Зайди, когда прочитаешь.
— О чем книга-то? — спросил Зиновий, и видно было, что нет еще у него особой охоты к чтению серьезных книг.
Голодный полистал страницы, отыскал нужное место и показал Зиновию:
— Читай!
— «Все беды от того, что один ест за сто человек, другой голодает…» — прочитал вслух Зиновий и сказал: — А ведь верно, здорово сказано!
— Здорово! — согласился Никита. — Эта книга многим мозги промыла.
3
Про то, как один обжирает целую сотню, сказано было емко, и от такой книжки не стоило отмахиваться. А начав читать, Зиновий увлекся и читал до полуночи.
Жил он теперь в крохотной, но зато собственной каморке, приткнутой под лестницей в прихожей трехэтажного доходного дома. Дневного света в ней не было, так что все едино, когда читаешь, днем или ночью. В Сыромятники перебрался он сразу, как поступил на завод Вейхельта. Бегать сюда от Балкан несподручно, а конки подходящей не было. Кроме того, на Балканах с годами стало еще теснее. Брат вернулся с солдатчины по болезни. Вернулся и вскорости женился. Году не прошло, как бог послал первенца, а еще через несколько месяцев стало видно, что будет и еще прибавление. Ефим, правда, давно уже перебрался в тестевы хоромы.
Когда Зиновий сказал матери, что подыскал себе жилье, мать пригорюнилась. Младшенький, даже когда и вырос, оставался самым ласковым в семье. К тому же на него и трудов было больше положено, и надежд больше возлагалось. Не сбылись они, надежды эти, но в том их родительской вины нет… Всякое дитя родное, а этот роднее всех. И тоже уходит… Но хорошо понимала мать, мало гнездо на такую семью, вот и улетают птенцы.
— Сколько тебе, мама, Ефим приносит? — спросил Зиновий, закончив сборы.
— По пятерке приносит каждый месяц, — ответила мать.
«Негусто!» — подумал Зиновий и сказал матери:
— Я тоже буду по пятерке приносить. Мать даже руками замахала:
— Что ты, что ты, сынок! Не надо! Какие твои заработки.
— Буду по пятерке приносить, — подтвердил Зиновий.
Это уж для него теперь дело чести. Чтобы никак не меньше Ефима. Хотя Ефим-то мог бы и раскошелиться. Видно, так и есть: чем богаче, тем жаднее.
В книге, полученной от Никиты Голодного, эта истина подтверждалась многократно. Проглотив книгу залпом (кстати, так и осталось неизвестным, какое у нее название и кто ее написал: начиналась она не то с третьей, не то с пятой страницы), Зиновий еще не раз перечитывал ее от начала до конца.
Потом за всю жизнь свою немало прочел он книг, но ни одна из них не оставила столь глубокого следа в его душе. И неудивительно: автор пахал по нетронутой целине.
Многое Зиновий узнал впервые. Точнее сказать, все то, о чем писано, было известно, многое даже самим наблюдаемо. С детства знал, что есть богатые и бедные, со слов старших знал, что богатство и обеспеченная жизнь даются далеко не всегда по заслугам. Зачастую оказывалось, что умный и работящий беднее глупого бездельника. Все это было известно. Но вот почему так? Вот на этот вопрос никто толком ответить не мог.
А Зиновий рано начал задаваться этим вопросом. Еще в школе спрашивал отца Дамиана, к которому питал большое уважение. «На все воля божья», — отвечал отец Дамиан. Почему именно такова воля божья, Зиновий спрашивать не стал: откуда отцу Дамиану знать, что у бога на уме? Когда сбежал из «Двух Харитонов» и стал самостоятельно работать, приохотился читать газеты в чайных и трактирах. Чаще всего «Московский листок», он почему-то имелся в каждом трактире, а иногда «Русский листок».
Оба эти издания мало чем, кроме формата и заголовочных шрифтов, отличались одно от другого. Пробавлялись, главным образом, репортажами о городских происшествиях и хроникой светской жизни. Искать в них вразумительного ответа на серьезные вопросы жизни было нелепо.
А вот книжка Никиты Голодного давала ответ, ясный и недвусмысленный: всякая собственность — кража. Богатый потому богат, что обокрал сотню, а то и тысячу бедных. Один ест за сто человек, другой голодает…
Теперь каждый толстый стал противен Зиновию. И даже на хорошо ему знакомого извозчика Маркелова, часто отогревавшегося в трактире у Курского вокзала, смотрел зверем, потому что был Маркелов до безобразия толст, с короткой шеей, жирные складки которой грудились на вороте кучерской поддевки.
После ночного разговора с Никитой Голодным и чтения книжки Зиновий уже достаточно четко представлял, кого ему считать своими врагами. Словно по ранжиру выстроились: стражник, урядник, пристав, хозяин, разные царские сановники, генералы и министры… И похоже, сюда же впору подверстать и самого царя-батюшку.
4
Возвращая Голодному прочитанную книжку, Зиновий не то спросил, не то сказал:
— А если царя убить?
— Убивали, — сказал Никита. — Не один раз убивали. А что толку. У него всегда родни много. Не сын, так брат, не брат, так внук. И опять та же карусель.
— Как же быть?
— Как быть?.. Давай вместе мозгами раскинем, — сказал Голодный тоном вовсе не шутейным. — Времени-то сыщется у тебя часок-другой?
— Хоть на всю ночь! — с готовностью откликнулся Зиновий.
Как и тогда, в вечер первой их беседы, Никита попросил хозяйку сообразить им чайку. И в компании с самоварчиком, сначала весело пыхтевшим на столе, а затем угомонившимся и затихшим, просидели они не час-другой, а далеко за полночь.
Никита Голодный, судя по всему, полностью доверился новому своему знакомцу и без утайки поделился с ним всем, что было ему известно. Рассказал, что года полтора тому назад в Москве образовалась марксистская группа для пропаганды среди рабочих. Было в этой группе сначала всего шесть человек, потому и называли ее «шестеркой». Вот эта «шестерка» установила связи с отдельными рабочими кружками. И в прошлом году весной собрались вместе представители от всех этих кружков, с заводов Гужона, Вейхельта, Листа, братьев Бромлей, с железнодорожных мастерских и с других фабрик и заводов. На этом тайном собрании договорились образовать центральный рабочий кружок. А совсем недавно решили назвать его московский «Рабочий союз». Так что теперь, есть и в Москве своя рабочая организация.
У Зиновия загорелись глаза.
— А кого туда принимают? — нетерпеливо спросил он.
— Не каждого. Только самых надежных и стойких.
— А меня… меня примут?
— Сперва проверят, потом примут… А ты сам-то готов к тому, чтобы быть в такой организации? Это ведь дело… святое.
— Готов. Готов, хоть сейчас!