Росские зори

Акила со страхом думал о том, как он сообщит матери и отцу о своем позорном поражении. Бешеная ярость, с какой он рыскал со своими людьми за Вежинкой, ища беглецов, ослепила и оглушила его. Сильнее всего Акилу бесило не бегство Даринки, а дерзость неуловимого Остани. Он больше думал о нем, чем о ней, он торопил своих людей с поисками и нетерпеливо рисовал себе картины сладкой мести своему сопернику: исхлещет до полусмерти плетью, привяжет к коню и поволочит по дороге, — чтобы все видели! — сдерет с живого кожу… Но именно это помутившее разум желание поймать и казнить соперника подвело Акилу. Он сам все испортил. Ему бы неторопливо отыскать след беглецов и отправиться за ними в погоню, а он, как одержимый, метался взад-вперед за Вежинкой, так что уже никакой следопыт не сумел бы сказать, где чьи следы. А Останя в это время хотя и спешил как мог прочь от Вежинки, но рассудка не терял и след за собой оставлял малозаметный.

Брониславы в Вежине восприняли весть о случившемся, как гром в ясном небе. Все у них было готово к свадебному пиру: хмельного наварено в избытке, жареное мясо дразнило аппетит, гости приглашены и всем отведено свое место — где быть жениху с невестой, где родителям, где почетным гостям и где остальным. Все настроились на пиршество, на разгульное веселье — и вдруг ничего!

Бронислав, которому было не привыкать ко всяким неожиданностям, усмехнулся, а в глазах у него, к удовольствию Вивеи, блеснул недобрый огонек — такой, что вот-вот вспыхнет пламенем и начнет пожирать все вокруг…

Домой Акила возвратился истерзанный, злой, жалкий — от недавнего высокомерия не осталось следа. Бронислав, взглянув на сына, ухмыльнулся: «А молодец у Добромила сынок, славный у него конь, жалко, что не попался…» О Даринке он вообще не помнил: если уж из-за чего убиваться, так из-за коня или добычи, только не из-за женщины. Впрочем, как сказать… И он подумал о Васене, которая когда-то досталась не ему, а Добромилу…

— А ну, все за столы, почтим Ладу! — И опять в глазах у него блеснул недобрый огонек.

Не дожидаясь повторного приглашения, гости молча уселись за столы.

— Прославим Ладу! — Бронислав поднял чашу хмельного, выпил одним духом. Гости последовали его примеру.

Понемногу завязался разговор, оживился, стал шумным, послышались угрозы по адресу Добромила. Вивея сидела неподвижно, как неживая, поджав тонкие, бескровные губы, а Бронислав с азартом пил, но хмельное не брало его — годы солдатчины сделали его маловосприимчивым к хмельному. Выкрики против Добромила не умолкали.

— Наказать их! — требовали хмельные голоса.

Бронислав поглядывал на свое застольное войско и опытным взглядом прикидывал: еще немного — и будет готово.

Вивея встала, стукнула палкой:

— Наказать!

Весть о грозящей опасности долетела до Добромила; его люди приготовились к схватке. Кони стояли оседланные, люди знали, что делать: мужчинам — сражаться, женщинам — беречь детей. Но внешне Добромилова половина села хранила полное спокойствие. Сам воевода сидел со своими помощниками за столом и неторопливо отдавал последние распоряжения к схватке, если ее не удастся предотвратить. Он был полон энергии: Останя смыл с него прежние оскорбления, отплатил Брониславам тем, чего они заслуживали, — обернул их недавнее злорадное торжество в сокрушительное поражение.

Воины Добромила тоже хранили спокойствие, только вездесущие мальчишки, возглавляемые Апрелькой, сновали между ручьем, разделяющим Вежино пополам, и домом воеводы, сообщая старшим о перемещениях в стане противника. Мальчишки были глазами и ушами старших. В противоположном стане мальчишки тоже не сидели на месте — между обеими сторонами по примеру взрослых шла затяжная война по всем правилам военного искусства — с засадами, нападениями врасплох, захватом пленных, открытыми стычками, — только оружием служили кулаки: за соблюдением этого правила следили сами мальчишки.

Взрослых ребячья активность не беспокоила — на то они и мальчишки, чтобы испытывать себя в детских играх. А воевода давно оценил возможности юных разведчиков и с их помощью получал такие сведения о людях Бронислава, какие едва ли сумели бы раздобыть взрослые.

Лавр Добромил готовился к схватке, но еше больше он был озабочен тем, как избежать ее. Честь семьи была восстановлена благодаря Остане, причин для кровавой распри уже не было: Нарс перехватил у Ивона Агну — теперь Останя увел у Акилы Дарину. На выпад Брониславов Добромилы ответили тем же, обе стороны были квиты, обе отомщены и об оскорблениях можно было бы и забыть. Правда, было еще одно давнее дело: Васена… Об этом помнили и его люди, и люди Бронислава. Хватит ли у Добромила средств, чтобы удержать Бронислава от битвы? Хватит ли у Бронислава здравого смысла, чтобы укротить свой нрав и охладить пыл своих людей? Разум, возбужденный хмелем, подобен лошади, бешено несущейся под откос…

Фалей встал:

— Я к ним, воевода.

Лавр Добромил не раз убеждался в мудрости и хладнокровии эллина. Тот понимал его тревоги и тоже был озабочен тем, как избежать кровопролития. Но предстать перед захмелевшими людьми Бронислава, да еще в одиночестве, означало пойти на чрезвычайный риск.

— Будь осторожен…

Фалей покинул дом. Воевода молча прислушался к его легким шагам. Хлопнула наружная дверь, потом раздался отдаляющийся конский топот. Все понимали: эллин рисковал жизнью ради благополучия своих друзей.

— Добрый человек, добрый… — выдохнул воевода.

По селу Фалей ехал не спеша — так же, как всегда. Быть может, поэтому на него не обратили особого внимания. У дома Бронислава он придержал коня, окинул взглядом пирующих, прикидывая, где поудобнее стать, и направил вороного к столу хозяев. Шум прекратился, все смотрели на эллина и негромко, удивленно переговаривались между собой. Сидя на коне, Фалей церемонно поклонился хозяевам, потом поклонился гостям и выпрямился, глядя перед собой. Его манера держаться произвела впечатление.

— А, Фалей! — усмехнулся Бронислав. — Вина моему приятелю эллину!

Фалею поднесли объемистую кружку меда. Вивея гневно взглянула на мужа: уж она-то не упустила бы случай покончить с этим чужаком!

Ни один жест хозяев и гостей не остался незамеченным Фалеем. От Вивеи можно было ждать любых козней — вся она была на виду. Сгорал от желания мести дружку Остани еге сын Акила. Нарс, брат Акилы, смотрел на Фалея скорее с любопытством, чем враждебно: он-то в свое время не опростоволосился, как Акила! Но наибольшая опасность сейчас исходила от Бронислава. От него зависело, как поведут себя его захмелевшие люди, и только в нем сейчас Фалей мог найти поддержку себе — смотря по тому, как все здесь обернется.

— Выпей, Фалей, с нами по случаю Лады!

Фалей взял кружку — отказываться нельзя: обвинят в неуважении к собравшимся или — еще хуже — во враждебных намерениях. Но и пить столько тоже нельзя — захмелеешь, да и неизвестно, не подмешали ли чего-нибудь к питью.

Он не спеша поднял кружку. Должно быть, Бронислав принимал его за глупца, что хотел поймать, как рыбу на крючок. Забыл, видно, что Фалей — эллин и что на солдатских попойках чаша с вином нередко служила такую же службу, как червяк на крючке, — для наживки…

Сзади к Фалею приближались двое дюжих слуг. Он заметил их, едва они сделали первые шаги по направлению к нему, но виду не подал. Он снова поклонился присутствующим, будто благодаря их за угощение, — его жест был очевиден и расценен всеми как знак уважения и мирных намерений — в эти мгновенья слуги ринулись к нему, чтобы стащить с коня. Один опережал другого — Фалей изо всей силы хватил его по голове тяжелой кружкой. Второй еще не понял, что случилось, когда Фалей поймал его руку, рванул на себя и вбок — тот дико заорал от боли, раздался общий шум голосов, в котором не было почти ничего враждебного Фалею. Обоих слуг увели. Бронислав беззлобно ухмыльнулся:

— Зачем приехал, Фалей?

— Это правда, Бронислав, что ты собираешься пролить кровь?