Страница 59 из 64
— Вы во власти готов, а они вполне разумно рассчитывают, что после обмена пленными россы предпочтут… пожертвовать оставшимися у готов соотечественниками, чем продолжать из-за них войну.
— Россы никогда не пойдут на это! — вспыхнул Останя, а по телу у него пробежал холодок: в словах Мовы содержался слишком очевидный смысл. Любой здравомыслящий воевода из двух зол выбирает меньшее и жертвует меньшинством ради большинства. Так, отец предоставил пленников Фаруда их участи, чтобы преградить путь еще большему злу, которое несли россам готы… Но Останя не намерен выбирать между двух зол: зло всегда одно, всегда зло. Он не смирился с ним тогда, не смирится и теперь. А теперь положение не хуже: не россы, а готы начали переговоры о мире, и они должны будут принять условия россов. Он сделает все, чтобы приняли! Да и в конце концов коварство готских вождей едва ли сильнее их порядочности. Старейшины готов — разумные люди, среди них — великий певец Одарих…
За Данапром опять ехали по готскому лагерю — казалось, ему не будет конца. Но вот повозки поредели, женщин и детей стало меньше, чем мужчин, потом не стало вовсе. Потянулась полоска леса, и сразу за ней выросло ограждение — настоящая крепостная стена из врытых в землю бревен, остриями направленных на северо-запад. Здесь пролегала граница готского лагеря, за ней была нейтральная полоса, а дальше — в двух-трех верстах от готской стены — располагались россы!
Их было мало, досадно мало! Паслось несколько коней, по лбу поля рысью ехали два всадника, за задней лошадью трусил жеребенок — он-то никак не вязался с войной. Невольно закралось сомнение: неужели бесчисленные готы, побудившие самих сарматов искать с ними союз, всерьез считались со своими северными противниками? Не ловушка ли это — обмен пленными? Что стоило готам вывести из лагеря один-два конных отряда и схватить беспечных россов?
Останя и Дарина обменялись недоуменными взглядами. Чтобы рассеять тревогу жены, Останя сказал:
— Это только дозор, а дружины отсюда не видно.
Он знал, что дело обстояло именно так, как он сказал, но сейчас им обоим, убедившимся в том, как огромны силы готов, больше всего хотелось увидеть могучий строй росских воинов, а вместо него перед ними вытянулась реденькая цепочка людей и коней — несколько десятков человек… Знал Останя и о том, что отец, Ивон, Войслав и Бронислав — не простаки, они умели расположить свои дружины так, что враг оставался в неведении о них, а сами были начеку, все видя, слыша и находясь в готовности к битве. И все-таки он не мог преодолеть в себе чувство внезапной усталости, словно обманулся в своих ожиданиях и надеждах. Так же чувствовала себя Даринка.
Зато у готов зрелище росской беспечности вызвало веселое оживление. Не требовалось переводчика, чтобы понять смысл их насмешек. Среди горьких минут, пережитых когда-либо Останей, эти вот, когда готы потешались над россами, были для него из самых горьких. А громче всех смеялся Зигурд, и это отрезвило Останю. В душе у него как-то сразу окрепла уверенность в том, что росские воеводы, выставив перед готами небольшой конный дозор, рассчитывали именно на их самоуверенность, чтобы усыпить их бдительность и в нужный час неожиданно предстать перед ними во всей своей грозной силе! «Да, так и будет. Смейтесь, пока смеется, потом вам будет не до смеха…»
Его взгляд опять скрестился с взглядом Зигурда, и гот перестал ухмыляться, ощутив в сопернике силу, которую нельзя было не принять всерьез. «Так-то… — удовлетворенно подумал Останя. — Смеется тот, кто смеется последним…»
Он наклонился к Даринке:
— Все будет хорошо!
По знаку конунга запели фанфары, резкие предупреждающие звуки заполнили все пространство. Не услышать их было невозможно. Встрепенулись птицы, загудели людские голоса, затопала пехота, замерли на месте пленные. Казалось, весь мир ждал этого сигнала, возвестившего начало великих событий…
Останя, затаив дыхание, ждал ответа на зов труб. Он и не заметил, как рядом с ним оказался Одарих.
— Не торопи события, сын Лавра Добромила, — проговорил певец. — Злой Локи все равно не победит тебя!
Едва раздался сигнал, россы впереди сбросили с себя недавнюю беспечность. На лоб поля выскочил всадник, и в полуверсте от него, слева и справа, появилось по всаднику, и в полуверсте от них тоже показались всадники, и за ними, еще дальше, выросли всадники…
Они остановились, глядя на готский лагерь, а за ними в небо потянулись дымы сигнальных костров.
Из ворот готского лагеря уже валила пехота и растекалась вдоль крепостной стены — бесконечным колючим ручьем. За пехотой высыпала конница и тоже растягивалась вдоль ограды, уплотняя сплошную массу тяжеловооруженных воинов. Сила готов была огромна — найдется ли таран, способный проломить этот тяжкий щит?
Топот, лязг оружия и голоса заглушили все другие шумы, но вот по рядам готов, словно ток, пронеслась резкая команда, и огромное войско сразу затихло, отчего стало еще грознее. В этой необычной тишине, наполненной дыханием десятков тысяч людей и коней, послышалось отдаленное конское ржание и глухой шум, напоминающий приближение ливневого дождя. Потом впереди, по всему полю, от края и до края, показался лес копий, за ними сплошная масса шлемов, щитов и коней — они вырастали из земли и неторопливо, ровно приближались. В их поступи было нечто пугающее — это несметное воинство, вся эта масса копий, остроконечных шлемов, розовых щитов, блещущих на солнце металлических нагрудников, являло собой неизмеримую мощь. Россы! Вот та сила, которая способна проломить готский шит! На глаза у Остани и Даринки навернулись слезы, Мову зрелище этой великой силы будто парализовало. Пределов у нее не было — слева и справа она сливалась с горизонтом, в глубину была неисчерпаема…
В версте от готов эта лавина остановилась, заняв все видимое пространство поля.
Готские вожди больше не смеялись. Некоторое время они стояли, будто забыв о цели своего появления здесь. Потом конунг поднял руку:
— Пора.
— Поехали, Евстафий, — проговорил Одарих и тронул своего коня за конунгом.
Лось вынес Останю из рядов готов, но отчаянный крик Даринки заставил Останю оглянуться, натянуть поводья: Зигурд перекрыл ей путь. Останя развернул коня, чтобы скакать ей на помощь. Одарих предвидел это и стал у него на пути.
— С ней ничего не сделают! Помни о главном. Вперед!
— Я вернусь, Даринка! Не бойся! — крикнул Останя и пустил Лося навстречу трем всадникам. В одном он узнал Ивона.
Ивон тоже узнал Останю, и на лице у него отразилось недоумение: каким образом его брат оказался в стане врагов? Неужели перешел на их сторону?
Всадники сблизились. Всего три сажени отделяли Останю от соплеменников, но эти сажени превратились для него в непреодолимую преграду: только теперь он по-настоящему осознал всю неприглядность своего положения: он, вооруженный, представлял здесь войско готов, сражающихся с его соплеменниками. Однако, осознав это, он понял, что делать.
— Ивон! — он поспешил заговорить, опережая конунга. — Готы оставили Даринку заложницей, а меня обязали участвовать в переговорах!
Одарих повторил его слова по-готски — для конунга. Тот удовлетворенно кивнул: очевидно, готы заранее рассчитали, что переговоры с россами начнутся именно так, с сообщения Евстафия о том, что его жена — заложница у готов!
Складка на переносице у Ивона наполовину разгладилась.
— Как ты оказался у них?
— Уходили от степняков и попали к готам.
Складка совсем разладилась.
— А Фалей?
— Мы вынуждены были разделиться на две группы — он пошел другой дорогой. Об этом позже, брат! Это — конунг Вульрих, а это — Одарих. У них есть предложения к россам!
Оба войска напряженно следили за ними. Конунг заговорил — Одарих повторял его слова на языке россов.
— Готы предлагают россам прекратить военные действия друг против друга и обменяться пленными — человек на человека. После этого готы уходят своим путем к Понту, а россы не препятствуют им. Россы вольны возвратиться в свои земли или, если пожелают, идти вместе с готами — на правах союзников! — Одарих поклонился, давая понять, что изложил все.