Росские зори

Грабители захоронений представлялись Остане в двояком виде: разрывая могилы степных властителей, они по-своему восставали против жестокой власти и тем самым, по его мнению, застуживали сочувствия; но они тревожили мертвых, служа тем самым силам зла. Не случайно они трудились в сумерках и по ночам, чтобы никто их не видел. Зрелище людских останков не отвращало их, они спокойно могли пользоваться имуществом мертвеца. Эти люди были чужды Остане, чужды вольной росской душе, свободной от поклонения вещам и чрезмерной власти и не выносящей тесноты земляных могил. Едва ли среди россов нашлись бы такие, кто решился разрыть могилу, взять из нее вещи мертвеца и пользоваться ими в быту. Только злые чаровницы осмеливались на такие черные дела, раскапывая могилы пришлых людей, чтобы отрезать для своих волхвований прядь волос у мертвеца, лоскут одежды или взять на кончике иглы трупного яду…

Предостережение Фалея насторожило его. Он понял: грабители ни во что не ставили человеческую жизнь; это закаленные в кровавых делах преступники, готовые из-за золота убить кого угодно…

Группа повернула в сторону, спустилась в лощину, ускорила шаг, обходя курган, и наткнулась на стреноженных коней. Мужчины непроизвольно обнажили мечи, Авда испуганно вскрикнула, зазвенела тетива Даринкина лука. В стороне кургана раздался крик боли, впереди, у коней, выросли трое вооруженных мужчин, еще двое спешили сверху.

Останя кинулся на помощь Даринке, Фалей и Раш встретили троих. Битва была короткой. Даринка не дрогнула и второй стрелой поразила еще одного грабителя, а Останя поверг на землю третьего. Потом они поспешили на помощь Фалею и Рашу, но помощь не понадобилась. Если бы грабители знали, с кем столкнулись, они поостереглись бы. Желание завладеть женщинами привело их к роковому концу. Фалей первым же выпадом поразил одного грабителя, мгновенно повернувшись, пронзил другого, а Раш покончил с последним.

Все это время Авда, замерев от ужаса, стояла на месте. Когда все кончилось, у нее случился нервный припадок. Даринка поспешила успокоить ее.

Победа над грабителями была полной. Мужчины осмотрели поверженных врагов — двое были еще живы. Фалей заговорил с ними на эллинском, потом на ромейском языке. Они молчали — или не понимали ни слова, или уже были не в состоянии говорить. Оставался шестой, раненный Даринкой. Он удирал вверх по склону, надеясь где-то там спрятаться или предупредить других сообщников, если они были.

— Седлайте коней! — приказал Фалей Рашу. — Мы за ним!

Фалей и Останя кинулись за грабителем. Они настигли его у темной дыры, ведущей внутрь кургана, но схватить не успели. Оставляя за собой кровавый след, он нырнул в дыру и нашел в ней смерть: то ли второпях сбил подпорки, поддерживающие земляной свод, то ли их вовсе не было — земля просела и похоронила его. Наружу торчали лишь видавшие виды сапоги.

— Его убили навьи, — сказал Останя.

— Он заслужил такую смерть, — добавил Фалей.

Они больше не сомневались: грабителей было шесть, и все погибли. Зло обрело заслуженный конец.

Они спустились в лощину. Кони были оседланы и навьючены — отряд стал конным и мог теперь проходить в день не менее пятидесяти верст. Надо было только по-новому распорядиться временем и приспособиться к степи: конный заметнее пешего, он выигрывает в скорости, но проигрывает в маскировке.

Наконец-то можно было освободить руки от копий, доставлявших мужчинам в пути немало неудобств, — их и кое-какое снаряжение, взятое у грабителей, приторочили к свободному, шестому коню.

Свежие лошади бодро шли в темноте, всадникам тоже было не до сна — победа подняла у них настроение, и всем хотелось одного: лететь вперед на крыльях удачи.

Лишь под утро сделали привал. Коней напоили, расседлали, стреножили и пустили пастись около ручья, где росла сочная трава. Женщины тут же уснули, мужчины по очереди бодрствовали и присматривали за лошадьми.

Солнце уже высоко висело над степью, когда опять сели на коней. Все уже достаточно оценили преимущества конного передвижения. Осмотрев окрестности и наметив себе место для последующего осмотра, они решительно устремлялись вперед. В их положении это был наиболее разумный способ движения. Так ехали до полудня. Переждав в лесистом овраге жару, опять ехали — до наступления вечерних сумерек. Убедившись, что на конях вполне можно было передвигаться и днем, остановились на ночевку.

Теперь решились развести небольшой костер. Останя и Фалей подстрелили двух птиц, а Раш наловил рыбы. Взмутив воду в небольшом озерце, он опустился на колени и принялся ощупывать руками илистое дно. Не более чем за четверть часа он выбросил на берег десятка три карасей.

Костер зажгли в укромном месте. Женщины напекли лепешек, рыбу и птиц также испекли в горячей золе. Поужинав, все, кроме караульного, уснули.

Фалей, дежуривший последним, поднял отряд на заре: решено было выехать пораньше, а днем, в самую жару, подольше отдыхать. В путь собрались быстро, настроение у всех было бодрое: позади осталось не менее ста пятидесяти верст. Если и впредь все пойдет так же, через неделю они достигнут росских земель. Правда, до них еще пугающе далеко — пожалуй, верст четыреста…

В этот день, кроме птиц, сусликов, лисы и ланей, они не видели никого.

Вечером, преодолев верст пятьдесят, они остановились на берегу реки, еще не зная, что она впадает в Данапр. Перед сном выкупали усталых лошадей и искупались сами. Раш опять наловил рыбы — теперь он шарил под берегом, среди корней деревьев, и таким образом поймал несколько рыбин.

На следующий день опять отправились с восходом солнца. Полдня ехали без всяких неожиданностей. Степь распахивала перед ними все новые дали, нещадно палило солнце, от жары одинаково страдали и кони, и люди. К полудню сделали привал в тени деревьев, а когда зной начал спадать, продолжили путь. Вскоре перед ними предстало странное зрелище. На участке шириной с версту степь была выжжена, а вокруг этого темного пятна стояли воткнутые в землю шесты с травяными пучками наверху. Своим невеселым видом они приковывали к себе внимание путника и молчаливо предупреждали: «Стой! Здесь что-то не так!» Еще не зная, в чем дело, всадники почувствовали неясную тревогу. Людей нигде не было, зато выжженный участок был усеян вороньем, облепившим человеческие останки. Что же здесь произошло? Битва, после которой пожирателям падали досталась обильная пища? Но для чего кому-то понадобилось огораживать участок этими мрачными вехами?

После довольно продолжительного молчания Фалей сказал:

— Тут чума.

Он круто повернул коня, остальные последовали за ним, огибая страшное место, а оно продолжало притягивать к себе взгляды. Еще недавно здесь было кочевье, теперь на месте кибиток чернели обугленные головни, рядом валялись обеденные котлы, посуда, сбруя; тут же поблескивало оружие, белели человеческие скелеты. Смерть здесь не пощадила ни взрослых, ни детей — от многолюдного становища остался пепел и тлен.

Всадники ехали мимо этого открытого кладбища и, несмотря на дневную жару, чувствовали, как по телу пробегает холодок. В степи свершилось нечто необъяснимое, непостижимое — не битва, смысл которой можно было бы понять, а что-то таинственное, неведомое, невидимое; оно истребило сотни людей, выжгло травы и оградило побоище знаками смерти, напоминающими черные факелы.

Фалей резко сдержал коня: за краем выжженной степи струился дымок и двигался человек. Здесь еще оставались люди! Почему же они не бежали от этого мрачного места?

Всадники обогнули лагерь смерти и опять взяли северо-западное направление. Мертвое кочевье было теперь наполовину скрыто от них, а костер, шалаш и человек около него оказались недалеко. Человек передвигался медленно, неровно, заметно прихрамывая. Из зарослей, тянувшихся вдоль ручья, вышел еще один человек. Он нес хворост, волоча одну ногу. Все подумали о калеках-кузнецах, которых встретили на пути из Сегендша. Неужели это было то самое кочевье, где знатный сармат требовал, чтобы Останя продал ему Раша? Выходило, Останя избавил тогда Раша не только от рабства, но и от смерти…