Росские зори

— Как ты рассчитываешь возвратиться домой, Евстафий?

— Еше не знаю. Но по любой дороге можно пройти туда и обратно.

— Что ты будешь делать, если на город нападут кочевники?

— Эллины дали мне кров и пищу — я буду вместе с ними защищать его.

Ответ росса был воспринят с удовлетворением.

Приход Фалея и Остани на несколько минут отвлек собрание от тревожных городских проблем. Но вот пресбевт вернулся к ним, и Фалей с Останей покинули зал, вышли на улицу, следуя опять за сыном Зенона.

Не будь у них провожатого, они, пожалуй, заблудились бы в танаисском лабиринте. Здесь можно было сколько угодно бродить по переулкам и видеть одно и то же: неровные, обмазанные снаружи глиной стены с множеством плотно закрытых дверей, тростниковые кровли и деревянные вторые этажи. На стенах и дверях были указатели и надписи, но не посвященным в городские дела они мало о чем говорили. Переулки напоминали узкие кривые щели между каменными оградами, только вдоль крепостной стены тянулась довольно прямая улица. Кое-где ее сужали строения, вплотную прилепившиеся к стене.

Останя шел за молодым эллином и старался запомнить изгибы каменных улочек. Все вокруг было непривычно для него: теснота, камень, множество незнакомых людей, непонятная речь, запертые изнутри двери — раньше он и не представлял себе такое.

Наконец, эллин остановился у одной двери, несколько раз стукнул по ней висевшим сбоку деревянным молотком. За стеной злобно залаяли собаки, но тут же смолкли, почуяв молодого хозяина. Щелкнула отодвинутая щеколда. Дверь открыл вольноотпущенник-слуга, мускулистый мужчина средних лет.

Он пропустил эллина и гостей во двор и снова задвинул щеколду — дубовый брусок.

Двор тоже был вымощен камнем. С одной стороны вдоль стены тянулся крытый черепицей навес. Под навесом хранились запасы дров и сена, висела конская сбруя, темнел вход в помещение для скота. На противоположной стороне в стене были две двери, они вели в складские помещения, где хранились товары, предназначенные для продажи в городе или купленные у окрестных жителей. Остальные товары Зенон держал на нижнем складе, в порту, откуда их легко можно было перенести на корабли. Во дворе был оборудован туалет — колодец, служащий также для стока дождевой воды. Водосток колодца соединялся под землей керамической трубой с общегородской канализационной системой, имевшей выход в реку. Внутренние стены двора были сложены из того же необработанного камня.

Миновав хозяйственный двор, прошли в другой внутренний дворик, поменьше первого. Здесь были оборудованы колодец и открытый очаг. Из дворика одна дверь вела в жилище хозяев, другая — в помещение для вольноотпущенников-слуг, двух братьев с женами и детьми, постоянно живущих в Танаисе. У них было свое собственное небольшое хозяйство, за городом они возделывали участок земли, но основные их обязанности заключались в служении Зенону. Покровительство могущественного купца гарантировало им материальный достаток и личную свободу. Они были всецело преданы Зенону; он, в свою очередь, так же доверял им. Рабов Зенон держал вне своего двора, в специальном помещении. Они работали под присмотром вольноотпущенников или вовсе без присмотра: бежать из Танаиса было некуда. В степи они стали бы добычей кочевников и оказались в худшем рабстве, чем у эллинов, а в плавнях Танаиса, в сырых, кишащих гнусом и змеями местах, долго не продержишься. Морем тоже далеко не уйдешь — для этого нужна хотя бы лодка. В море подберет первый же купеческий или пиратский корабль, за чем последует новое рабство. Лучше уж оставаться в городе. Рабы здесь трудились в порту, в каменоломне, в мастерских. Среди них было немало умелых мастеров — плотников, кожевников, кузнецов, стеклодувов[77] и даже ювелиров. Они высоко ценились и нередко, если находили общий язык с хозяином, получали вольную, становились как знатоки своего ремесла его управляющими или компаньонами.

Такие вольноотпущенники жили при дворе Зенона. Сам он охотнее сотрудничал со свободными людьми, чем с рабами. Раб — плохой работник, и Зенон часто давал своим рабам вольную. Зато на вольноотпущенников он во всем мог положиться. Они присматривали за его жилищем и имуществом, служили на его кораблях, состояли в его дружине, получая за свою службу вознаграждение, достаточное для того, чтобы полностью избавиться от всякой нужды. А оно возрастало в зависимости от того, насколько успешно шли дела самого Зенона, поэтому все эти люди были заинтересованы в успехе каждого торгового рейса не меньше своего хозяина. В случае гибели дружинника его семья получала от Зенона денежную компенсацию, превосходящую двухлетний заработок погибшего. Такая система взаимоотношений между купцами и их помощниками, выработанная в процессе многолетней практики, превращала город в единый нерасчленимый людской организм, тесно связанный с варварским миром. Танаис жил, пока не иссякали соки, питающие его, то есть торговля со степью…

Жилище Зенона делилось на мужскую и женскую половины — лишь это сближало танаисское пристанище купца с солидными особняками где-нибудь в Пантикапее или Элладе. Все остальное свидетельствовало о временности пребывания хозяев в этих стенах: глиняная обмазка, печь из сырцовых кирпичей, скамья-кровать, служащая также и столом, грубоватая полка для посуды, ларь для вещей, глиняные светильники, дощатые полы с люком в подвал; окна, как это повсеместно было принято в городах, выходили во двор и снаружи прикрывались ставнями. После полного превратностей пути здесь приятно было несколько дней отдохнуть, встретиться с коллегами, ну а бытовые неудобства — пустяк по сравнению с великолепными возможностями танаисского рынка.

Молодой хозяин предложил гостям сесть. Даринка и Авда уже спешили к ним. Долгое отсутствие мужчин чрезвычайно встревожило обеих. Оказавшись среди чужих людей в глухих каменных стенах, они пережили немало тягостных минут и теперь не скрывали своей радости, видя Останю и Фалея.

— Что теперь будет? — спросила Даринка.

— Пока не знаем. Придет Зенон, что-нибудь прояснится.

Они сами хотели бы знать, что будет, и разделяли беспокойство женщин. Все они были заперты в стенах города, прижатого к реке степью.

Авда молчала, но всем своим существом тянулась к своему спасителю Фалею. Ему она была обязана свободой и, может быть, жизнью, он внушал ей безграничное доверие к себе. В ее глазах, когда она смотрела на него, вспыхивал огонек надежды и радости. Фалей тоже привязался к ней. Своей драматической участью она напоминала ему сестру Асту. Сам он ощущал постоянную потребность заботиться о близких людях, что по-своему уравновешивало в нем ту общепринятую жестокость по отношению к недругам, какую ему навязывало время. Он любил Асту, а когда она вошла в семью Добромилов, перенес свою привязанность и на них. К воеводе он относился как к заботливому отцу и мудрому старейшине. Ивон и Евстафий стали для него братьями. Он последовал за Евстафием в степь, потому что для него было естественно не оставлять близкого человека в беде. Встреча с соотечественниками обрадовала его, но свой долг он видел теперь не в том, чтобы остаться с ними, а чтобы возвратиться с росскими друзьями на свою новую родину, где остались его сестра и племянники.

Авда молча радовалась, что Фалей рядом с ней, сильный и смелый, а он, увидев, что девушке хочется услышать от него слова утешения и надежды, сказал:

— Осмотримся, а потом что-нибудь придумаем. Все будет хорошо, Авда.

Девушка ответила ему благодарным взглядом. Она понемногу стряхивала с себя оцепенение последних дней и на глазах хорошела, во многом оставаясь противоположностью Даринке. Даринка была смела, весела, энергична, порывиста, а Авда молчалива, печальна, робка — тем заметнее были в ней перемены, происходившие под влиянием Фалея.

Молодой хозяин приказал женщине подать вина. Та молча повиновалась. Она поставила перед мужчинами три чаши, расписанные с внутренней стороны орнаментом из виноградных гроздьев, сосуды с вином и водой, черпак с длинной ручкой. Потом принесла мясо, лепешки и, поклонившись, ушла на женскую половину.

77

Танаис — единственный из северо-восточных городов в I–III вв., где было стекольное производство.