Человечность

— Армия — штука нелегкая, а для женщины особенно, — сказал он.

— Я знаю.

— Откуда тебе знать? Ступай домой, учись. Понадобишься — сами вызовем.

— Я все обдумала, прежде чем идти сюда. Разве в армии я буду одна?

— Не одна, конечно, не одна. — у майора побаливало сердце, он плохо спал в минувшую ночь. — А пришла ты не по адресу: тебя должен принять московский военкомат.

— Я хочу призываться здесь. Отсюда уходили мои одноклассники Женя Крылов, Саша Лагин, Костя Настин. Может быть, помните их?

— Всех не упомнишь. Вот что, — майор заполнил форменный бланк, — приходи за ответом через… неделю. А пока приведи в порядок свои московские дела.

Через неделю Лида пришла к военкому.

— Вспомнил я, Суслина, твоих одноклассников — славные ребята. — Ну, а как наши дела?

— Все, что вы сказали, сделала.

— Пошлю тебя в школу радистов.

— Нет, товарищ майор, пошлите меня в. Елисеевку.

— Да знаешь ли ты, что такое ротная санитарка? На такой работе не всякий мужик выдерживает!

— Чего не знаю — узнаю сама. Вы ведь можете направить меня в Елисеевку?

— Ну, смотри, Суслина, — сама захотела.

9

ТРОПЫ ЛЮДСКИЕ

Снова степь без конца и края. Днем множество мимолетных встреч, вечером Крылову и Антипину надо было думать о ночлеге.

— Не пустите ли переночевать?

— У старосты были? Нет? Не могу.

Порядки в хуторах изменились. Следующий дом — и опять неудача:

— Без старосты нельзя.

Наконец они находили дом, где у них не спрашивали о старосте. Хозяйка кормила их ужином, потом стелила на полу:

— Может, и мой вот так же.

На третий день они подошли к железной дороге. В стороне от вокзала кучками сидели женщины, по перрону не спеша расхаживал человек с немецкой винтовкой и желтой повязкой на рукаве. Первый полицай, которого видели Крылов и Антипин.

Они присели около женщин.

— Далеко едете, мамаш?

— Далеко не уедешь, полицай не дает.

— А поезда часто бывают?

— Какие теперь поезда — кто как сумеет. Вот хлеба выменяли, дома дети голодные. А вы в Морозовск?

От этого вопроса обоим стало не по себе: в Морозовске — концлагерь.

— Нам в Донбасс, да вот не знаем, на какой поезд.

— Тут и знать нечего, одна ветка-то до Лихого, а там уж смотреть надо, на какой. Идет, бери, подружка, мешок, пока полицай далеко.

Приближался порожняк, замедлял ход. Женщины засуетились, поспешили к поезду. Полицейский уже покрикивал на них.

Крылов и Антипин вскочили в вагон. Полицейский задерживал женщин, расшвыривал узлы и мешки — женщины с криком и плачем подхватывали свои вещи и снова устремлялись к вагонам. На помощь ему прибежал еще один полицай, но большинство женщин уже успели рассредоточиться по вагонам.

Эшелон тихо покатился дальше.

Крылов и Антипин смешались с людьми. Каждый день — новые лица, и на всех печать оккупации: никто не говорил громко, не смеялся, не поднимал высоко голову.

Ночью в вагон поднялись три солдата. Пассажиры непроизвольно потеснились, освобождая место немцам. Те сразу заполнили его собой, ранцами и свертками.

— Отпускники. Про Сталинград говорят, о боях — значит, не взяли город-то. — шепнул Крылов.

Илья закурил — махорочный дым наполнил вагон.

— Дерьмо! — нахмурился солдат. — Заткнуть что ли ему глотку?

— Оставь — в Морозовске их отсюда уберут.

— Теперь что-то про Морозовск говорят, Илья.

— Чего?

— Черт их знает. Брось курить…

В Морозовске в вагон вскочили полицейские, за ними поднялся солдат.

— Предъявить документы!

Полицейские быстро очищали вагон от пассажиров. Протесты и слезы женщин не трогали их — полицаи действовали как машины, чуждые сострадания.

В эти минуты Крылов не помнил о пропуске. Что могла значить здесь какая-то бумажка? Все, что он пережил за два месяца в немецком тылу, не оставляло ему надежд на благополучный исход. Но он все-таки приготовил свой пропуск, видя, что Илья протянул полицаю сложенную пополам бумажку.

Полицейский передал ее солдату, тот, подсвечивая себе фонариком, прочитал и… возвратил Илье. «В порядке, дальше!» Крылов подал свой пропуск — немец опять прочитал и… возвратил Крылову.

В вагоне стало просторно.

— Смотри, а эти здесь! — удивленно присвистнул солдат.

— Теперь можешь вдыхать дерьмо, сколько тебе угодно!

Соседство отпускников не сулило им ничего хорошего.

За стеной вагона посвистывал паровоз, покрикивали по-немецки. Кто-то топал вдоль вагонов, хлопали отодвигаемые двери. Опять проверка? Нет, это солдаты искали отпускников:

— Айда к нам, у нас кое-что позанятнее!

Отпускники шумно собрали свои вещи, спрыгнули вниз.

— Абфарен![6]

Наконец-то. Эшелон многоступенчато дернулся, Морозовск медленно поплыл мимо. «Если так всю дорогу, лучше пешком», — подумали оба. А вагон катился уже веселее, будто тоже радовался, что Морозовск с концлагерем остался позади.

Они задремали, привалившись друг к другу. Наступили минуты безопасности — до следующей остановки.

В вагоне они теперь ехали вдвоем. Их дорожные запасы, кроме махорки, кончились, а от табака обоих уже мутило. Сколько они так продержатся — сутки, двое? Выходить-то все равно надо было.

На одном полустанке их обогнал товарный эшелон. Из окон и дверей, перекрытых колючей проволокой, будто неживые, смотрели девичьи лица.

— В Германию повезли…

— И для них концлагерь…

В конце этого скорбного пути девушек высадят из вагонов, разбросают по городам и местечкам, сделают батрачками, кухарками, наложницами, надругавшись над их будущим и над их человеческим достоинством…

Крылов и Антипин поглядывали теперь, где бы сойти.

Большая станция. Разветвленная сеть путей. Устало пыхтя, проехал отцепленный паровоз, вдоль вагонов, постукивая молотком, не спеша шел железнодорожник.

— Папаша, что за станция?

— Лихой.

— Долго простоит поезд?

— Постоит.

— А потом куда?

— На Днепропетровск.

— Вода тут где?

— Там…

Они напились, сполоснули лица.

— Эй, а ну сюда! — донеслось от вокзала. Они сделали вид, что не слышат. — Кому говорят!

Надеясь скрыться среди ближайших строений, они пересекли пути, повернули за угол дома и… уперлись в полицейского.

— Оглохли, что ли? Поворачивай!

— Зачем?

— Поговори у меня!

Вдоль улицы метались женщины, полицейские теснили их к вагону.

Облава! В полукольце полицаев было уже человек семьдесят: задерживали всех, кто на улице. Люди сбивались в сплошную кричащую массу, отчаянно сопротивляющуюся полицаям.

— Пустите, у меня дома грудной ребенок!..

— Что вы делаете, изверги!..

Толпа, как одно живое тело, шарахалась из стороны в сторону, но полицейские упорно отжимали ее к открытой двери вагона. Обозленные сопротивлением, они распалялись все сильнее. Молодая женщина, охнув, схватилась за живот. Толпа снова напирала — полицай, рассвирепев, вскинул винтовку. В сознании у Крылова тотчас сработала полузабытая пружина, он будто услышал голос инструктора, обучавшего добровольцев приемам самбо: «Винтовку отбей! Шаг вперед — перекидывай!» Раздался взрыв голосов, толпа хлынула прямо по лежащему на земле полицаю…

Крылов и Антипин кинулись в переулок. Через несколько минут они были уже на окраине, но только когда их окружила степь, они остановились, тяжело дыша.

— Как ты его!..

— Сам не ожидал.

В степи было сухо и пыльно. Величаво высились мертвые терриконы, шахтерский поселок вдали казался оазисом в безжизненной пустыне. В поселке беглецы пообедали.

В вечерних сумерках они возвратились на станцию. У вокзала и на путях теперь было безлюдно. Им повезло: порожняк пополз вперед, будто их только и ждал. Не раздумывая, они вскочили в вагон, задвинули за собой дверь.

6

«Поезд отправляется!»