Человечность

— Я вам помогу!

— Правда? Вот хорошо! — обрадовалась Шура, но тут же передумала. — Не надо, эти дрова тонкие.

— Все равно пилить-то. А вот и Барсик.

Кот степенно вышел из подъезда, узнал Шуру, потерся о ее ноги.

— Нагулялся, бродяжка, — упрекнула Шура, взяла кота на руки. — Мы пойдем, до свидания.

Миша тоже пошел домой. Хороший выдался вечер: билеты достал, и с Шурой интересно, не смотри что маленькая…

По пути Миша заглянул на станцию — нет ли каких разгрузочных работ. К зиме надо матери валенки купить да и ему самому тоже не мешало бы: минувшей зимой намерзся в ботинках.

Только что прибыл московский поезд, и навстречу Мише повалили пассажиры. В сутолоке Миша столкнулся с Пашей Карасевым, приехавшим в Покровку на выходной день.

— Подожди, я быстро! — Миша поспешил к дежурному, а Паша выбрался в сторону из толпы. — Все в порядке! — Мише сегодня везло: и работа подходящая есть. Он поговорит с Пашей, сбегает домой поужинать, оттуда опять на станцию и еще завтра поработает…

По дороге Паша рассказывал о лекциях, о семинарах, о математике и только у переезда, где они должны были расстаться, притих, выговорился. Миша сообщил:

— Костя в армии, письмо прислал.

— Ну как он… там? — неуверенно спросил Паша.

— Он в Елисеевке, в Горьковской области.

Миша хотел добавить, что Женя Крылов не пишет третий месяц, что сам Миша был сегодня в кино вместе с Шурой и что завтра он поможет Крыловым пилить дрова. Но он неожиданно почувствовал, что им с Пашей не о чем больше говорить, и промолчал. А то, о чем они могли говорить друг с другом, мелко как-то, бесцветно и в одинаковой мере обоих не волновало.

— Ну, я пойду, — сказал он и повернул в свою сторону.

Мать открыла входную дверь, прошла в коридор. Всюду горел свет. Шура в платье спала на диване, рядом с ней свернулся кот.

Мать переоделась, приготовила постель.

— Дети мои… — выдохнула радость и боль. — Дочка, проснись…

Уложив Шуру, она разогрела на керосинке ужин, нехотя поела, потом убрала на кухне и — затихла. Сколько раз вот так в тишине и одиночестве она думала о сыне, который невесть где.

— Дети… — вздохнула снова, тяжело поднялась, прошла в комнату, поставила перед собой образок, опустилась на колени: «Господи, помоги сыну моему…»

Паша Карасев тоже заснул поздно: он любил читать в своей комнате за дощатой переборкой. Все в доме давно спали, когда он захлопнул книгу. Завтра он кое-что перечитает, выпишет, а в понедельник непременно выступит на семинаре…

Еще позже уснул Миша Петров — была уже глубокая ночь. Миша стянул с себя мокрую от пота рубашку, вымылся холодной водой, вытерся полотенцем, лег под одеяло. «День какой, — подумал, — все успел! Не проспать бы, Шуре обещал…»

8

ЛИДА СУСЛИНА ВЫХОДИТ НА ШИРОКИЙ ПУТЬ

Пашу Карасева вызвали в деканат.

— Повестка в армию, — секретарша подала ему военкоматовское извещение.

Хотя Паша был готов к этому вызову, повестка взволновала его: слишком уж круто изменялась жизнь. «Вот и мое время наступило…» — он наметил себе план действий. Надо было успеть сделать все дела и съездить домой в Покровку.

Он сдал библиотечные книги, рассчитался с комендантом общежития, взял в деканате справку, что призван в армию с первого курса. Потом с вещами вышел на улицу.

— Паша! — в этот момент он совсем забыл, что Лида Суслина тоже училась в Энергетическом. — Ты куда?

— Получил повестку — ухожу в армию. Жаль, конечно, оставлять учебу, но не я первый, не я последний. Левку Грошова берут, не знаешь?

— Нет… Ну, счастливо тебе, Павлик, пиши. А… Костя где?

— Костя в армии. Интересно, как Левка — может быть, вместе будем?

Лида промолчала, хотя могла внести полную ясность в волновавший Пашу вопрос. Утром она разговаривала с Грошовым по телефону, а теперь направлялась на Ярославский вокзал.

Обычно Левка ждал Лиду у выхода из метро, а теперь ждала она: Левка опаздывал на сорок минут, такого еще не случалось. Ей было неуютно и одиноко среди озабоченных, торопящихся по своим делам пассажиров. Она сознавала, что отношения с Левкой осложнились. Прежняя беззаботность сменилась тревогой и неудовлетворенностью. Лида боялась огласки и последствий, но ее пугал и возможный разрыв с Грошовым. Она еще надеялась, долго не продлится и что их связь будет узаконена. Но именно это условие исключалось, и их отношения становились нелепыми. Далеко же завело ее любопытство… А самое скверное, что ей нравилось быть наедине с Грошовым, она даже ревновала его неизвестно к кому. Если бы можно было все изменить! Она угодила в какую-то трясину и сама в этом виновата.

Наконец Левка приехал.

— Тебе не кажется, что ты опоздал? — раздраженно сказала она.

— Извини, милочка, срочная деловая встреча, был в наркомате, у тетушки, — Левка еле-еле скрывал свое торжество: Лида дождалась его!

— Что-нибудь… случилось? — она заметила его самодовольство, и ей опять стало неуютно и одиноко.

— Мне предложили начать новую жизнь, — он взял ее под руку.

— И… что?

— Меня вполне удовлетворяет старая.

Он принял обычный в их отношениях тон — игривый и беззаботный, и ее раздражение понемногу таяло.

Левкины тревоги тоже были позади. А начались они с повестки в военкомат. В ней черным по белому стояло: «… явиться для прохождения воинской службы… с собой иметь…» Это был случай, о котором следовало поговорить с тетей…

Тридцатисемилетняя Вера Нефедовна Шуркова работала в наркомате. Эта была стройная женщина с выразительным лицом и живым взглядом. На административную работу она выдвинулась в Покровке в середине тридцатых годов, когда немало руководящих постов в городе оказывались вакантными. Она превосходно ладила с перспективными людьми и с могущественным комиссариатом Внутренних дел. Ее заметили, перевели в область, потом в наркомат. Человек она была занятой — она работала с чрезвычайно текучими командными кадрами, нередко бывала в разъездах, но неизменно возвращалась в Москву и находила время заглянуть на свою подмосковную дачу. Здесь она надевала штатское платье и становилась рачительной хозяйкой, умеющей устроить свой быт. Что в ее отсутствие в доме жил племянник, устраивало обоих: и ему было где жить, и дача не оставлена без присмотра. Муж Сергей Леонтьевич Набойко, очень хороший врач и на редкость непрактичный человек, был ее полной противоположностью. Мягкий, деликатный, безгранично преданный своей беспокойной профессии, он обожал жену и не обращал ни малейшего внимания на ее поклонников. Что ей все легко давалось в жизни, он приписывал ее талантливости и обаянию. Иногда Вера Нефедовна пошучивала над ним при посторонних: его покладистость немного забавляла ее. Но тетя по-своему дорожила им: он не стеснял ее свободы и, кроме того, он был известный хирург…

— Почему так срочно? — спросила Вера Нефедовна, едва Левка вошел в кабинет.

— Тетушка, — Левка и восхищался тетей, и немного побаивался ее, — поздравляю тебя со званием полковника. Дядюшке придется держать руки по швам…

Она обворожительно улыбнулась и тут же стерла с лица улыбку.

— Так слушаю, мальчик.

— Меня призывают, тетя, а мне хотелось бы поучиться…

Во всем, что касалось службы, Вера Нефедовна была образцом аккуратности и исполнительности. Но, разумеется, служба не исчерпывала все содержание ее жизни. Как у всякой хорошенькой бездетной женщины, у нее были свои слабости. Одна из них — племянник Левка. Ей доставляло неизменную радость покровительствовать ему.

— Повестка с тобой? Ты обедал? Вот талоны в нашу столовую. Я скоро вернусь, мне надо кое-что сказать тебе.

Возвратилась она через час.

— Ну, как самочувствие?

— Тетушка, мне… идти в военкомат?

Она улыбнулась:

— Ты нетерпелив, как… мужчина. Твой призыв отсрочен.

— Надолго?