Человечность

— Нагляделся? — спросил мастер. Лицо у него было усталое, глаза покраснели от бессонницы. — Ты в каком взводе?

— Я у ротного.

— У ротного? Значит — твоя! — он показал на платформу с броней.

Сборщики набросили на броню тросы, она отделилась от платформы, поплыла к началу поточной линии.

— Матвеич! — позвали мастера. — Что будем делать?

Крылов тоже подошел ближе, но так и не понял, что заинтересовало сборщиков. Матвеич осмотрел сварной шов, постучал по броне молотком.

— Пройдемся еще раз!

Вскоре на стыке бортовой и донной брони лег новый, аккуратный, с корочкой окалины по краям блестящий шов.

— Угол еще! Хорош!..

Это знакомое «хорош» вызвало у Крылова ощущение добротно законченного дела, сблизило его с пехотой в промасленных комбинезонах.

— Моя!.. — показал он сборщику.

К обеду коробка обросла катками, после обеда сборщики завершили монтаж, а регулировщики натянули гусеницы.

Вечером высохла темно-зеленая краска, и готовый танк засиял в своей первозданной свежести. Все в экипаже были приятно возбуждены, особенно — Крылов. Ему в машине принадлежало главное — ее жизнь, могуче сказывавшаяся в моторе.

— Водитель? — над люком склонилась голова в кепке. — Принимай инструмент. Распишись вот здесь. Число поставь, седьмое марта.

Снова седьмое марта. Это число полно для Крылова особого смысла: седьмого марта он покинул дом, потерял связь с партизанами, но снова встал в солдатский строй. Седьмого марта он получил танк. Каждый раз в этот день он вступал в новый мир. Удивительная повторяемость человеческой судьбы. Все возвращается, но не бывает прежним.

В клуб-казарму возвратились поздно вечером. Здесь было жарко натоплено, и, устав за день, танкисты быстро затихли на нарах: утром снова на завод.

Хлопнула входная дверь — на пороге появилась заиндевелая фигура крепыша-лейтенанта:

— Ротушка-а! — озорно и властно крикнул он от двери.

— Зде-есь! — единым звонким рыком отозвалась первая рота.

Лейтенант подошел ближе, стал у стены, рявкнул еще раз:

— Дело есть! Становись!

Экипажи вмиг свалились с верхних нар, образовали у стены подобие строя, на что лейтенант не обратил никакого внимания. Он скинул шапку и шинель, его невысокая атлетического строения фигура стала еще собраннее, под незастегнутой сверху гимнастеркой виднелся край матросской тельняшки.

— Завтра пробег! Выжимать из машин все! Ясно?

— Ясно!!

— Но не забывать: машина — что хорошая баба, а с хорошей бабой знаете, как обращаются?

Ответом был рев, хохот и веселые крики.

— Р-разойдись!

Крылов с любопытством следил за этим необычным построением. Единодушие экипажей и командира роты и удивляло, и настораживало его, оно казалось ему наигранным и непрочным. В отличие от этого лейтенанта командир второй роты держался малозаметно, ничем себя не афишируя. Но Крылов уже не раз убеждался, что именно такие вот спокойные, до поры до времени малозаметные люди бывают самыми интересными и надежными. Фамильярность и лихость бывшего моряка производили впечатление на подчиненных, но делали отношения с ними ложными.

На следующий день танками второй роты завладели заводские водители.

— Вылезай! — потребовал паренек в замасленном пиджаке. — Погоню на испытания.

— А я?

— Ты, парень, еще не сможешь, — пояснил Матвеич. — Наши ребята дадут машинам полную нагрузку, а потом мы еще раз займемся регулировкой.

Паренек шустро исчез в люке, мотор заурчал, и танк покатился к воротам.

Когда машины возвратились в цех, за дело взялись регулировщики. Они устранили выявленные неисправности, и после этого паренек в замасленном пиджаке протянул Крылову тетрадь:

— Все в порядке. Распишись, что принял.

Теперь машина перешла в распоряжение водителя.

Потом заводские оружейники осмотрели орудие и пристреляли пулеметы.

В тир Крылов водил машину сам. Дорога круто петляла по территории завода, но машина послушно повиновалась ему. Он въехал в тир, заглушил мотор. Впереди, у круглой мишени, появился человек и махнул рукой. Оружейный мастер дал короткую очередь из лобового пулемета. Едва она отгремела, помощник уже стоял у мишени и делал знаки рукой. Тут же — немедленно! — хлопнули новые выстрелы. Помощник лишь шагнул в сторону и опять, не медля ни секунды, вернулся к мишени. Неужели они успевали все за эти мгновенья? Крылов взглянул на мастера: тот был предельно собран и не замечал ничего, кроме пулемета и жестов товарища впереди.

Так же быстро был пристрелян и спарен с орудием башенный пулемет.

— Все! Отгоняй машину!

Крылов дал задний ход, развернулся, освобождая дорогу следующему танку. Сидя за рычагами и всем телом ощущая рокот мотора, он был по-настоящему счастлив.

Здесь, на заводе, все восхищало его: размах, темпы, мощь и особенно люди. Они запросто укрощали броню, делали ее послушной воле человека. Это торжество разума и труда воспринималось как праздник, отзвуки которого гулом танковых моторов доносились на все фронты. А теперь, в марте тысяча девятьсот сорок пятого года, этот праздник был особенно радостен.

Рота выехала в окрестности Нижнего Тагила: началась последняя проверка машин в заводских условиях.

Старший лейтенант Егоров впервые вел подчиненные ему танковые экипажи.

— Соблюдать дистанцию в двадцать пять метров! — звучал в наушниках его спокойный твердый голос.

Тридцатьчетверки, покачивая длинными орудийными стволами, катились по наезженной дороге. Впереди открывались снежные дали, бугрились высоты, покрытые хвойным лесом.

— Механик-водитель, идти на предельной скорости!

— Есть идти на предельной скорости!

Мотор запел, танк ринулся в белые просторы Урала.

— Соблюдать дистанцию! — настаивал Егоров. В его несуетливой настойчивости Крылов чувствовал твердую командирскую волю. Понемногу колонна выравнивалась, а дистанция между машинами приближалась к заданной.

Во время остановок танкисты соскакивали с машин на дорогу, закуривали. Казалось, это были уже другие люди: дыхание моторов, броня, орудия и пулеметы наложили на них свой отпечаток.

Егоров дважды выводил роту за город, усложняя при этом и условия марша, и тактические учения.

Здесь, под Нижним Тагилом, Крылов впервые познал орудийный танковый выстрел.

— Короткая! — потребовал Егоров. Крылов взял рычаги на себя, танк чуть-чуть клюнул и замер. Оглушительно рявкнуло орудие, волна теплого воздуха и пороховой гари заполнила тесное пространство внутри машины.

После второй остановки и второго выстрела раздалась новая команда:

— Приготовиться к ротному залпу! Доложить о готовности! Прием!

— Первый взвод готов!

— Второй взвод готов!

— Третий взвод готов!

— По впереди стоящим мишеням из всех орудий залпом — огонь!

Это было внушительное зрелище — разом поднявшиеся впереди десять столбов огня и дыма. На месте мишеней остались лишь темные пятна земли.

— Делай, как я! — уже приказывал Егоров. — Механик-водитель, разворачивай влево!

Ротная линия превратилась в походную колонну.

— Увеличить скорость!

Эти учения укрепляли у танкистов уверенность в себе и в своих машинах.

В последующие дни работы хватало всем: заправляли топливные баки, подтягивали гусеницы, чистили орудия и пулеметы, получали снаряды, патроны и гранаты. И когда, наконец, эшелон с тридцатьчетверками отошел от сборочного цеха, у экипажей уже был небольшой танкистский опыт.

13

ВОТ ОНА, ГЕРМАНИЯ!

Дорога на фронт была и дорогой от зимы к весне. Уже в Свердловске потеплело, в Казани весело таял снег, а в Москве и вовсе растаял. От Москвы эшелон двинулся к Смоленску: значит, на Первый Белорусский, значит, — на Берлин!

Смоленск, Минск, Варшава. За границами Польши началась Германия.

Эшелон стал перед аккуратным, пощаженным войной вокзалом. По перрону неторопливо расхаживали бойцы и командиры в летней форме. За вокзалом, среди деревьев и кустарников, притаился городок. Островерхие кирхи, черепичные крыши, асфальтовые и мощеные дороги. Зеленые краски весны.