Человечность

— Я вам завидую: вы так много узнали и пережили на войне.

— Нет-нет, что вы! Вы преувеличиваете! — запротестовал Яков Борисович. — Мне очень повезло на войне, другим гораздо хуже. Я не на передовой, у меня, как видите, благоприятные условия для жизни. Ну а что я был тяжело ранен, то это совершенно случайно.

— Тот, кто не на фронте, не рискует попасть под случайный снаряд! — улыбнулся Леша. — А я всего полгода на войне. Да и то — какая это война: едва подъехал к передовой и — назад, в редакцию. Мне двадцать один, а у меня еще ничего нет, кроме двух десятков незрелых стихотворений. Понимаете, все приходится делать второпях, а второпях ничего серьезного не напишешь. Но теперь я решил побыть на передовой, сколько смогу. Хочется побольше увидеть и пережить — тогда я смог бы, наверное, взяться за серьезную тему… потом, позже. Мне кажется, на войне ничего значительного о войне написать нельзя: она подавляет интеллект, писать о ней надо.

— Овн е^Iра1вьрсле, — согласился Сухотин. — Каждый эксперимент должен быть предварительно подготовлен. И все-таки не следует поспешно накапливать фронтовые впечатления. Торопливость — ненадежный помощник в любом деле. Важно не только увидеть и пережить — не менее важно понять и объяснить, а для этого необязательно знать максимальное количество аналогичных случаев. Понимаете, вчера я совершенно случайно встретил своего бывшего ученика Сашу Лагина. Он лейтенант, командир взвода разведки. Ростом выше меня на две головы. Он — Герой и лучше меня — гораздо лучше! — знает войну. Вот с кем бы вам познакомиться! Видите ли, я думаю так: можно рассказывать о каких-нибудь фактах на войне, идти, так сказать, вширь, а можно еще и вглубь: чтобы и человек был, и война. По-моему, это очень интересно взглянуть на войну глазами Саши Лагина.

Они еще долго говорили в полутьме прусского особняка.

— Понимаете, Леша, — размышлял Яков Борисович, — война — это когда человек волею обстоятельств отрывается от любимого дела, от дома, от семьи и живет вот так или… гораздо хуже. Красивого в войне нет ничего, но люди на войне могут — да-да, могут! — быть красивы, если умеют стать выше всяких… неудобств, как Саша Лагин. Знаете, в нашей дивизии есть два Героя — это звание они заслужили тем, что при форсировании Днепра первыми ступили на правый берег. С тех пор они постоянно находятся в тылу, их, знаете… оберегают от войны, и они… ничего, живут в свое удовольствие. Саша Лагин — совсем другой, он герой до конца, настоящий, еще со Сталинграда. Он все время на передовой — и сейчас там, у него пять ранений.

Уснул Леша Сельский спокойным крепким сном. Он знал, что сделает завтра: разыщет лейтенанта Лагина и останется с его разведчиками до конца войны…

Яков Борисович Сухотин тоже уснул.

12

ЛЮДИ, БРОНЯ И ОГОНЬ

Чем дальше ехали на северо-восток, тем холоднее становилось. Урал еще покоился под толщей снега. На бугристых лесных полянах дремали заснеженные поселки. Все чаще встречались эшелоны с танками, а по сторонам проплывали заводские корпуса и величавые дымные трубы. В Нижний Тагил пятигорцы въезжали окруженные этими дымными исполинами. Казалось, сама земля здесь дышала трубами, и от ее дыхания на свет появлялись бронированные машины. Так вот она какая — кузница страны: заводы, заводы, заводы.

Новоприбывших разместили в клубе рабочего поселка вместе с выпускниками других учебных танковых полков.

— Внимание! — незнакомый старший лейтенант поднял руку. — Объявляю список экипажей!

Экипаж танка — единое целое, и очень важно, из кого оно состоит. От того, кто будет рядом с тобой, зависит и твоя удача и неудача. Лейтенант Пах не зря внушал: «Сдохни, а товарища выручи…»

— Вторая маршевая рота: командир — старший лейтенант Егоров! Это я.

Ротному было лет сорок. Широкоплечий, спокойный, с приятным открытым лицом, он сразу вызывал симпатию к себе. Такие хорошие русские лица Крылов не раз встречал на фронтовых дорогах. На гимнастерке у ротного светлели две «золотые» нашивки и орден «Отечественной войны» первой степени.

— Экипаж командира роты: механик-водитель — старшина Крылов!

— Я!

— Становись сюда. Командир орудия — сержант Исакян!

Исакян стал рядом с Крыловым, уважительно взглянул на его ордена. У самого Исакяна на гимнастерке не было ничего. Подошли заряжающий Гайнулин и радист Сушко. Многонациональный экипаж: двое русских, армянин, татарин и украинец. Они тесной кучкой отделились от остальных, а за ними удлинялся ряд таких же кучек. Экипаж — это дом, и всем хотелось поскорее освоиться в нем.

В этот день окончательно определился смысл холодных пятигорских будней: в результате их люди овладели военными профессиями, и теперь, слившись в экипажи, они поведут боевые машины по последним дорогам войны. Все сразу приобрело ясность, устойчивость и законченность.

К Крылову возвращалось ощущение праздничности — он уже давно не испытывал этого чувства. Он стоял в строю начинающих танкистов, охваченный нетерпеливым желанием увидеть завтрашний день. Вскоре они получат боевые машины, у всех одинаковые, как новые винтовки. А потом им предстоит путь на запад — отличайся, проявляй себя, показывай, кто ты есть, на что способен!

Но все качественные изменения, произошедшие в нем, станут для него очевидны, лишь когда он сядет за рычаги тридцатьчетверки, почувствует свою власть над могучей машиной и поведет за собой танковую роту — броню, моторы, десять орудий и двадцать пулеметов…

Утром экипажи отправились на завод. Был трескучий мороз, под ногами сочно хрустел снег. По сторонам — близко и вдали — сияли на солнце клубы дыма, будто приклеенные к заводским трубам.

Вахтер распахнул ворота, танкисты ступили на территорию завода. Присыпанные снегом, лежали груды металлических болванок, дымилась, глухо рокотала огромная ТЭЦ, пищали дымные паровички. Колонна миновала несколько цехов, внутри которых гудело, стучало и громыхало, словно там происходила гигантская молотьба. Встретились несколько рабочих — у них была походка людей, находящихся у себя дома. Сочетание грохота, дыма, гудения и свиста с неторопливыми движениями людей создавало особый ритм большого завода — размеренный и мощный.

Здесь отливали танковую броню и здесь же собирали танки.

Сборочный цех удивлял своими размерами: пятьдесят танкистов были в нем почти незаметны.

Новичков встретил мастер:

— Вам придется подождать, сначала кончим первую роту.

На бетонном полу стояли готовые машины с работающими моторами, далее выстроились полностью смонтированные танковые корпуса. К ним, схваченные крючьями кранов, плыли башни.

— Можно посмотреть поближе?

— Смотри — для этого и приехал!

Крылов пошел вдоль поточной линии, остановился около броневой коробки, над которой уже повисла башня. Двое рабочих, стоя на броне, не спеша, даже чуть-чуть небрежно приняли башню, развернули и опустили точно на место. Когда они сделали свое дело и коробка превратилась в нормальную, изящную тридцатьчетверку, мотор взревел, выбросил из выхлопных труб облачко черно-белого дыма, и новорожденный танк присоединился к своим собратьям. А монтажники уже встречали новую орудийную башню.

Далее стояла не накрытая сверху броневая коробка. Словно обнаженные внутренности живого организма, виднелись мотор, маховик, коробка передач, бортовые фрикционы, переплетения тяг и проводов — попробуй разберись во всем этом! Но рабочие со спокойной небрежностью уверенных в себе людей мгновенно находили нужный им узел.

— Давай! — один из сборщиков поднял руку. Тотчас заработал вспомогательный кран — в считанные минуты задний и верхние броневые листы оказались на месте. Сборщики принялись закреплять болты. Мотор теперь был защищен прочной броней.

Еще дальше рабочие устанавливали агрегаты. Здесь не стреляли и свет электросварки был единственным родом вспышки, но здесь тоже шел бой с врагом, да еще какой! Каждое движение крана, несущего смонтированный агрегат или лист брони, приближало рождение новой боевой машины, которая вскоре обрушит на гитлеровцев сокрушительный огонь. Без этих людей в промасленных комбинезонах фронт был бы мертв. Они круглосуточно трудились для Победы, каждый поворот их гаечного ключа был выстрелом по врагу!