Человечность

А Чумичев держался непринужденно и не забывал следить за развитием событий. Комков получил по заслугам: уж очень раскатился со своей речью. Ну, а в общем, все шло как надо, на то и шелкоперы, чтобы трепать языком…

После выпитой рюмки компания повеселела. Неожиданный тост предложил начштаба. Он встал, коренастый, лысеющий, ироничный:

— Предлагаю выпить за тех, кто нам… дорог.

Выпили. Подумали о тех, кто им дорог, а начштаба подумал об Иване Савельиче. Дай Бог ему удачи, вот бы с кем сейчас рюмочку.

Командующий поздравил автора с успехом, высказал свое удовлетворение присутствующими, извинился, что дела вынуждают его покинуть застолье, и вышел. За ним поднялся начштаба.

— Ты предложил хороший тост, — сказал ему по дороге командующий и поймал себя на мысли, что сам давно уже стал дипломатом. Ничего не поделаешь, без дипломатии нельзя. Чумичев прав: с журналистами надо ладить.

Чумичев оставался в доме еще минут десять. Он покинул компанию, убедившись в ее откровенно-дружеском расположении к нему.

Без начальства компания почувствовала себя свободнее. Поэты наперебой принялись читать свои стихи, а потом дружно подхватили свою, корреспондентскую:

Вера Нефедовна Шуркова только что позавтракала в управленческой столовой. У нее был здесь постоянный столик — в дальней комнате у окна. Здесь обычно ели наиболее значительные управленцы.

За этим столиком нередко решались важные дела.

— Разберись, Веруша, с Храповым сама, — поручил ей в этот раз Евгений Вениаминович, ее шеф и избранник, — они сидели вдвоем. — Вакансии ты знаешь. Все согласованно. А мне не хотелось бы: давний знакомец…

Нефедовна кивнула, соглашаясь, и не спеша направилась к выходу. Ей нравилось пересекать зал под взглядами сослуживцев. Она пользовалась влиянием, знакомства с ней искали, она была хороша собой. Правда, кое-какие слушки о ней ходили, но они ей не вредили, а только придавали волнующую мужчин пикантность…

У двери ее ждал буфетчик, немолодой услужливый человек.

— Сверточек, Вера Нефедовна, передать дежурному или возьмете сами?

Этот мимолетный разговор не привлек ничье внимание: услугами буфета пользовались все, хотя и с неодинаковым результатом.

Сверток был аккуратен и не громоздок.

— Возьму сама.

— Как вам угодно, Вера Нефедовна.

Буфетчик был особенно внимателен к ней. Он опасался, как бы его сына, солдата комендантской роты, не послали на фронт. Он неплохо разбирался в людях и знал, что участие Веры Нефедовны значит немало.

Вера Нефедовна пересекла дворик, поднялась к себе на третий этаж. В приемной здесь ждал лобастый генерал. Храпов. Она видела его фотокарточку в личном деле. Облачком налетело сомнение: не слишком ли много она взяла на себя, решая участь этого человека?

Но облачко тут же рассеялось — в кабинет Вера Нефедовна вошла хозяйкой, готовой взяться за любое дело. Храпов подвластен ей, ну так она и распорядится его судьбой, как ей угодно.

Она убрала сверток в стол, положила перед собой личные дела Чумичева и Храпова, с четверть часа листала уже знакомые ей бумаги. Один резко нападал на другого, а другой упорно отрицал выдвинутые против него обвинения. Совершенно непохожие стили: четкие, лаконичные, не допускающие кривотолков фразы Храпова и обтекаемые, вкрадчивые обороты Чумичева.

«Чпуемриечделвиац. ом опасности в присутствии бойцов Чумичев вел себя как трус, пачкающий честь политработника Красной Армии, — писал Храпов. — …маскируя свою трусость, проявленную в окружении за Доном, оклеветал человека исключительного мужества разведчика-лейтенанта Фролова, который на основании клеветнического доноса Чумичева был осужден к пребыванию в штрафной роте». «Считаю дальнейшее пребывание полковника Чумичева в составе политотдела армии невозможным», «…факты, изложенные мной выше, могут быть подтверждены».

«Остается удивляться, — возражал Чумичев, — что такой уважаемый генерал оказался настолько дезинформирован», «Я всегда честно служил партии и государственные интересы ставил выше личных. Возможно, что в случае с лейтенантом Фроловым я был неправ, но я поступил не по злому умыслу, как ошибочно полагает Храпов, а из преданности партии и родине», «…что касается обвинения меня в трусости, то приходится сожалеть, что генерал Храпов так необъективен: очевидно, ему неизвестно, что командование армии наградило меня боевым орденом именно за мои личные действия в окружении за Доном…»

В общем, чем тщательнее Вера Нефедовна сопоставляла обе докладные, тем меньше понимала суть дела.

Тогда она захлопнула папки и прибегла к своей обычной логике, еще ни разу не изменившей ей. Эта логика выдвинула ее на руководящий пост, дала ей в руки власть и немало других привилегий.

Вера Нефедовна подвергла Чумичева и Храпова действию этой логики и увидела, что ее решение готово и сформулировано окончательно.

Она нажала на кнопку — бесшумно вошел секретарь.

— Пригласите генерала.

Войдя, тот представился:

— Генерал Храпов.

Собранными в кулак нервами она почувствовала перед собой человека ясного ума и сильной воли. Это предвещало жесткий поединок, который, впрочем, уже начался. Храпов уже бросил ей вызов, он ждал, что и она представится ему. Но следовать учтивости ей было невыгодно: по званию, возрасту, военному и практическому опыту она уступала Храпову. Преимущество перед ним давал ей только авторитет учреждения, в котором она занимала солидную должность.

— Садитесь, генерал, — сухо сказала она, внутренне наслаждаясь эффектом своей фразы.

Храпов сел, выжидательно глядя на женщину с не по-женски твердыми чертами лица. Он не удивился, что его принимает человек со званием рангом ниже; он был знаком со стилем высоких официальных учреждений: здесь запросто могли препроводить его к какому-нибудь писарю.

— Мы познакомились с вашим делом, генерал, мы сожалеем, что в это время нам приходится заниматься подобными вопросами.

— Вы находите их малозначительными?

Они обменялись несколькими словами, но главный их поединок проходил в молчании.

Лобастый русский человек вызывал в Вере Нефедовне яростный гнев, потому что как личность был значительнее ее. Он принадлежал к чуждому ей типу, он руководствовался в своей жизни идеями и нравственными категориями и ими мерил достоинства и недостатки любого человека. Он был ее принципиальный враг, потому что ее жизненная практика базировалась не на идейной и нравственной основе, а на корыстных интересах и жажде властвовать над людьми. Не зря его два года продержали в сибирской глуши.

Храпов, слушая полные враждебного ему смысла фразы Шурковой, думал о парадоксальности механизма власти. Эта женщина, каким-то образом занявшая высокий пост и начисто лишенная женственности, не придавала значения подлинным обстоятельствам и нравственной оценке человеческого поведения. Она занимала свой пост не для того, чтобы, трудясь, утверждать истину, а чтобы властвовать. И почему это власть в качестве своего инструмента всегда выбирает себе подобных людей? Они выдавали свои собственные интересы за общественные, свое «я» за «мы» и при этом не чувствовали никаких неудобств, потому что прикрывались властью.

«Я дважды встречалась с Чумичевым, — продолжала размышлять Шуркова, — а теперь вижу Храпова. Этот — враг, он, не колеблясь, разрушил бы и мое благополучие. Если я хоть в чем-то поддержу его против Чумичева, я погрешу против себя. Чумичев — мой сторонник, мой коллега, мой единомышленник, на него можно опереться. Конечно, он не герой, Храпов прав, но у Чумичева есть голова, а это получше героизма. Он знает, что делает, и в герои не метит. Для геройств дураков хватало и хватает. Он опирается на главное, без чего людям не найти в отношениях между собой верный тон: «Ты — мне, я — тебе». Его подарок — прелесть, умница Чумичев. Но убрать одного из них из армии непременно надо».