Мой любимый демон

Смотрел бы в лживые глаза, пока та истекает кровью. Пока вместе с этой кровью на холодный пол вытекала бы надежда. Пока её хрупкое тело не поглотил бы вечный холод.

Эта ведьма стала мне жизненно необходима. Я метался по городу, разыскивая её, словно наркоман в поисках последней дозы. Я хотел прижать её к себе, вдыхая нежный запах её кожи. Хотел всё простить. Лишь бы была рядом. Сразу же за этим просыпалась неконтролируемая ярость. Жажда крови. Её крови. Убить за предательство, с упоением наблюдая за её муками. Я разрывался на части и сам себя не узнавал. Мысли метались хаотично, и я не мог ухватиться хоть за одну. Две крайности моих желаний. Убить или простить…

Для меня предательство было самым большим грехом. Проще избавиться от этой болезни, что засела в груди, и похоронить все чувства вместе с ней. Избавиться от этого сумасшествия. Только вот оно никуда не денется, даже сели её не станет. ОСОБЕННО если её не станет. Тогда я и сам покойник.

До сих пор била мелкая дрожь, а мышцу в груди сдавливало, стоило только вспомнить, как я вышел из клуба. Её не было. Дьявол! Я тогда чуть с ума не сошёл. Думал, что это Баше забрал её в отместку. Снова и снова кричал, дёргая на себе волосы от ярости, что стал сам тому виной. Втянул в эту непрекращающуюся кровавую реку своей жизни. Она не виновата, что стала всем для меня! Чёртово воображение ни минуты спокойствия не давало, рисуя картинки одна страшнее другой. Моя малышка окровавленная лежит на каком-нибудь складе и уже даже не надеется, что я успею вовремя. А может мерзкий толстяк спустит на неё своих цепных псов, наблюдая, как те разрывают её на части своими лапами.

Но он был ни при чём. Это я узнал почти сразу. Когда рванул в его резиденцию на окраине города. Когда выбил из него последний дух. Одной мразью меньше на свете… Его толстое тело стало прекрасным удобрением, разлагаясь в земле. После нашей последней встречи с ним, я с наслаждением прикрывал глаза, представляя, как белые такие же жирные личинки ползают в его приоткрытой в немом крике пасти. Он так и сдох с открытым ртом, стоя на коленях и умоляя о последнем шансе.

Удивительно, сколько всего можно успеть сделать, если не спать. На второй день просыпается не ведомая раньше энергия творить и вытворять. Хотелось оббежать весь город, заглядывая в каждую квартиру, каждый дом, под каждый куст и в каждую кровать. Степан даже и не пытался меня образумить, видя, что всё зря. Он то и понял холодным рассудком, где её стоит искать.

Но перед этим я наведался и к Александру. Его хотелось закопать по шею в его же саду, где разлагаются чужие кости. Даже то, что он на смертном одре, не помогло бы ему. Но её и там не было. Признаюсь, дед был крайне удивлён моим состоянием. Его вообще редко можно было чем-то удивить. Я походил на безумца и мне было глубоко насрать на его мнение.

Я носился по городу, словно закрывал все свои долги. Как будто готовился к чему-то. К новому этапу своей жизни или к медленному погружению в чёрный ад, туда, где в кромешной темноте я буду один. Без неё. В любом случае, со мной покончено.

Сегодня с утра я сидел в пустом клубе и снова нажирался. Напала такая дикая тоска, что хотелось выть. Ещё хуже, чем пару месяцев назад. Как будто она вернулась с утроенной силой, ставя меня на колени. В груди зияла дыра, разрастающаяся с каждой минутой, проведённой без моей Бэмби. С каждым вдохом. А дышать уже не хотелось.

Хотелось просто тишины. Забраться в какой-нибудь угол и свернуться клубочком, не надеясь, что отпустит. Как тогда, когда я слышал крики боли и отчаяния матери, но ничем не мог помочь.

Никогда не думал, что какая-то девка сможет скрутить меня, поставить на колени, вытворяя всё, что вздумается. Какая-то девка станет центром моей вселенной. Моим солнцем, которое грело заледеневшее сердце. Она и только она заняла все мои мысли, сны и желания. Отравила и пустила кровь в обратном направлении, стоило только поймать её дыхание своими губами. Я готов был, словно собачонка ползти к ней на брюхе, лишь бы она коснулась своей ладонью.

И вот теперь она — невеста этого фазана, смотрящего на меня, как на кусок дерьма. Он прижал её к себе настолько сильно, что тонкое платье порвалось, а волосы растрепались. А у меня даже сил не было слова им сказать. Не хотелось думать о том, что они делали, когда я так грубо их прервал. Хотелось закончить это кровавое турне и исполнить свою мечту с тёмным углом.

Только вот кто я такой, если хочу лишить её права на счастье? Пусть даже и не со мной. Дурак. Как я мог подумать, что после всего того, что она узнала и увидела, всё ещё захочет быть рядом? Зачем ей такой потерянный, как я, если есть это чучело в рваной рубашке и разбитым носом?

На не гнущихся ногах я подошёл к ней. Рука взметнулась, чтобы прижать её к себе. Чтобы почувствовать, что она здесь. Рядом. Моя. Провести по нежным волосам, спуститься к белой шейке, вдохнуть её аромат, впиться в пухлые губы. Усилием воли я сдержал этот никому не нужный порыв.

Девушка начала дышать тяжелее. Тоже чувствует возбуждение или напугана? Я уже ни в чём не был уверен. Мозг пульсировал, мешая сосредоточиться. Нет. Не возбуждение. Она совершенно точно боялась меня. Я бы сам, наверное, сейчас своего вида испугался. Маска холодного безэмоционального человека треснула. Я просто чудовище, убившее на её глазах насильника. Монстр, отправивший Эйдена в кому, а Макса в тюрьму.

Всё к этому и шло. Однажды, она бы сбежала, как Анна. Но спустя время, боль от предательства Анны была уже совсем не заметной. С оленёнком же всё не так.

Я снова протянул руку, на этот раз схватив её за шею. Она не удивилась и не сопротивлялась. Лишь приоткрыла губки, в попытке урвать ещё хоть один глоток воздуха.

— Так не терпелось остаться со своим женишком наедине?

— Эй ты! Я ещё не закончил с ней. Отпусти!

Я повернул голову к раздражающему источнику звука. Жених стоял белый, как виниры Карла. Он в панике переводил взгляд с неё на меня. Хотелось ему вырвать глаза только за то, что чуть раньше смотрел на неё с похотью.

В голове черти устроили самосуд. Они подбадривали, кричали и подготавливали большой и не удобный котёл для Мишель. Для моего маленького оленёнка, который с какой-то грустью смотрит на меня. Мне просто нужно было ещё немного сдавить её горло. Избавить нас обоих от мучений. Ведь я не смогу её отпустить. Я по уши в ней погряз. Не оставлю, пока жив.

Но чем я лучше Александра? Чем лучше Макса, который издевался и бил это хрупкое создание? Я же не хотел чтобы было так! Прикрыв на секунду глаза, затолкал чертей поглубже, беря управление эмоциями на себя. Медленно разжал руку, выпуская, покрасневшую от нехватки кислорода, Мишель. Я знал, что нужно делать.

Вновь схватив её, только уже за руку, подтолкнул к двери. Этому мудаку она тоже не достанется. Быть может, они любят друг друга, но я не могу… Не смогу видеть её с другим. Эгоист.

Она не проронила ни звука и шла безропотно, словно в трансе. Мы спустились по лестнице во вновь образовавшейся тишине. Словно присутствующие боялись даже пошевелиться, а музыканты позабыли ноты. Нужно намекнуть Тревору, чтобы уволил их.

Мои ребята, только самые проверенные, рассредоточились по залу, держа всех в напряжении. Умею я испортить всё веселье и не ощутить при этом никаких угрызений совести.

Я почувствовал щекочущие взгляды присутствовавших, пока мы шли через зал. Потрясающая картина. Внешне спокойный и собранный мужчина, только с бешеными глазами, ведёт меланхоличную девицу. А следом бежит слабак, которому она разбила нос.

К нам подлетел Тревор. Видимо, он понял, что всё идёт не по плану. Он испуганно дёргался и пытался что-то сказать. Я остановился, когда он перегородил дорогу.

— М-мистер Льюис, куда вы ведёте её? А как же помолвка? Не могли бы вы завтра обсудить с ней ваши дела?

— Нет, — я обошёл его, считая разговор оконченным и не слушая, что ещё он пытается сказать.

Мишель дёрнулась в моих руках, останавливаясь. Я обернулся. Тревор схватил за вторую тонкую ручку, пытаясь удержать дочь на месте. Можно ли считать отцом человека, хотевшего продать единственного ребёнка? Я не был уверен с её согласия это было или же никто девушку об этом не спросил.