Страница 115 из 128
В перерыве вся скамья подсудимых бурлила. Франк, как водится, разрывался между поклонением и ненавистью к фюреру. Сначала он заявил всем, что, дескать, необходимо вытащить на свет Божий правду, позже принялся клеймить позором попытку покушения на фюрера. Розенберг считал, что Шпееру следовало попридержать язык, поскольку его замыслы все равно так и остались неосуществленными.
Герингу, как можно было заключить но выражению лица бывшего рейхсмаршала, приходилось из последних сил сдерживать себя, чтобы не разразиться обличениями в адрес Шпеера.
Шпеер ознакомил суд с планом, заключавшимся в отравлении Гитлера ядовитым газом, который предполагалось подать в вентиляционную систему его бункера. В тот период уже не составляло труда отыскать решительно настроенных людей, готовых сотрудничать с кем угодно и пойти на все ради скорейшего завершения этой бессмысленной бойни. Однако Гитлер продолжал отдавать свои приказы, один страшнее другого, суть которых сводилась к одному — разрушать. В этой связи Шпеер привел отрывок из своего письма, в котором описывал одну из бесед с Гитлером. Тогда Гитлер заявил: «Если война будет проиграна, это будет означать и гибель для всего народа. Такова его неотвратимая участь. И незачем раздумывать над примитивными основами, необходимыми для дальнейшего существования тех, кто уцелел. Напротив, и эти основы необходимо уничтожить. Поскольку народ проявил себя слабым, будущее в руках более сильного, восточного народа. Уцелевшие после битвы, без сомнения, неполноценны, ведь гибнут всегда лучшие».
Гитлер настаивал на продолжении войны, невзирая ни на какие последствия для населения. Шпеер вынужден был предпринять шаги для защиты промышленных объектов Германии, в отдельных случаях приходилось даже раздавать оружие людям, чтобы предотвратить попытку нацистских гауляйтеров взорвать заводские цеха или уничтожить оборудование. «Жертвы обеих сторон после января 1945 года были совершенно бессмысленны. И погибшие тогда еще вынесут свое обвинение всем виновникам, и в первую очередь Адольфу Гитлеру, за продолжение этой кровавой бойни последнего этапа войны, за уничтожение городов, гибель культурных ценностей, разрушение жилого фонда. Многие из тягот, выпавших сейчас на долю немецкого народа, есть прямой результат разрушения мостов, транспортных объектов, путей сообщения. Немецкий народ до последней минуты оставался верен Адольфу Гитлеру, сознательно обманувшему его и пытавшемуся низвергнуть его в небытие.
Шпеер считал свои действия оправданными его сочувственным отношением к немецкому народу и желанием облегчить выпавшую на его долю тяжкую участь. Когда Гитлер предал немецкий народ, безответственно поставив на карту его судьбу, долг каждого ответственного лица государства состоял в том, чтобы действовать.
В перерыве заседания звучали мнения как за, так и против Шпеера…
— Мастерски выстроенная защитительная речь! Именно в таком положении оказались все достойные уважения немцы! — убеждал Шахт.
— Да, да, именно в таком — даже голову со стыда не поднимешь! — Функ, казалось, вот-вот расплачется.
Геринг покинул скамью подсудимых, не сказав ни слова. Когда обвиняемые дожидались своей очереди разойтись но камерам, Розенберг в пух и прах разносил Шпеера и брошенное им нацистскому руководству обвинение:
— Ха, у него даже не хватило пороху пойти и пристрелить Гитлера, о чем он тут еще рассуждает? Легко сейчас плакаться в жилетку, признаваясь в том, что ты пытался совершить!
Тюрьма. Вечер
Камера Шпеера. Шпеер отлеживался на нарах после тяжелого для него дня, досадуя на боли в желудке.
— Да, пришлось сегодня попотеть! Но теперь все позади. Это была правда, только и всего. Я не был бы так сердит на Геринга, не попытайся он передернуть историю и слепить из всей этой трухи героическую сагу. Кому-кому, а ему явно не пристало корчить из себя героя — он сам струсил, причем самым позорным образом и в самый решающий момент.
21 июня. Перекрестный допрос Шпеера
Утреннее заседание.
На перекрестном допросе, устроенном Шпееру обвинителем Джексоном, обвиняемый признал, что санкционировал использование заключенных концентрационных лагерей для производства работ на оборонных объектах и грозил нерадивым работникам заключением в концлагерь. Шпеер также признал факт договоренности с Гиммлером, согласно которой 5 % объема всего производимого оружия должно было приходиться на долю заключенных концентрационных лагерей. Далее, он признал, что антисемитизм исключительно пагубно сказывался на наращивании объемов военного производства. Им был признан и факт использования на предприятиях принудительного труда иностранцев и военнопленных, при этом законодательная сторона подобных решений, как правило, не интересовала его.
Далее, вскрылись планы Гитлера вопреки всем протестам генералитета применить на войне отравляющие газы; вермахт сознавал, что в первую очередь от этого пострадает сама Германия. По утверждению Шпеера, все приказы о продолжении боевых действий исходили от Гитлера и немногочисленной группировки фанатиков — его ближайшего окружения, большинство же генералов давно поняло, что война проиграна окончательно. Когда Шпеер привел одно из высказываний Гитлера в адрес Геринга — «человек, полностью зависимый от опиума», — бывший рейхсмаршал смущенно заерзал на стуле. Далее Шпеер упомянул и о том, как Геринг в приказном порядке запретил генералу Голланду сообщать истинные цифры о боевой мощи противника.
В перерыве Франк вещал:
— Одно могу сказать — по мне, лучше уж сидеть здесь, чем отвечать перед немецким судом за измену. Не забывайте, что Шпеер тоже внес свою лепту в то, чтобы повсеместно распространять веру в победу — в своих высокопарных речах, когда хвастал, что его новые самолеты, дескать, сметут с небес отжившие свой век вражеские самолеты. А что кроме веры в победу германской армии поддерживало нас в этом Кракове?
Не остался в стороне и Йодль.
По его словам, еще когда русская кампания увязла в осенней распутице, он, Йодль, уже тогда знал, что отныне все усилия пойдут прахом. Но все же не к лицу Шпееру вынашивать планы устранения Гитлера, в то время как тот всегда отмечал его заслуги, с таким вниманием относился к его детям. Йодль намекнул, что никогда не дошел бы до того, чтобы просто так взять да избавиться от Гитлера, хотя не хуже Шпеера понимал, что исход этой войны предрешен. Шпеер был одним из ближайших друзей Гитлера, подчеркнул Йодль.
Франк заявил Папену, что и с ним на перекрестном допросе обошлись бы куда милосерднее, заяви он о том, что, мол, вынашивал планы устранить Гитлера. Далее, он попытался просветить меня на тему понятия верности немецкого народа и о том, что немецкий народ никогда бы не одобрил покушения на верховного главнокомандующего. И тут же предостерег меня от того, чтобы я не воспринял его слова слишком уж односторонне.
Геринг бормотал угрозы и проклятья в адрес изменника. Дёниц робко пытался объяснить, что Шпеер, скорее всего, пытается представить истину такой, какой она ему видится, на что взбешенный Геринг бросил:
— Все равно незачем было говорить такое обо мне! Думаю, он хочет мне отомстить!
Обеденный перерыв. За столом Папен с долей удовлетворения отметил:
— Ну, теперь пусть наш толстяк отдохнет малость! Нет, вы только вообразите себе — отдать приказ офицеру; чтобы тот утаивал ото всех правду!
Шахт и Нейрат были едины во мнении, что Геринг в глазах немецкого народа перестал существовать.
В отсеке, где обедали младшие обвиняемые, Ширах, Фриче и Шпеер торжествовали по поводу заката эры Геринга и, одновременно, финала героического эпоса о Гитлере — Геринге, хотя Ширах, судя но его виду, чувствовал себя явно неуютно.
В отсеке неподалеку, погрузившись в себя, помалкивал Геринг. Но, уже спустившись в зал заседаний, он на ходу бросил Дёницу и Гессу:
— Ему нельзя было доверять!
Пройдя к центру скамьи подсудимых, он сообщил Розенбергу и Йодлю о том, что Шпеер лжет, утверждая, что у него не было возможности самому убить Гитлера — гитлеровская охрана никогда не проверяла портфель Шпеера. Будь у него мужество, он бы сам его мог застрелить. Отойдя в свой угол, Геринг пробурчал: