Страница 6 из 226
Точную и образную характеристику этого правителя дал выдающийся таджикский писатель Садриддин Айни: «Султан Хусейн Мирза, будучи сам поэтом и любителем литературы, до некоторой степени покровительствовал просвещению.. Собирая к себе поэтов, ученых, слушал научные споры, устраивал поэтические состязания. Но постепенно он увлекся вином, любовными похождениями и оказался настолько во власти пороков, что от его первоначальных благих помыслов не осталось и следа. Пьянством и развратом занимался не только сам Хусейн Байкара, но они обрели повальный характер при его дворе».[1]
«...Когда о подданных своих правитель не радеет, Он по миру пускает их и трон его слабеет» эти строки Джами характеризуют, по-видимому, положение дел при султане Хусейне Байкара.
Как шло творческое становление Джами-поэта? Еще в годы учебы в Самарканде Джами близко познакомился с религиозномистическим учением суфийского ордена «Накшбандийе». Вернувшись в Герат, Джами попадает под влияние главы гератской общины этого ордена Саададдина Кашгари. В сорокалетием возрасте Джами вступает на путь суфизма, требовавшего от человека смирения, отказа от собственной воли и полного подчинения духовному наставнику. В 1456 году, после кончины Саададдина Кашгари, Джами становится духовным главой суфийского ордена.
Слово «суфий» восходит к арабскому «суф», что значит «грубая шерстяная одежда» (ранние суфии, проповедовавшие аскетизм, носили власяницу) Как религиозно-мистическое учение, противопоставившее себя ортодоксальному исламу, суфизм получил распространение на территории Ирака и Сирии в конце VIII века, несколько позже нашел благодатную почву и в Хорасане. С конца X — начала XI века суфизм быстро распространяется по всей территории Ирана и Средней Азии, превратившись в широкое демократическое движение городских низов. Суфизм содержал в себе три основных слагаемых: мусульманское отшельничество, любовно-религиозный мистический экстаз и пантеизм. Как общественное явление движение суфиев было очень сложно, оно проявляло себя в больших диапазонах от ортодоксального ислама до атеизма, от прямых антиправительственных действий до послушного подчинения господствующей власти.
Последователи суфизма признавали как незыблемую реальность божественное начало: мир, познаваемый в опыте, утверждали они, лишь эманация теоса. Изначальная формула единобожия, провозглашенная в Коране: «нет бога, кроме бога», согласно суфийской Доктрине, получила редакцию: «нет ничего, кроме бога». Обожествляя природу, они стремились постичь сущность бога путем духовного и телесного самоочищения, нравственного самоусовершенствования, а в идеале — в мистическом слиянии своего «я» с теосом.
Учение имело и определенную социальную направленность: суфии отрицали богатство и власть, утверждая отказ от земных благ во имя служения богу, выступали за равенство людей на земле. Отвергая любую светскую иерархию между людьми, провозглашали, что любой человек в равной степени есть частица божественной субстанции.
Суфийский орден «Накшбандийе», во главе которого стоял Джами, представлял собой традиционную мусульманскую общину, исповедовавшую пренебрежение земными благами во имя духовных, следование заветам пророка и служение ближним. Однако многие шейхи понимали требование материального самоограничения как нечто отвлеченное: превратившись, по существу, в разбогатевших феодалов-землевладельцев, они безжалостно угнетали крестьян. Шейхи оказывали сильное влияние на политическую жизнь страны, разжигая междоусобные распри и борьбу придворных партий.
Дух наживы и лицемерие такого рода «святых отцов» не были скрыты от Джами. В стихах его мы встретим мотивы обличения подобных служителей культа и насмешки над ними:
Мой ходжа! Ты в молитвах ликуешь, скорбя,
Все мирские грехи ты взвалил на себя.
Слишком тяжек твой груз? Оттого нам не легче.
Сбрось на землю, не то он раздавит тебя!
(«Мой ходжа! Ты в молитвах ликуешь, скорбя...»)
По свидетельству учеников Джами, поэт не выступал с открытыми проповедями. Время его было посвящено научным и творческим занятиям. В суфизме Джами был увлечен преимущественно теоретическими проблемами, комментировал произведения пантеистов. Сохранились рассказы о том, что Джами иной раз даже отговаривал молодых людей от связей с суфиями. Так, согласно этим рассказам, один гератский юноша, бросив медресе, высказал желание поехать в Самарканд для постижения учения тамошних дервишей. Когда он пришел к Джами попрощаться, поэт посоветовал ему отказаться от этого намерения. «В твоем возрасте все помыслы надо устремлять на приобретение знаний и воспитание разума, — сказал Джами. — Мы хорошо изучили особенности образа жизни невежественных суфиев. Это люди темные и вредные».
Восточный, или иранский, суфизм говорил преимущественно голосом поэзии. Поэзия суфиев с самого начала противостояла литературе феодального замка. Крупнейшие поэты классического периода в Иране и Средней Азии — Санаи, Низами, Саади, Хафиз, Камал Худжанди — испытали на себе влияние суфизма. Сложная система иносказаний суфийской поэзии служила для них блестящей формой выражения гуманистических, свободолюбивых и антиклерикальных идей. Джами, как выразитель передовых взглядов своего времени, носящих, согласно традиции, одежды суфийской символики, принадлежит к числу величайших поэтов средневековья.
Стихи Абдуррахмана Джами пользовались неслыханным успехом У его современников. Газели, которые поэт стал слагать еще в годы учения в медресе, сразу же получили признание у ценителей изящной словесности, они пелись в собраниях дервишей, на дворцовых увеселительных приемах, перешли в изустную народную песенную литературу. Многие его газели были положены на музыку известными профессионалами XV века, к некоторым своим стихам музыку писал сам Джами.
В зрелые годы Джами, как свидетельствуют его современники, познал славу всенародного поэта. Стихи Джами, едва вышедшие из-под его пера, переписывались во множестве экземпляров и расходились далеко за пределы Герата, повсюду, где язык фарси был основным литературным языком. Люди самых разных сословий передавали и посылали друг другу в дар списки его произведений.
Среди представителей ортодоксального ислама находились вместе с тем яростные противники Джами, усматривающие в его лирических стихах вероотступничество и недопустимое вольнодумие. Средневековые источники сообщают факты сжигания его стихов как религиозной крамолы.
Примерно до 1458-1459 годов Джами проживал в самом Герате возле соборной мечети, потом переехал в Хийабан — северовосточный пригород Герата. Ему было уже около пятидесяти лет, когда он женился на внучке Саададдина Кашгари. Семейная жизнь поэта была омрачена тем, что из четырех появившихся на свет сыновей трое умерли в младенческом возрасте. У Джами остался лишь один сын — Зийааддин Юсуф, родившийся третьим, в январе 1477 года. Поэт страстно любил сына, нежно заботился о нем, стремился привить ему здоровые навыки трудолюбия и любознательности. Многие строки произведений Джами написаны как отцовское наставление Зийааддину Юсуфу. Семена заботливого воспитания принесли хорошие плоды — сын Джами, по свидетельству современников, был образованным человеком, писал стихи, отличался добротой и великодушием, охотно оказывал помощь нуждавшимся. Он Умер в 1521 году.
Джами приобрел высочайший авторитет при жизни не только как духовный наставник, ученый-теолог, но и как поэт и покровитель искусств, воспитатель творческой молодежи.
Зрелые годы Джами прошли в тесном общении с представителями городской интеллигенции. Вокруг Джами часто собирались гератские поэты, ученые, музыканты, художники, устраивались диспуты и литературные собрания. На одном из собраний, между 1456 и 1459 годами, произошла первая встреча двух самых крупных поэтов XV века — Джами и Навои. Алишер Навои брал у Джами, авторитетного теоретика, уроки по искусству стихосложения. Через несколько лет[2], которые Навои провел в Самарканде, завершая свое образование, встречи двух поэтов стали регулярными. В 1476 году Навои вступает в суфийское сообщество «Накшбандийе» и избирает своим духовным учителем Абдуррахмана Джами — многозначительное свидетельство общности основных политических, философских, эстетических и нравственных взглядов двух поэтов.