Именем Республики

— Нет! — решительно возразил Степка. — Не пристукнул, а погладил, — и он засмеялся мелким прерывающимся смехом. — Пойдем, потолкуем со святым старцем. Пора ему отдышаться.

Знакомой тропкой Брагин и Степка быстро дошли до Кривого озера.

— Иди! — приказал Брагин, показывая на вход в каменоломню. — Осмотри хорошенько, нет ли засады.

Минут через двадцать Степка высунулся из лаза.

— Давай!

Добравшись до Гаврилова логова, они зажгли лучину и в мерцающем свете ее увидели Илиодора, неподвижно лежавшего на земле со связанными руками и ногами.

Степка с усмешкой сказал;

— Хлипкий старец-то. До сих пор в себя не пришел.

Брагин склонился к старцу, легонько дотронулся до подбородка.

— Здравия желаю, отец Илиодор! Вот мы и увиделись. Не думал, наверно?

Ответа не было.

— Молчишь? Нет, брат, давай говорить будем.

От сильного толчка старческая голова мотнулась, раскрылся рот.

— Степка! Он же мертвый!

Брагин тряс тело игумена, щупал пульс.

— Ах ты, черт! Перестарался. Не мог полегче ударить... У кого теперь мы разведаем, где успенские ценности спрятаны?!

Узнать об этом было не у кого. Только Илиодору было известно, где они. Игумен был недоверчив, надеялся долго жить и немало сокровищ спрятал тайно, без свидетелей.

— Так оставлять нельзя, — брезгливо глядя на труп, произнес Брагин. — Убери! Там завал есть.

Степка оттащил покойника в глубь штольни, втиснул в узкую щель, забросал камнями и землей, перекрестился:

— Упокой, господи, душу раба твоего Илиодора...

...Председатель кончил читать показания Брагина.

На площади стояла тишина.

— Брагин, подтверждаете вы свои показания?

— Да, подтверждаю.

— Подсудимый Кривов! Что вы можете сказать по поводу показаний Брагина?

— Не убивал я. Ударить, верно, ударил. Не до смерти. Отчего он умер — не знаю.

Народ слушал, затаив дыхание. Даже непоседливые мальчишки вели себя смирно.

Пантушка вспомнил поход в каменоломни и поимку Брагина-Судакова так живо, что ему стало страшно. Какие жестокие люди стояли на его пути! Но теперь суд им покажет!

Вдруг над площадью пронесся вздох сотен людей, будто порыв ветра прошумел в листве деревьев. Потом раздались крики:

— Гаврила! Гаврила!

Все смотрели на обросшего бородой мужика с полушубком под мышкой и с котомкой за спиной. Он торопливо пробирался к столу судей.

— Это он! — кричал Пантушка во все горло. — С Брагиным в каменоломне жил.

Крик Пантушки потонул в общем гуле.

Внезапно наступила тишина. Люди вытягивали шеи, чтобы увидеть, что происходит.

Гаврила, дойдя до судей, опустился на колени, поклонился до земли, поднялся на ноги.

— Пришел с повинной, — произнес он, — судите меня. Виноват в одном: убёг с войны.

Председатель суда ничего не понимал.

— Комендант, в чем дело? Кто такой?

Стародубцев, вытянув руки по швам, ответил:

— Местный житель Гаврила Павлович Мамочкин. Дезертир. Сам явился с повинной.

— Уберите его, не до него сейчас.

— Нет, постойте! — вмешался Гаврила. — Обо мне успеете решить, не убегу я больше. Хочу я сказать про этого человека, — он показал на Брагина. — Хотел я раньше с повинной явиться, да боялся его. А как узнал вчера о суде, осмелел.

— Что вы можете сказать о Брагине?

— Знаком с ним больше года. Скажу одно, товарищи судьи: человек склизкий, как уж.

Гаврила рассказал о первой встрече с Брагиным, о жизни в каменоломне, о разговорах, какие они вели, и в заключение сказал:

— Я-то, понятное дело, — дезертир, в лесу скрывался, а ему какая нужда была, если честный человек... А потом он советовал мне волостной исполком спалить, убить кого-нибудь...

Когда Гаврила кончил свой рассказ, председатель суда спросил:

— Что вы скажете на это, подсудимый Брагин?

— Ложь! Все ложь! — Щеки у Брагина задрожали, лицо то покрывалось красными пятнами, то бледнело. — Единственная правда в том, что я дворянин и бывший офицер царской армии. Это я признал.

— Почему вы скрывались под чужим именем?

— Потому что знал неприязненное отношение крестьян к помещикам, а фамилия дворян Брагиных известна по всей губернии. Надо было жить. Под чужим именем я кормился своим трудом.

— Вы дали револьвер Богоявленскому?

— Не давал. Это огульное обвинение.

— Расскажите суду, как вы организовывали восстание в Успенском.

— Я непричастен к этому.

— Вас видели в толпе на паперти в тот вечер, когда был убит комсомолец.

— Да, я был там. В тот день я лудил самовар у священника Богоявленского, что подтверждает и он, шел мимо церкви и увидел толпу. Когда толпа стала вести себя шумно, я решил, что мне тут не место, и ушел.

— К окну, в кусты? — спросил председатель.

Брагин на секунду растерялся.

— К какому окну? В какие кусты?

— В церкви есть окно напротив кустов боярышника. В окне не хватало нижнего стекла. Вы спрятались в кустах, а когда толпа ворвалась в церковь, через отверстие в окне выстрелили в комиссию и убили комсомольца Макарова.

— Неправда! — отчаянно вскрикнул Брагин, потом взял себя в руки и тихо повторил: — Это неправда.

— Подсудимый Степан Кривов! Что вы можете сказать по этому поводу? — Строгий взгляд председателя, казалось, пронзил Степку. — В деле есть ваше показание.

— Так что, товарищ судья, он стрелял.

— Кто он?

— Брагин... Тогда он прозывался Судаков.

— Вы видели, как он стрелял?

— Видел. Он попросил показать ему окошко. Говорил, поглядеть ему охота, как народ комиссаров избивать станет. Я подвел его к окошку, а он выстрелил.

— Садитесь, Кривов. — Председатель порылся на столе и поднял руку. — Вот вещественное доказательство! Гильза от патрона к револьверу браунинг номер три, найденная в церкви. У вас, Брагин, при аресте отобран браунинг номер три.

— Это ничего не доказывает, — сказал Брагин.

Председатель спокойно и твердо сказал:

— Следствием установлено, что выстрел был сделан через окно: полет пули, осадок пороховых газов на косяке, отпечаток ваших пальцев на стекле.

Брагин молчал.

— Скажите, подсудимый Брагин, через кого вы получали оружие?

— Я не понимаю вопроса.

— Речь идет об оружии, найденном в монастыре.

— Не имею понятия.

— Как же так? В деле есть показания монахов, которые помогали вам и игумену прятать в подвале ящики с оружием.

— Не знаю! Я ничего не знаю! — Брагин начал нервничать. — И вообще отвечать на вопросы больше не буду.

Допрос Брагина длился не меньше двух часов. Подсудимый отрицал свою вину в убийстве комсомольца.

Наконец суд удалился в школу на совещание.

— Дядя Игнаша, — обратился к Стародубцеву Пантушка. — Скоро суд выйдет?

— Это уж как получится. Может, через час, а то и утром. А зачем тебе знать это?

— Поесть сбегать, проголодался.

— Успеешь.

Пантушка побежал домой и скоро вернулся с ломтем хлеба и пучком зеленого лука, уселся на земле поближе к судейскому столу, принялся за еду.

Подсудимые сидели, понурив головы. Только Степка вертелся, смотрел на людей и временами принимался за церковные песнопения.

— И сейчас за ум не взялся, все дурака валяет, — сказал Трофим Бабин.

— Ничего, как приговорят к расстрелу, так сразу поумнеет, — ответил кто-то из толпы.

— Расстрелять бы не мешало всю шайку.

— И поделом. Сколько беды натворили.

Разговор в толпе все разрастался, становился шумнее, раздавались выкрики:

— Что, барин, захотелось опять ярмо на мужика надеть? Ничего не выйдет!

Ни одна жилка не дрогнула на лице Брагина, он сидел, как истукан, неподвижно, глядел в одну точку, не мигая.

Подошел Стародубцев, вежливо сказал:

— Товарищи, с подсудимыми разговаривать не полагается. Прошу отойти.

Люди нехотя подались назад.

К Стародубцеву пристал Архип. Тряся белой бородой, он просил пустить его в школу, к судьям.

— Нельзя, дед, не положено.