Избранное

«Тоже относит к повесам и шалопаям», — с досадой подумал Александр Михайлович.

А профессор заговорил о другом. Он взял со стола лекцию Тимирязева «Космическая роль растения», под ней Александр Михайлович увидел свой план и конспект.

— Все интересно — замысел, наблюдения, результаты опытов в Финляндии. Жаль, что все застопорилось, — говорил негромко Виктор Иванович. — Случайно обнаружил в архиве. Мое резюме: обкрадываете себя. Ваши наблюдения и рекомендации помогли бы крестьянину, нищенские он снимает урожаи ржи, ячменя, овса, картофеля. Своего хлеба едва до рождества хватает.

Александр Михайлович проникся уважением к профессору. Он не лез с вопросами, не допекал нравоучениями и примечательными примерами из собственной биографии. Советовал, убеждал, настаивал, требовал начатую работу довести до конца.

И было удивительно Александру Михайловичу, что Гусев, узнав о вызове в университет, сказал: «Революции нужны и ученые».

Два месяца — такой срок Александр Михайлович назначил себе на окончание работы. Надо лишь уединиться.

Лидия подыскала ему в Стрельне тихую комнату. Неделя ушла на то, чтобы вжиться в написанные страницы, оживить в памяти наблюдения. С настроением он написал начерно страниц двадцать, денек отдохнет, затем засядет за отделку; а около девяти вечера Лидия принесла записку: «Жду в Петербурге».

Гусев чувствовал себя страшно неловко, изменились обстоятельства — Александру Михайловичу временно придется опять забыть об университете. Он дважды с ударением сказал: «временно».

Социал-демократы Финляндской железной дороги рекомендовали в связные нескольких кондукторов и машинистов. В штабе боевой технической группы поручили Александру Михайловичу проверить, можно ли на них положиться в переброске оружия и литературы.

Новое поручение требовало срочного выезда в Финляндию. Комнату в Стрельне Александр Михайлович оставил за собой, хотя было предчувствие, что работу по селекции придется снова отложить, и надолго.

В Выборге он остановился в гостинице «Бельвю» под фамилией Коскинена, коммерсанта из Якобстада. За неделю ему удалось собрать нужные сведения и познакомиться с кандидатами в связные. Трое безупречны, а четвертый, кондуктор курьерского поезда Гельсингфорс — Петербург Усатенко, вызывал недоверие. Александр Михайлович никак не мог отделаться от чувства, что Усатенко состоит на жалованье в полиции. Интуиции мало, требуются доказательства. Пришлось выехать в Гельсингфорс. В дирекции казенных железных дорог встретился с приятелем Белоцерковца по путейскому институту. Тот почти не соприкасался со службой кондукторов, но дал согласие поразузнать об Усатенко.

В субботу Александр Михайлович вернулся в Выборг. В гостиницу на Коскинена пришла телеграмма: «Садовника рекомендовать пока не могу». Усатенко не вызывает доверия и у товарищей Белоцерковца. А как быть с рекомендацией финской организации социал-демократов? Придется самому перепроверить.

К приходу курьерского поезда Александр Михайлович приехал на вокзал. В служебном купе мягкого вагона худенький кондуктор заваривал чай. Чтобы привлечь его внимание, Александр Михайлович, нетерпеливо постучав тросточкой об пол, спросил:

— Милый человек, в Гельсингфорсе не вам ли дама поручила доставить белого пуделя?

Это был пароль.

— Пуделя везут в третьем вагоне, — ответил Усатенко и поднял нижнюю полку.

Александр Михайлович распахнул пальто, снял с себя винтовку.

— В Териоках зайдет за ней путеец, — шепнул Александр Михайлович и не спеша вышел из вагона.

Софья прислала условленное письмо — «винчестер» благополучно переправлен. Но Александр Михайлович не находил себе места, неприятное впечатление произвел на него Усатенко: мрачный, без улыбки. А как он вздрогнул, услышав пароль. Вскоре встретив Александра Михайловича на Съезжинской у Ольги, Софья посмеялась над его недоверием.

— Излишняя мнительность и подозрительность, — сказала Софья, — может оскорбить человека, можем потерять ценного связного.

Постепенно Александр Михайлович забыл о кондукторе мягкого вагона. Неожиданно он сам напомнил о себе.

Вскоре Александр Михайлович навестил Лидию в Пикируках. На даче долго нельзя было задерживаться. Передав посылку, он вернулся на вокзал, решив обождать в ресторане прихода курьерского поезда. После объявления о начале посадки Александр Михайлович выбрался на платформу. Навстречу ему — Усатенко.

— Не узнаете? — бесцеремонно остановил его Усатенко.

Пожав плечами, Александр Михайлович хотел пройти мимо. Усатенко загородил дорогу:

— Коротка, господин хороший, память. По части белого пуделя ко мне наведывались. Ловко тогда мы обтяпали с «винчестером».

На платформе безлюдно, но кондуктор чересчур развязал язык.

— Издох белый пудель. Покойный не терпел болтунов, — одернул Усатенко Александр Михайлович и повернул к вокзалу.

Этим поездом небезопасно было возвращаться в Петербург.

Усатенко не понял, что «Григорий Иванович» (так ему представили Игнатьева) хочет от него отделаться, тоже прибавил шаг.

— Потребуется, пожалуйста, — теперь уже заискивающе бормотал Усатенко, — под вагоном тайник, арсенал перевезу. В Белоострове на досмотре стоят олухи цари небесного. — Помолчав, он спросил: — Надеюсь, мягким едете?

Чтобы избавиться от опасного человека, Александр Михайлович на площади кликнул извозчика, велел везти в гостиницу:

— Где тихо и недорого.

Интуиция, значит, не подвела, связной оказался трусом и хвастуном. Хорошо, что Усатенко ничего не знает про Ахи-Ярви, Кириасала и дачу в Териоках.

Спустя недели полторы потребовалось укрыть в Финляндии рабочего патронного завода. Софья назначила Александру Михайловичу встречу на Петровском острове, где в воскресенье было большое гулянье.

— Все еще не доверяете Усатенко, а он нужен подполью, — сказала Софья, — кондуктор для досмотрщиков — свой человек.

— Душа по-прежнему не лежит к этому Усатенко, — признался Александр Михайлович и рассказал про встречу в Выборге.

— А мы надумали при его участии переправить одного товарища в Финляндию, — сказала Софья. — Побаиваюсь после услышанного.

— Перевезем и без Усатенко, — сказал Александр Михайлович, — есть чистые бланки Сестрорецкого оружейного на право проезда в Райволу. В этом селении рабочие завода имеют свои дома.

— Великолепно придумано, — воскликнула Софья и неожиданно призналась: — Голова устала от бомб, от явок. Покатаемся на карусели.

Она потянула Александра Михайловича к нарядной карусели. Невидимый гармонист на ливенке выводил: «Чудный месяц плывет над рекою…»

26

Приятное и до крайности трудное было поручение. Лидии из-за слежки пришлось бросить службу и квартиру. В боевой технической группе мучились, как ей деликатнее помочь. Она чересчур щепетильна, хотя с месяц живет на хлебе и воде.

Красин посмеялся над охами и вздохами своих товарищей. Вручая Софье деньги для Лидии, сказал:

— Поручите Игнатьеву.

— Это же не переброска оружия, — заколебалась Софья.

— Сложность та же, — коротко ответил Красин.

Послав с мальчишкой записку на квартиру Игнатьеву, Софья перешла на другую сторону Забалканского. Хорошо, если бы Александр Михайлович был дома. Она обрадовалась, когда он появился у открытого окна и показал, что сейчас выйдет.

Просьба Красина поразила и Александра Михайловича. Деликатнее это могла сделать Софья или Сулимова, можно было возложить эту миссию на Ольгу.

— Страшно нуждается Лидия, на хлебе и воде живет. С ее внешностью в трактир не пойдешь, где за пятак можно похлебать щей и съесть кашу.

— Нуждается? — удивился Александр Михайлович. — У нее же отец весьма богатый человек.

— Она с отцом в ссоре. Он потребовал, чтобы она порвала с «разбойниками с большой дороги».

Узнав, каким поездом Лидия возвращается из Выборга, Александр Михайлович поехал на Финляндский вокзал. Увидев через окно Лидию, встретил ее у вагона.