Не обещай

Трудно, оказывается, продолжать допрос с пристрастием, когда догола раздевают не инквизитируемого, а инквизитора, инквизитор впридачу оказывается размазней и допрос оканчивается бурным сексом участников на кухонном столе.

— Тачка мне тоже «так» досталась, — возвращается он потом сам к теме.

— Значит, это ты ее угнал?

— Да нет. Скорее, получил в наследство. Типа.

— У тебя это может означать что угодно.

— А ты любопытная, оказывается.

— Вообще-то, не очень. Просто до меня не доходит, как ты...

...мог проярить дело какой-то стерве, заканчиваю мысленно. Я не бизнесвумен, но мне даже не настолько жалко его, а жальче дело.

— Она изначально все на себя оформила. Как будто заранее все кидалово спланировала.

— А может, так и было?

— Нет, не было. Я давно ее знаю и — не было.

А мне кажется, что я сейчас чуть получше узнала его.

От этих его «уступленных» тачек не пахнет Михой, но от того, как он отзывается о ней, мне становится неприятно.

Лучше бы он ее еще раз сукой обозвал, как тогда, в самый первый раз при встрече в метро. И почему это его голос звучит так трезво, спокойно, сдержанно. По-взрослому прямо. Решаю, что тогда, пусть он пьян был, расстроен, невменяем — он был прав. К чему теперь искажать? Да, неприятно.

— Она не такая, — настаивает он. — Не конченая.

Как сказать. Решаю про себя, что сама гораздо лучше нее и сроду бы такого не забабахала. Или если б забабахала, то только с очень реальным отморозком. С тем же Михой, например. Нет, с ним тоже нет.

— Она нормальная. Она так сильно меня киданула, потому что... решила, что имеет право. И все привыкла делать основательно.

Так, а давай-ка ей памятник поставим, предлагаю мысленно, уже изрядно исходя желчью.

Под наплывом этой желчи я, дабы отогнать изъедающие меня мысли, до поры, до времени откладываю дальнейшие ковыряния с выясняловом. Однако этой ночью, будто чтобы придать моим мыслям максимум едкости, мне снится канистра с промышленной кислотой.

***

Глоссарик на ГЛАВУ ДВАДЦАТЬ ВТОРУЮ "FAQ (Вопросы и ответы)

Херта — Hertha BSC, футбольный клуб Берлина

Вердер — Werder Bremen, футбольный клуб Бремена

Биттанкур — вообще-то, Леонардо Биттенкурт, немецко-бразильский футболист, игрок команды Вердер Бремен

бундеслига — «федеральная», т. е. высшая немецкая футбольная лига

Ваннзе — озеро в Берлине, представляющее собой раширенный участок русла реки Хафель

Марцан — район в Берлине, отличающийся «бюджетным» уровнем жизни и местами проблемной социальной обстановкой

zalando — крупный, если не самый популярный немецкий интернет-магазин, управляемый компанией, штаб-кватрира которой находится в Берлине.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Не больно, просто ново

Кажется, кроме мамы, для меня никто никогда ничего не готовил.

Иногда я люблю поерничать, что, мол, не умею готовить сама. Вернее же будет сказать, что с некоторых пор я не утруждаю себя готовкой, хотя поесть вкусно-изысканно или не изысканно, а просто вкусно, безусловно, люблю. Но с не меньшим смаком могу и пренебрегать едой в течение продолжительного времени. Последнее выработалось за последний год существования «одной» или даже раньше, в Италии. Уже тогда никто, кроме мамы, не возникал.

Во времена мамы с папой, когда они еще действительно были «мамой с папой», семейные обязанности по этой части были расставлены четко: мама зашивалась на готовке, папа давал себя кормить. Мамину стряпню критиковал, порой, откровенно и безудержно. Перераспределять полномочия никто в той нашей семье никогда не думал. Это касалось даже приготовления плова, готовить который по словам папы пристало мужчине, а мама его готовить не умела.

Я помню сцену за столом, сформировавшую, как потом оказалось, мое отношение к семейным трапезам и кулинарной повинности.

Как-то ждали мы с мамой отца с поздней лекции, на стол накрыли задолго до того, как он приехал. Без него не садились — и прождали весь вечер.

Наконец он приехал, мы в буквальном смысле усадили его за стол, но после первой ложки — он ел плов всегда только ложками — папа так посмотрел на маму, будто она, если не бессовестно обманула его, то уж, по крайней мере, жестоко разочаровала.

Посмотрел и сказал:

— Л-лилия, — как будто в языке у него что-то заклинило и мешало говорить. — Л-лилия, у тебя не плов, а я не знаю, что. Неправильный плов.

Отец родился в Узбекистане и плов любил правильный, узбекский, из казана, с изюмом и нутом, зирой и барбарисом, по возможности из баранины и с курдючным салом.

— Шавля? — спросила мама.

— Нет, это даже не шавля. Это просто неправильный плов.

Мама делала его в обычной сковороде из курицы и без специй и почти всегда добавляла томатную пасту.

В тот момент мне даже стало забавно: чего они, эти взрослые, по таким пустякам спорят? В отличие от отца я съела мамин плов с удовольствием и вскоре забыла про тот инцидент. А мама, кажется, с тех пор не готовила больше плова.

Однажды, спустя уже много времени после ухода отца из — нашей — семьи, мы с мамой поздно вернулись домой. Есть было нечего и жутко хотелось хоть чего-нибудь. Мы всю неделю с ней так возвращались и питались чем попало. Почему-то с уходом отца мама стала больше пренебрегать готовкой, но дело было даже не в этом. В ту неделю у нее были курсовые, а у меня просто так совпадало — то школа, то танцы, то репетиторство. С Михой я тогда еще не встречалась. И вот незаметно тот момент, когда съесть что-то хочется немедленно, был преодолен.

Вместо того, чтобы начать варить макароны, если они у нас вообще были, я вдруг притворно вздохнула и произнесла, глянув с улыбкой на маму:

— А я знаю, чего мне сейчас хочется.

— И чего же...

— Плова... — затем, прежде чем мама успела произнести в ответ какую-нибудь устало-опустошенную едкость, поспешно пояснила: — Твоего. Неправильного.

Не помню, был ли он в тот вечер действительно сварен, но на выходных — точно. Вообще, мамин плов стал своего рода соул фудом, нашим с мамой секретным блюдом эмоциональной перезагрузки. Блюдом только для нас. Блюдом, наслаждению которым нам с ней отныне никто не мог помешать.

С тех пор я говорила, чуть что:

— Мам Лиль, давай сварим неправильный плов.

Папу я при этом не исключала из нашего мира, продолжала уважать и его самого, и его предпочтения в еде — и не только. Хоть он про наш соул фуд безусловно сказал бы, что «это даже не шавля».

***

Когда потом я определилась с учебой и выбором профессии, папе наверняка тоже захотелось назвать это «шавлей».

Хотя иногда даже моя работа кажется папе интересной:

— Доча, так ты теперь бумажную фабрику на Мекленбургской перестраиваешь?

Не я, а ЭфЭм, и не перестраивают, а еще только думают, как и сколько сносить. Но — да, похоже, что-то будет...

— Пока только сочиняем название для проекта, — отшучиваюсь я.

— Не прибедняйся — лаборатории, вычислительный центр!

— Ну...

Обычно я очень ценю любые папины рассуждения, но сейчас мне не совсем удобно говорить.

Папа, как всегда, выделил самое «интересное».

— Там целый торгово-промышленный... и исследовательский... городок планируется, — поясняю и от представления этого городка мне становится вдруг небывало хорошо. — Со своей «рыночной» площадью.

— Ах вот как... Что-то время выбрали неподходящее для «городков». Пандемия.

Улавливаю, что в голосе у папы, к моему сожалению, слышен скепсис. Кажется, ему досадно, что из-за «всей этой мишуры» лаборатории, скорее всего, будут построены последними.

Мне не хочется заражаться его сомнениями... слишком драйвит меня... от «городка» ... слишком драйвит — хрен с ним, с простоем, хрен с колоссальными затягами в подрядах. С пандемией, с ней — тоже, хрен с ней. Да и говорить реально трудно.