Не обещай

Естественно, в качестве искупления я также вынуждена рассказать Рози все. Она поглощает душещипательные подробности на манер чтения Стивен Кинговского триллера-ужастика и кайфует похлеще, чем от вишневой наливки. Если я, как ей кажется, рассказываю недостаточно подробно, выпытывает с особым рвением, требуя не упускать ни мест, ни междометий, ни даже звуков.

Естественно, сцена драки интересует Рози больше всего, и она пытает меня, полузадыхаясь от восторга:

— И хорошо он его отметелил?.. Прям впал в ярость, как эти... у викингов... берсерки?.. Миха много крови потерял?.. Они продолжали на улице?.. Соседи ментов не вызывали?..

— Сахарок, тебе б инквизиторшей работать, — стону я.

Бесполезно объяснять, что я была слишком травмирована душевно, чтобы обращать внимание на подобные вещи.

— «Спасибо» скажи, — Рози непреклонна. — Я ж помогаю тебе разобраться в себе.

— По-моему, все уже разобрано.

— А вот и нет. Я просила тебя не калечиться — забыла? Вот зачем ты пошла к нему?

Хоть никуда я и не ходила, а ходили ко мне: она подразумевает Миху.

Итак, зачем?..

Конечно, я и сама уже над этим думала, потому что после первых робких попыток «поговорить» с Риком и собственных размышлений о причинах заметила, что от этого как-то вставляет.

Миха захотел быть со мной не «просто так». Ладно бы, потрахаться и хватит.

Но нет, ничего просто так не бывает. Плати за удовольствие. Теперь потрудись вернуться и давай: рожай детей мне, желательно, здоровых.

Миха захотел быть со мной, и я тоже в это играла. Странно, что когда-то он спокойно все проярил, а теперь не вник, что и для меня это превратилось в игру.

Признаться, в истории с Михой есть над чем поразмыслить: значит, не забыла? Не разлюбила? Значит, страдала больше и дольше, чем сама готова была себе в том признаться? Не то. Все — не то.

Конечно, Рик не мог спросить меня об этом. А не спрашивал он меня об этом, потому что до этого и сам почти месяц ночевал у своей бывшей... или бывших... Как после этого спрашивать?..

Можно было бы предположить, что мы оба искали у своих бывших то, чего нам не хватало друг с другом. Что-то у нас не получалось, не устраивалось. Не для того ли я прыгнула с Михой в койку, чтобы отомстить Рику?

Не для того. Правда заключалась в том, что на тот момент я настолько отрубила Рика, что мстить мне было некому и не за что. Он снова стал чужим. Да и родным никогда не был.

Ведь Каро высказала-таки мне — без истерик вроде:

«Признай, что испытывала удовлетворение, встречаясь с Михой».

«Испытывала, конечно».

«Моральное удовлетворение».

«Стоп, Каро. Ничего морального в этом не было. Наоборот — мы просто трахались. Я хотела его, а он хотел меня».

Ей, наверно, больно было это слышать, но она сама спросила.

«Он изменил тебе с другой, — настаивала Каро, — и вот ты наконец-то его — и их — за это наказала. Ты была беременна, она теперь беременна — все сходится. Все началось с травмы, которую нанес тебе Миха. Я помню, как сильно ты его любила, как добивалась в школе. Как беспощадно ты отрезала его от меня, а меня — от него. Вы были столь блестящей парой...»

«...которой нет уже лет сто. И никакой морали. Ноль морали. Я вообще позабыла, что это такое».

В общем, это Каро, у нее свое, а у меня свое. А с Михой я переспала из-за того, что мне тупо захотелось мужика. Не больше и не меньше.

— Zum Ficken. Потрахаться, — признаюсь поэтому спокойно Рози.

И мне плевать, если сказала я об этом так громко, что меня слышал бариста или еще кто-нибудь в этой псевдо-итальянской шараге.

Рози кивает головой — правильно, мол.

Кажется, она настолько рада, что «все хорошо, что хорошо кончается» — даже не задает вопроса на засыпку: а зачем мне теперь этот?..

***

Зачем, зачем... За тем, что мне с этим хорошо. Даже вне постели или других мест для совокупления.

Но когда этот снова «по привычке» прячет от меня монитор своего ноута, я откровенно смеюсь над его конспирацией.

Я, конечно, менее инквизиторша, чем Рози — но нет, черта с два он от меня отвяжется. Пусть привыкает разговаривать. Да, за этим он мне тоже.

К тому же имею я право знать, куда конкретно он гоняет мою машину? А то мало ли, что там, в Нойштрелице, хоть это и не Берлин.

Нойштрелиц... Берлин...

Припоминаю одну деталь и после ужина забрасываю удочку:

— zalando что-то новенькое строит?

У интернет-магазина zalando там центр логистики, а в Берлине, недалеко от Истсайдской головной офис.

Рик отвечает не сразу, а я продолжаю допытываться:

— Тогда вы от них возвращались?

— Когда — тогда?

— На Ист Сайд. Ты на тачку ее сажал.

— Ну.

Он поворачивается ко мне всем корпусом и смотрит на меня в упор, не мигая.

– Только я ее не сажал. Она сама себя сажала. На мою тачку.

— То есть, ты подарил ей...

— То есть, я ни хера ей не дарил, — чуток «повышается» он. — Но она, тем не менее, ездит на моей тачке, и сама себя туда сажает...

— Слушай, — изо всех сил стараюсь не раздражаться, но дается это мне непросто, — а ты можешь, так сказать, в общих чертах обрисовать мне, как все это так получилось?.. Не, я, конечно, понимаю, там, гулял, изменял...

Хоть на словах это и проще гораздо «понять», чем на деле...

— Хрена ты понимаешь. «Гулял» — отзывается Рик презрительно и с нетерпением. — Да блять, запарывали просто всё друг другу.

— «Всё» — то есть, проекты?.. Зачем?..

Откровенно не понимаю. Ведь это же тупо невыгодно.

— Так выходило. Ее бесило работать со мной.

— Тебя — с ней?..

— Нет, вообще-то. Мы мало пересекались. Работали, по сути, каждый — на себя, каждый — со своими клиентами. Последним запорол я. Она много брала из кассы на инвестиции и просто так — квартиру, там, отремонтировать.

— Ту, на Котти?.. — спрашиваю почти беззвучно, но он слышит.

— Не, другую.

— Вашу?..

— Ее. Квартира на ней была. И есть.

Ну, конечно.

— Я ей говорил, что это херня, надо сначала текущие отбить. Потом у меня появилось верняковое дело...

— Какое?

– Чувак предложил переоборудовать пуфф...

Пуфф — это значит бордель?..

Не верю ушам, но ему-то верю и только спрашиваю прифигело:

— Чё?..

— ...под отель. Ну, в это побольше надо было вложиться. Бабки вложить — и не только. А она — мне, блять — моими же аргументами. И — пиздец. Я отправил туда подряд, а когда пришло время с ними расплачиваться, она завинтила мне ликвид. Потом они искали меня кругом.

— И находили?..

— И находили. Берлин большой, но, блять... находили. По башке отгребал. Не раз... И не два... И не только по башке...

— Поэтому перебрался на ту квартиру? На Котти?

— Не-а. Жить негде было. Они отвалили потом. Въехали, что с меня ничего не возьмешь и никто за меня ниче не даст.

Таким образом этот, итит его мать, предприниматель оказался вынужден бомжевать. Все это настолько раздолбано, что... подходит к нему, если честно.

Подкалываю этого раздолбая без тени лживого сочувствия к его судьбе:

— Так а машину, раз ты ей не дарил, она у тебя угнала, получается?

— «Получается» — равнодушно подтверждает он.

— Это ж раритет какой-то?

— Додж Челленджер семьдесят второго.

Присвистываю, как если бы мне это о чем-нибудь говорило:

— Не ожидала.

— Чего?

— Что ты к тачкам так ровен.

— Тебя это напрягает?

— Может, я раздумаю давать тебе свою...

— Раздумаешь давать, м-м-м.… — тянет он понимающе и вдруг хватает меня за руку и насильно усаживает к себе на колени, где одной рукой лезет под футболку, а другой пытается содрать трусы.

— Э-э.… — измываться над ним дальше становится затруднительно, потому что мне забивают языком рот, прерываясь, чтобы «разрешить»:

— Да ты спрашивай еще, спрашивай... Че там еще хочешь знать...