Страница 97 из 101
Так в чём тут обман?..
Однако немножечко было стыдно перед драконами. Перед Нерисом — если конкретнее. Вероятно, он и без того знал, чем всё обернётся, если отправить меня к Рэймо, но я как будто не оправдала его ожиданий или надежд. Мол, должна была вести себя как хорошая умная девочка — в сделки с феями не вступать, вызнать способ вернуться домой, а потом, собственно, и вернуться. Не вздыхать по тому, что магия, оказывается, была доступна мне с самого начала, не желать большего. Рэймо преподнёс это так, будто Властелин Севера знал о моём даре с самого начала. Знал и — обманул. Но вдруг — нет? Вдруг чародей слегка ошибался?..
А чтобы справиться с этим стыдом, что же делать, если не пытаться поговорить? Да и терять союзника в лице Нериса мне абсолютно не выгодно. Я ещё доверяла ему и хотела понять. В Корбенике жили те, кого я считала своими друзьями, и как быть, когда словно находишься во вражеском лагере, в другом закрытом клубе? Ведь если приму сторону Рэймо, так и сложится всё? Не поэтому ли Шад сорвался на Рамона в тот раз? Не от злости на друга и его выбор, а от безысходности, когда из-за разных путей между теми, кто раньше был близок, вырастает стена.
Понимай я лучше, как устроен тот порядок, который Нерис ревностно оберегает, смогла бы придумать, как остаться друзьями и с ним, и с драконами в целом, и с Рэймо? Наивная, очень детская мечта — быть в хороших отношениях со всеми, — но не попытаться не могу. А насчёт империи Тиё… надо спрашивать и чародея, и Рюдзина. А перед этим и у Шада узнать, насколько ему вообще понравилось то, что Рэймо предложил про возможность духам жить в других мирах, далеко от эксплуатирующих их людей и этой «охоты на ведьм».
С объективной точки зрения я понимала, что Рюдзин сплотил людей с помощью идеи и общего врага. И судить так было легко, как и закрыть на «жертвы» глаза, потому что из всех ужасов, которым подвергались духи, видела только одну сирену… И как такой чёрствой сделалась? Почему сердце не вздрагивает и сжимается? Как если бы по новостям смотрела про очередной конфликт где-то там, в другой стране. Жутко, тревожно, больно, но — забывается, легко выкидывается из головы, а потом также легко ты возвращаешься к своим, куда более насущным и близким проблемам. И ещё удивляться, откуда у активистов силы и время на борьбу против чего-то или за что-то, откуда смелость. Ерундой я такое никогда не считала, но…
И как я могу остаться? Что случится с бабушкой, братьями, мамой? С работой, друзьями? Так легко откажусь из-за всего, выкину, словно ненужную, растерявшую всякое важное значение вещь во время уборки? Бездушно, если не сказать больше — жестоко. Когда вокруг столько всего, когда раз за разом щекочет близкая смерть, думать о том, что осталось где-то далеко — просто. Не скучать по близким людям, не задаваться вопросами, как они без меня — тоже просто. Но вот, я достигла одной из целей, я действительно могу найти способ вернуться. И пусть здесь Шад, магия и много другого… разменять одно на другое — имею ли право? Не пожалею ли в будущем?
Как красиво в фильмах ради любви отказывались от самого важного, а в жизни… в жизни так не поступишь. В жизни нет «долго и счастливо», поэтому мысли о том, правильным ли было решение сожрут изнутри.
Взглянув на Шада, подумала, что точно опьянела, и мыслями унесло куда-то в пространные рассуждения, в которых, быть может, и есть смысл, но только если после этих рассуждений следуют какие-то действия. Выводы. Поступки.
Именно сейчас ничего решать я не хотела, да и сил на это не было.
— Устала? — ласково спросил Шад, невесомым прикосновением убирая упавшие на моё лицо пряди. — Зря я тебя куда-то далеко веду, да?
— Нет, мне хорошо, — замотала головой и почувствовала, что вино основательно ударило в неё. — Просто задумалась. И день был… насыщенным.
— О чём-то хочешь поговорить? — догадался фамильяр. — Давай найдём, где присесть…
Шад будто специально искал тихое место, в котором мы бы могли не просто поговорить и побыть наедине, но и не отвлекаться ни на что. На счастье, нам попалась увитая плющом беседка в окружении сияющих под лунным светом бледно-голубых цветов. Сюда ещё доносились обрывки музыки, едва различимый звонкий смех — куда отчётливей, чем любые другие звуки. Вдали от чужого веселья мне стало легче и свободнее. Ещё представится возможность познакомиться с жителями дворца, ведь я в любом случае задержусь здесь на какое-то время — возможно, более долгое, чем рассчитывала.
Чтобы добраться до беседки, пришлось пересечь неглубокий, но широкий ручеёк — по дорожке из отдельно стоявших камней, прыгая с одного на другой. Шад услужливо подавал руку и несколько раз ловил меня, когда я поскальзывалась и оступалась. Впрочем, мои ноги обе попеременно побывали в воде, потому что уследить и сберечь от всего фамильяр мог бы, только если возьмёт меня на руки, от чего я отказалась ещё до того, как мы взялись пересекать ручей. Однако, ступив на другой берег, позволила себе вольность и повисла на руке Шада, прижавшись к нему всем телом. Идти стало неудобнее, но мы и не торопились никуда — плелись и шаркали по гравию петляющей среди кустов с бледными цветами к той самой беседке, которую заприметил Шад.
Сердце колотилось совсем бешено и гулко, словно кровь внутри меня сделалась густой и тяжёлой, вот оно и не справлялось. Я ужасно опьянела, ведь иначе никак не объяснить то, что вырвалось у меня через секунду. Стоило Шаду усадить меня на лавку беседки, стоило коснуться тёплыми губами моего уха, стоило посмотреть на меня искрящимися, счастливыми до невозможности глазами.
— Почему ты любишь меня? — дрожащим голосом спросила я.
Шад испуганно округлил глаза и поднял уши торчком.
— Я знаю… знаю, что вопрос глупый… — принялась оправдываться я. — Но что я делаю для тебя? Ты — заботишься, защищаешь, так бережно ко мне относишься, словно я сокровище. Какое из меня сокровище?..
Выплёскивать на него обиду на саму себя и горечь от муторных мыслей было не самым правильным, точнее — вообще неправильно. Но это душило меня, требовало выхода. Сомнения нужно развеять, а сделать это без разговора — невозможно.
— То сокровище, которое я хочу беречь, — прошептал Шад, наклонившись ко мне, и от вида его потемневших глаз я невольно сглотнула.
Вроде бы — высокопарная и какая-то даже клишированная фраза, но как, чёрт возьми, сказано. Смысл был не в самих словах, а в том, что фамильяр в них вкладывал. Самым же главным, пожалуй, стало то, что он не присваивал меня, не говорил «моё», как это сделал бы тот же Ананта. Или — герой из глупой мелодрамы.
— Мои слова не прозвучали так, будто я в тебе сомневаюсь? — промямлила я, теряясь.
Он сел рядом, чтобы не нависать надо мной и бережно перетащил к себе на колени. Его смелое поведение заставило меня хихикнуть, но обращать внимание на этот жест не спешила — засмущается ещё, начнёт теряться, запоздало осознавая, что сделал. Мне было приятно, когда он действовал чуточку необдуманно, просто потому, что ему чего-то хотелось, забыв и о личном пространстве, и о том, что и почему делают люди. А самое главное — что за этим, чаще всего, следует.
— Ты не сомневаешься, — успокаивающе улыбнулся Шад. — Ты хочешь меня понять, разве не так?
— А меня ты уже отлично понимаешь, — расстроенно протянула я, но выворачиваться не стала — лишь подобрала подол платья так, чтобы сидеть было удобнее, и ткнулась носом в его ключицу.
— Это потому, что я думаю о таком больше, ведь понимаю — хуже.
— Не прибедняйся! — возмутилась я. — Ты очень-очень хороший, понимающий и заботливый.
— Я понятия не имел, каким должен быть и как себя вести. — Шад поднял моё лицо за подбородок и поцеловал в лоб, потом в висок, и наконец — в уголок губ. — Ты меня меняешь. Наверное, дело в этом. Я хочу быть рядом, потому что мне нравится, каким я становлюсь с тобой. Ты делаешь меня смелым, и поэтому я тебя так берегу.
Чувствуя разочарование из-за отсутствия полноценного поцелуя, я поджала губы и выжидающе уставилась на фамильяра. Не то чтобы он обязан был догадаться… если не сделает ничего сам, сказать прямо или самой потянуться к нему — не проблема, но…