Страница 27 из 59
— Бездна и горние выси! Повелители Нави и Прави! Чары великие! — воскликнула она. — Я же человек! В моей груди горячее сердце, гонящее по жилам горячую же кровь, я не нечисть, а живая. Так неужели ты думал, будто порадуюсь гибели соплеменников, пусть они и бьются за победу?! Буду счастлива, узнав, о пресечении княжеского рода, пусть и стал его потомок гнуснейшим из предателей?
— Я знаю многих твоих со-пле-менничков, — прошипел Горан, — которые насладились бы гибелью врагов из числа таких же, как они.
— НО НЕ Я!!! — закричала Ольга. Сейчас, когда чары успокоились, она уже могла позволить себе практически все, в том числе и злиться. Все равно сил не осталось, а голос дрожал и срывался.
— Тс-с… — Горан прикоснулся губами к ее виску, провел языком по шее, принялся дарить быстрые легкие поцелуи. — Я знаю, ты особенная. Совсем-совсем другая.
— Да нет же! — возразила Ольга. — Я такая же, как все, просто ты… я не знаю, где мерило, каким ты…
— Тс-с… — Горан коснулся ее губ, не позволяя договорить, но практически целомудренно, не пытаясь углубить поцелуй. — Прости меня, Ольга. Больше никогда, обещаю.
— И ты не развяжешь новую войну с людьми?
— Нет. Пока ты рядом, моя чаровница, и пока на меня не нападут сами.
Ольга вздохнула, сопротивляться не хотелось. По крайней мере, пока. Тем более, Горан и не позволял себе ничего особенного. Ее даже не смутила очередная скрытая угроза: его «пока ты рядом». «Только попробуй уйти — нападу тотчас. Камня на камне не оставлю от княжества. Выжившие позавидуют погибшим!» — так и слышалось за мягкими, проникновенными, убаюкивающими словами. Впрочем, вкладывал ли подобный смысл в обещание сам Горан — неизвестно. Прожив с ним бок-о-бок продолжительное время, Ольга изменила свое первоначальное отношение. Змий больше не казался кровожадным чудовищем, а после спасения и подавно. Лишь где-то в темном уголке сознания засело занозой опасение обмануться, стать для этого существа игрушкой, которая еще пока интересна, но очень скоро сломается.
Глава 9. Горан
Горан молча смотрел в бледное измученное лицо своей чаровницы. Пока не заснула, Ольга еще как-то держалась, но теперь тени под глазами проступили отчетливее, ярче и глубже показались две параллельные морщинки меж черных бровей, резче обозначились скулы. Горан искренне полагал, будто не подвержен мукам совести, однако мысли о том, что он едва не просто оттолкнул от себя Ольгу, а чуть не убил ее, не давали покоя. Как бы он жил дальше, если бы из-за его глупого просчета она ушла по звездной дороге? Горан с силой зажмурился и тихо выругался сквозь зубы.
По комнате пронесся едва слышный звон, а это означало, что придется вставать и смотреть, кого принесла нелегкая.
Чаровница пробормотала что-то сквозь сон и повернулась на бок. Горан протянул руку провести по волосам, но в последний миг отстранился: потревожит еще. А времени задержаться нет: не всякий гость отважился бы заявиться в замок посреди ночи, еще и минуя главные ворота. Такой — единственный в своем роде. И лучше бы не заставлять его ждать.
Пока шел, казалось, тени в углах стали чернее, отчетливее проступили защитные узоры на полу и стенах, а картины ожили и провожали Горана внимательными настороженными взглядами людей, животных, чудо-юд, изображенных на них. По спине пробежал холодок, однако Горан лишь сильнее стиснул челюсти.
«Даже хорошо, что незваный гость прибыл сейчас, — подумал он: — Ольга не помешает, а разговор будет непростым».
В зеркальную залу он вошел через миг с небольшим, уже полностью одетый для приема высокого гостя, бросил взгляд на печурку, в углу, в которой угли перемигивались, на свечи, горевшие тусклым лиловым огнем, временами разбрасывающим зеленые искры, и на непроглядный полог мглы по ту сторону круглого стола. Гость проявлял вежливость (как сам понимал ее) и позволил немного света.
— Доброй тебе ночи, царь Кощей, — поздоровался Горан и присел за стол, сделанный из ошлифованной цельной горной породы. — Зачем скрываешься?
Мглистый полог на мгновение стал тоньше, удалось рассмотреть длинную узкую ладонь с тонкими пальцами, баюкающими малую чашу с зеленым вином. Даже удивительно, что такие меч держат — не выбить. В сравнении с богатырями русскими, частенько широкими и в плечах, и в поясе, был Кощей изрядно худ и казался хрупок. Вот только попробуй, сразись с таким — костей не соберешь, если раньше головы не лишишься. А лишившись, можешь не надеяться на отдых, лежа в сырой земле, поскольку дуб вековечный, Мокрецкий, именно у Кощея на дворе корни пустил, а из-под них множество ручьев вытекало, в том числе мертвой и живой воды. Вот как захотел бы Кощей убитого к жизни возвернуть, так и послал бы помощника. Ворон ведал и живую воду, и мертвую. И, пожалуй, лишь он один. Должно быть, за то всякие сказители и величали Кощея Бессмертным, а его птицу — вестником, и чем дальше распространялась по Руси инородная вера, тем чаще злокозненным. Впрочем, сказителей этих хлебом не корми, дай навесить на кого-нибудь кличку запоминающуюся.
В полумраке мелькнуло даже не лицо, а намек на него. Только и отразилась в памяти уверенность в безупречной красоте гостя.
— И тебе, страж, ночи темной, — раздался приглушенный бархатный голос — обволакивал, щекотал пушистым мехом, искрился смешинками, как полуночный небесный свод звездами, а за всем этим острая сталь таилась. — Только как же мне не скрываться, коли видеть меня не хочешь? Сам то пред мои очи не явился, в Навь воротившись. Пришлось мне лететь повидаться с тобой.
Горан едва не вздрогнул. Острое в грудь кольнуло, словно невидимым клинком.
— С каких пор, царь Кощей, потакаешь ты чьим-либо желаниям? — пробормотал он, не желая оправдываться. — Издеваешься, видно? Что ж. Я заслужил, не спорю. Прости за небрежение.
Сначала руки видимы стали. Хлопнул Кощей в ладоши, тьма с него мигом слетела.
— Ты еще ниц передо мной пади! — разозлился он. — У людей лебезить научился?
Горан хмыкнул.
— То-то, — оценивая его с полмгновения пристальным режущим взглядом, заключил Кощей. — Скажи лучше, выгорело ли? Али зря я сук у дуба ломал?
— Если ты о моем пленении речь ведешь, то еще как, — огрызнулся Горан в ответ. — Не пойму только, зачем тебе оно понадобилось. Тебе ж за вратами моими и присматривать пришлось.
— Дурак, вот и не разумеешь, — бросил Кощей, но уже спокойно, словно и не случалось с ним вспышки гнева. — Впрочем, глупость твою за версту видно было, когда в Явь рванул порядок наводить. Не посоветовался даже.
— Неправда твоя, — возразил Горан. — Я о намерениях своих тебе докладывал.
— Неужто? — Кощей вновь хмыкнул, при этом лицом стал хитер, в глазах смешинки заиграли. — И что я?
— Рукой на меня махнул и бросил: «Как знаешь».
— Да ладно? — коротко рассмеялся Кощей. — Видать, занят был… чем-то интересным. Заодно и тебя-дурака проучил, а то больно спеси много, а разумения мало.
Горан задержал дыхание, но из ноздрей все равно повалил пар.
— Что для меня шесть лет? — продолжил Кощей, того якобы не заметив. — Да и птице моей скука смертная сиднем во дворце сидеть или летать без дела. То, что ты мосток в Явь проложил — гораздо ценнее. Ты выдыхай-выдыхай.
— А я проложил?.. — спросил Горан, немало удивившись.
Кощей тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Вот вечно так: нет бы объяснить, что к чему.
«…разложить по полочкам, — продолжил Горан мысленно, — разжевать и в клювик положить. Тьфу! Чур меня, чур».
Кощей интриги плел, как заправский паук паутину. Большинство нитей в Явь вели. Но и в Правь — тоже. Только и спасало Навь, Явь и Правь от объединения то, что на пригляд за аж тремя мирами Кощея не хватало, а сам он при всем своем хитроумии являлся натурой увлекавшейся и слегка рассеянной. Загорится идеей раскрыть очередную тайну мироздания и забудет за нить потянуть. Случится в Яви совершенно не то, о чем замышлял, Кощей рукой махнет и новые силки сплетет и не обязательно уделит им должного внимания и снова успеет. Хотя много на что мог повлиять. Ольге вон как помог.