Дьявол в музыке

- Я думаю, вы задолжали мне объяснение. После всего, что было или почти было между нами, я должен знать, почему вы унижаете себя и мучаете меня, пытаясь узнать правду о певце, которого знаете так мало?

Она подняла лицо и встретила его взгляд, не дрогнув.

- Я хочу найти Орфео, потому что хочу уничтожить его.

- Уничтожить его?

- Да.

- Потому что… - он был поражён. – Потому что вы верите, что это он убил вашего мужа?

- Он убил его. Неважно, спустил ли он курок. Это из-за него Лодовико оказался на озере. Если бы он оставался в Милане, убийца не смог бы выследить его и убить.

- Но вы ведь должны понимать…

- Что? Что я веду себя как глупая, безрассудная женщина? Что я нечестна? – она покачала головой. – Вы не понимаете. Вы не можете знать, что я чувствую.

- Так помогите мне понять.

- Если вы считаете, что должны, - она глубоко вдохнула. – Кое-что вы должны знать с самого начала. В своей жизни я любила лишь одного мужчину, и это был Лодовико Мальвецци. Любить своего мужа – не очень модно, скорее признак дурного вкуса. Но я любила его ещё до того, как вышла за него, и задолго до того, как вышла за Филиппа. Когда я была девочкой, он был для меня богом – самым прекрасным, самым сильным, самым мужественным мужчиной, которого я знала. Конечно, когда я стала старше, я увидела его слабости. Он был тщеславен, себялюбив, беспощаден к тем, кто переходил ему дорогу. Но моя любовь уже была так глубока, что её было не искоренить.

Я согласилась на брак с Филиппом. Лодовико был уже женат, а я для него была ребёнком. Но я никогда не забывала его. Даже уехав в Париж, я училась тому, что понравится ему. Я даже пыталась петь, но мне пришлось отказаться от этого. У меня не было таланта.

Я рассказывала вам, что вернулась в Милан после гибели Филиппа, и Лодовико, наконец, влюбился в меня, и мы поженились после смерти Изотты. Я никогда не была так счастлива. Но я не кричала о своих чувствах. Я держала их при себе и скрывала даже от Лодовико. Некоторые сердца открываются, как цветы, а другие – трескаются, как орехи. Моё никогда не было цветком, Джулиано.

Я не лгала, когда говорила, что не возражала против того, что у Лодовико были любовницы. Я знала, что они ничего для него не значат. Он всегда возвращался ко мне. Меня пожирали другие скорби, и с каждым годом всё сильнее.

Лодовико отчаянно хотел больше детей. Ринальдо был ошибкой, уродцем, жалким существом, навязанным ему вместо сына. Он с восторгом говорил о том, какие дети у нас будут – здоровые, красивые и храбрые. Я тоже была рада. Я никогда не беременела от Филиппа, но думала, что это от того, что он так часто уезжал на войну. Но потом я поняла, что не могу дать ребёнка и Лодовико. Каждый месяц я надеялась и молилась, и каждый месяц меня ждало разочарование. Я целые ночи стояла на коленях перед Мадонной. Она не отвечала. Она знала, кто я – гордая, светская женщина, что читала Вольтера и смеялась над Папой, а потом ударилась в религию, как в моду, чтобы вымолить дитя у Бога!

Если бы я родила Лодовико ребёнка, я стала бы для него особенной – не такой, как другие женщины. А пока я оставалась кем-то немногим выше любимой наложницы в гареме. Вся его преданность, все безумная любовь доставалась певцам, - её голос сорвался в рыдания. – По ночам он вылезал из моей постели и подходил к окну, чтобы послушать сладкоголосое цыганское пение на улице.

Но ни одного певца он не любил так, как Орфео. Знаете ли вы, почему он на самом деле прятал его здесь? Не только потому что хотел сделать из него тайну. Потому что, как певец, он был девственником. Во всём Милане – во всей Италии – только Лодовико слышал, как Орфео поёт. Он хотел обладать им сам до того, как отдать миру. Вы знаете, что такое droit de seigneur?

К этому мигу у Джулиана так пересохло во рту, что он едва смог ответить:

- Да.

- Право первой ночи, - кивнула она. – Вот чего хотел Лодовико. Я думаю, он был хотел этого, даже зная, что это будет стоить ему жизни. Можно ли удивляться… - она задохнулась и впилась в Джулиана своими огромными горящими глазами. – Можно ли удивляться, что я ненавижу Орфео? Я хочу вцепится ему в горло и душить, пока не лишу его голоса! Я верю, что смогу сделать это, если окажусь рядом с ним. Но Лодовико не делился им, даже со мной.

Я поехала в Турин, где не говорили о Лодовико и его теноре. Я слышала, что в Пьемонте назревают беспорядки, но чувствовала такое безрассудство, что пренебрегла этим. У меня даже была детская идея, что если со мной что-то случится, Лодовико пожалеет.

Шли недели. Лодовико писал мне радостные письма об успехах Орфео. Я лежала по ночам без сна, моя голова была в огне, я думала, что мой муж счастлив без меня – и ненавидела его, ненавидела Орфео. Потом в Турине началось восстание, и я, в своём отчаянии, сумела им воспользоваться. Вы догадываетесь, как?

- Вы намеренно свернули с дороги между Турином и Новарой, чтобы Лодовико бросил Орфео и искал вас.

Она склонила голову.

- Это оказалось нетрудно. Я ехала в простом наёмном экипаже, всего с парой слуг без ливрей. Я не называла своего имени на постоялых дворах, где мы меняли лошадей и запретила слугам обращаться по мне по титулу. Но я не сказала курьеру, которого послала вперёд, что путешествую инкогнито, отчего он и все, кто меня искали, потратили уйму времени, расспрашивая о маркезе Мальвецци и не получая ответов. Кроме того, вокруг царило смятение. Король Пьемонта отрёкся, а народ оказался зажат между туринскими мятежниками и солдатами в Новаре. В этой суматохе я могла рассчитывать остаться незаметной.

Конечно, мой план рухнул, чего и заслуживал своей глупостью. Ринальдо так боялся своего отца, что не сказал ему о моей пропаже. Он выследил меня до Бельгирата и вернул в Милан, как потерявшийся багаж. Я приехала и узнала, что Лодовико мёртв. Всё, о чём я заботилась в этом мире, умерло вместе с ним. Я даже не знала, что он был убит, но уже винила Орфео в этой смерти. И каким бы не был настоящий преступник, я буду винить Орфео.

Джулиан почувствовал, будто ледяная рука сжимает его сердце. Он понимал – она не осознает, что сейчас раскрыла. А он не может сказать ей, потому что тогда она не даст ему завтра уехать в Милан и пролить правду на убийства. У него уже не хватало духу браться за это дело, но он должен идти до конца.

- Почему вы уверены, что де ла Марк знает Орфео? – спросил он.

- Во-первых, потому что он сам больше годится на роль Орфео, чем синьоры Флетчер или Сент-Карр. Тем вечером в «Ла Скала» вы сказали, что он хорошо говорит по-английски и может сойти за англичанина. А потом маэстро Донати упомянул, что акцент Орфео был больше похож на французский, чем на английский. Гастон подходит по возрасту и много знает о пении, хоть и говорит, что для него это наука, а не искусство. Наконец он очень интересовался вами и вашим расследованием. Он приходил в мою ложу в «Ла Скала» вечером перед нашим отъездом из Милана и спрашивал о вас. Он может быть Орфео и быть здесь, в нашей власти – но я не могу на такое надеяться. Я пригласила его поехать на виллу, чтобы узнать точно.

С самого начала он дразнил нас своими намёками на то, что знает больше, чем говорит. Я была совершенно уверена, что он знает, кем был Орфео, если не является им сам. Но я не могла раскрыть эту тайну. Я следила за ним, флиртовала с ним… флиртовала с вами, чтобы он ревновал. Ничего не помогло.

Джулиан отвёл взгляд. Она помолчала немного, а потом подошла к нему и нерешительно положила руку ему на предплечье.

- Джулиано, это не всё, что было между нами. Та ночь в беседке… Гастона там не было. Я думала лишь о тебе.

- И об Орфео. Даже тогда вы умоляли меня найти его.

- Потому что так я смогу освободиться! И смогу отдать тебе сердце, не отравленное ненавистью! Я хочу любить тебя. Я… Я могла бы любить тебя… Мне страшно такое говорить, - она тихо добавила. – Но я думаю, что после этой ночи ты никогда не полюбишь меня.

- Я люблю вас. В этом моё несчастье. Пожалуйста, продолжайте вашу историю. Что толкнуло вас пойти на такие отчаянные меры, чтобы де ла Марк заговорил?