Дьявол в музыке

- Когда Валериано признался в убийствах, я была опустошена. Я поняла, что теперь Орфео никогда не поймают, потому что властям больше незачем его ловить. Я не любила Валериано – это был один из певцов Лодовико, а, как теперь оказалось, ещё и его внебрачным сыном. Но я хотела, чтобы Орфео оказался убийцей или хотя бы был разоблачён, но казалось, что этого уже не случится. Но тут ты сказал, что полезешь на балкон, и я поняла, что ты сомневаешься в вине Валериано. Я очень уважаю твой ум, Джулиано. Я была уверена, что ты окажешься прав. Но тем временем я могла бы убедить Гастона выдать Орфео, пока он верит, что убийство раскрыто.

Я разыскала Гастона. Ты можешь представить наш разговор. Я сказала, что недовольна расследованием – пока Орфео не найден, оно кажется мне незавершённым. Он ответил, что в отчаянии от того, что я не получила желаемого. И так далее. В конце концов мы условились встретиться ночью в моей комнате и поговорить. А потом ты уничтожил признание Валериано, и Орфео снова оказался в опасности. Но я зашла слишком далеко, чтобы отступать. Я приняла Гастона и предложила ему то, что он хотел, в обмен на то, что он мог знать. У меня не получилось. Теперь ты знаешь всё. Я когда-то говорила тебе, что мы бы вечно играли друг с другом в кошки-мышки. Теперь ты видишь, что так и есть.

- Да, маркеза.

- Маркеза, - повторила она. – Уже не Беатриче.

- Я беспокоил вас достаточно долго, - сказал он. – Вы должно быть, хотите лечь спать, а я завтра с утра еду в Милан. Доброй ночи.

Он пошёл к двери. Она последовала за ним. Когда Кестрель взялся за дверную ручку, она накрыла его руку своей и посмотрела ему в лицо.

- Останься со мной.

Его сердце дрогнуло.

«Одна ночь, - подумал он. – Что это может значит? Одна ночь – и пусть всё летит в тартарары!»

Его сердце бешено колотилось, лицо и руки были горячими.

- Я не могу, - бесцветно сказал он.

Он медленно отняла руки. Её распахнутые глаза пытались прочесть его лицо.

- Ты всё ещё подозреваешь меня в убийствах. Ты думаешь, что моя одержимость Орфео привела к тому, что я приехала из Бельгирата на виллу и убила Лодовико.

Он не ответил.

- Я понимаю, - она отошла чуть в сторону. – Тогда доброй ночи, синьор Кестрель. Вам не кажется забавным, что сразу два джентльмена отвергли знаменитую красавицу в одну ночь?

- Де ла Марк не хотел платить вашу цену.

- А вы?

- А я очень сомневаюсь, маркеза, - ответил он спокойно, - что вы захотите платить мою.

Он вышел, пересёк зал и вошёл в свою комнату. МакГрегор уже спал, оставив лампу зажжённой на столе у дверей. Когда Джулиан вошёл, доктор проснулся.

- Все в порядке?

- Да, - коротко солгал Джулиан.

МакГрегор кивнул и снова заснул.

Кестрель не стал звонить Брокеру – он сам разделся, умылся, почистил зубы и погасил лампу. Он забрался в кровать и долго лежал, глядя во тьму и ожидая рассвета, что принесёт только горе и сожаления.

Глава 35

Следующим утром Джулиан проснулся с твёрдым намерением по-деловому взяться за поездку в Милан и её последствия. Он постарался думать о себе, как об актёре – все реплики уже написаны, концовка известна, а его задача – просто исполнить роль так хорошо, как сможет, и убедиться, чтобы никто не попал на сцену раньше или позже нужного. Он рано оделся и позавтракал, намереваясь выехать уже в восемь. Прямо перед отъездом Кестрель и Брокер поднялись в комнатушку на чердаке для секретного разговора, который Джулиан планировал вчера.

Прочие слуги уже разошлись и взялись за работу, но Брокер всё равно проверил коридор и соседние комнаты, прежде чем начать. Помещение было просто, но с удобством обставлено – угловатый дубовый шкаф, маленький железный умывальник, пара плетёных стульев и кровать, на которой могло вместиться полдюжины человек, но спали там только Брокер и два других слуги. На стене висело мрачное изображение Мадонны с младенцем, пол перед ним был истёрт коленями.

- Ты понимаешь, что эта поездка в Милан может стать решающей, - заговорил Джулиан. – Если Пальмиери подтвердит мои догадки, значит мы на верном пути. Я хочу, чтобы ты пристально следил за всем, пока меня нет. Я не думаю, что наша лиса вылезет из норы, но если это случится, я хочу знать, куда она побежит. Но не бросайся в погоню – лисы бывают смертельно опасны, когда их загонят в угол.

- Да, сэр.

Джулиан нахмурился и сделал круг по комнате.

- Риск в том, что я могу не застать Пальмиери в нужное время. Мы знаем, что он был в Милане несколько дней назад, ведь Ринальдо говорил, что советовался с ним по поводу виллы и прав маркезы за неё. На самом деле, хорошо, что он бросался угрозами – иначе я бы никогда не узнал, кто их семейный поверенный. Но я не уверен, что смогу отыскать его за день. И я не могу остаться там на ночь, потому что три дня, что Гримани дал Лючии, истекают этим вечером, а один дьявол знает, что он сотворит с ней, - Джулиан резко остановился и посмотрел на Брокера. – Если я почему-то не вернусь вовремя, ты должен защитить её.

Брокер уставился на него, широко распахнув глаза.

- Что я должен сделать, сэр?

- То, что должен, - Джулиан взял шляпу, перчатки и трость, и они покинули комнату в молчании.

Дверь шкафа медленно приоткрылась. Нина высунула голову, огляделась, чтобы убедиться, что берег чист, и выскочила наружу. Она задержалась перед образом Мадонны, перекрестилась и прошептала быструю молитву. Потом она исчезла.

Джулиан покинул виллу, не увидевшись с Беатриче. Он слышал, что та утром осталась в спальне, сославшись на головную боль. Кестрель сказал себе, что избежать встречи было очень удачно. Но не мог не чувствовать боль сожаления.

Один из слуг доставил его с причала виллы до самого Комо. Там Джулиан нанял почтовый экипаж до Милана. Тот двигался медленнее, чем он надеялся. Дороги были забиты повозками, что везли кадки с виноградом к давильням. Каждую телегу тянули шесть или восемь серых волов, со стальными навершиями на рогах и цветами в сбруе. Бочки были прикреплены множеством железных колец и цепей, отчего волы двигались с похоронной скоростью. Форейторы Джулиана яростно бранились и обгоняли их, когда могли.

К часу дня карета добралась до Милана. Джулиан направился в Каза-Мальвецци. Как бы он не хотел встретиться с Пальмиери, он должен был сперва побывать у детей Франчески. У него было письмо от неё и от Карло – возможного опекуна – к наставнику детей, abbé[93] Морози. Тот оказался серьёзным молодым священником в очках. Как оказалось, Морози уже сообщил Никколо и Бьянке о смерти их отца.

- Конечно, они горюют, - мрачно сказал он. – Они обожали отца.

Джулиан с трудом мог в это поверить. Но, возможно, в глазах детей Ринальдо был совсем другим.

- Могу я увидеть их?

Морози отвёл гостя в детскую и представил девятилетнему маркезу и его сестре. Бьянка была хрупкой девочкой со слишком большими для её личика глазами и мягкими каштановыми волосами, как у матери. Никколо же ничем не напоминал родителей. Он был высок для своих лет, а чёрные волосы, золотистые глаза и слегка крючковатый нос делали его похожим на юного Лодовико.

Дети выглядели здоровыми, хотя бледными и невыспавшимися. Бьянка не скрывала горя и страха, а Никколо высоко держал голову и пытался говорить, как подобает мужчине.

- А полиция уже нашла человека, что убил отца, синьор Кестрель?

- Нет, синьор маркез. Но я думаю, они уже близки к этому, - Джулиан сел, чтобы не смотреть на Никколо сверху вниз. – У меня есть сообщение для вас от матери.

- От мамы? – Бьянка захлопала в ладоши. – Ей стало лучше?

Джулиан не был уверен, что ответить на такой вопрос. Морози поспешно вмешался:

- Для детей большое горе, что их мать так больна, что не может жить вместе с ними.