Дьявол в музыке

- В такую погоду? – воскликнул МакГрегор. – Я понимаю, что был только вечер, но ты мог промёрзнуть до смерти. Почему ты сам не взял лодку?

- Я подумал, что ей это больше понравится. Италянские девушки любят, когда парень выкидывает такие штуки.

- Но ей не понравится, когда ты начнёшь чихать и сморкаться, - предупредил МакГрегор.

- Она позаботилась об этом, сэр, - когда мы вернулись, она напоила меня поссетом, чтобы согреть мне сердце.

- Я полагаю, - заметил Джулиан, - дабы не оскорблять нашего доброго доктора, лучше не вдаваться в подробности согревания, - он немного раздражённо спросил себя, почему любовные дела Брокера всегда так просты, а его собственные – так запутанны. – Но если, несмотря на эту нежную заботу, ты всё же заболеешь, у меня есть лекарство, что я привёз из Милана.

- Уверен, это просто крепкая выпивка, - заметил МакГрегор.

- Я тоже на это надеюсь, - согласился Джулиан, - именно поэтому я его и сберёг.

Из сада до них донеслись шаги и приглушённые мужские голоса. Джулиан выглянул в окно.

- Пара солдат уже на посту у задней двери.

- А что в этом толку? – спросил МакГрегор. – Орфео уже давно здесь нет.

- Если только это не де ла Марк, что может вернуться, когда угодно. Готовы побиться об заклад, что он уже вернулся, а солдаты нужны, чтобы он остался?

Как по команде, из глубин виллы донёсся ещё один мужской голос:

- Che invenzione, che invenzione prelibata, bella, bella, bella…

Джулиан выглянул в холл. Наверху главной лестницы, почти напротив комнаты Кестреля, появился де ла Марк. Увидев Джулиана, он перестал петь и воскликнул:

- А, mon vieux! А уже слышал о неожиданной серенаде Орфео! Я в отчаянии, что пропустил её! Как вы думаете, он выступит на бис?

- Я не знаю.

Де ла Марк установился на него.

- Mon cher anglais[65], я уже говорил, что восхищён вами? – пошатываясь, он подошёл к Джулиану, обнял и расцеловал в обе щёки.

Кестрель высвободился и взял его под руку.

- Позвольте, я провожу вас в комнату.

- Нет, нет, - де ла Марк отстранился. – Мой разум за семью морями, и никто не скажет, какую безумную глупость я могу сболтнуть. Идите спать, mon tres cher camarade[66]. Мы поговорим утром, - и он поплёлся в свою комнату, продолжая напевать «Che invenzione prelibata, bella, bella, bella…»

МакГрегор накинул старый шерстяной халат и присоединился к Джулиану.

- Он поёт ту же самую песню, что Орфео!

- Да. Но либо он не Орфео, либо не так пьян, как кажется. Потому что он поёт баритоном.

Следующим утром гости виллы собрались на террасе выпить кофе перед воскресной мессой. Де ла Марк пришёл последним. Смуглое лицо француза побледнело и приобрело болезненно-оливковый цвет, а солнечный свет вызывал у него гримасы. Маркеза была сама заботливость – она усадила де ла Марка в тени и послала слуг за подушками и крепким кофе. Джулиан был раздражён. Как после прошлой ночи она может так виться вокруг де ла Марка прямо у него под носом? Или она просто пыталась отвести у людей подозрения и скрыть свои чувства к Джулиану? Или она раскаивалась в том поощрении, что вчера дала, и таким образом пыталась разрушить его надежды?

К де ла Марку подошёл Гримани.

- Я хочу знать, где вы были вчера в десять вечера.

- И вам доброго утра, синьор комиссарио.

- Вы отказываетесь отвечать?

- Я был бы благодарен, если бы вы отложили свои вопросы до того мига, когда я смогу говорить только с одним из вас.

- Мне некогда ждать, пока вы протрезвеете. Либо вы будете отвечать здесь и сейчас, либо я получу ордер у подесты, и вас отведут в местную тюрьму и продержат там, пока вы не станете сговорчивее.

Де ла Марк медленно откинулся на спинку кресла и сосредоточил взгляд на лице Гримани.

- Очень хорошо, синьор комиссарио. Спрашивайте.

Занетти поставил для Гримани стул напротив де ла Марка, а сам устроился чуть дальше и разложил на коленях переносной письменный столик.

- Где вы были вчера в десять часов вечера? – приступил комиссарио.

- На празднике.

- Я уже слышал это. Где именно вы были в десять вечера?

- Я не знаю. Лучшая догадка, которой я могу поделиться – я был в лодке.

- Зачем?

Губы де ла Марка изогнулись в улыбке.

- Я познакомился с очаровательной миланкой, которая каким-то образом была на празднике без мужа. Она чувствовала себя покинутой, и я решил покататься с ней по озеру, чтобы утешить. Мы бросили якорь среди скал к югу от Соладжио.

- Долго вы там пробыли?

- Думаю, два часа.

- Что вы делали?

- О, беседовали, - насмешливо отозвался де ла Марк.

- О чём?

- О знаменитой неподкупности и мастерстве миланской полиции.

Гримани сверкнул глазами.

- Возможно, месье, вы находитесь под впечатлением, что будучи иностранцем, недосягаемы для миланского правосудия. Возможно, вам будет интересно узнать, что ваш соотечественник, месье Андраяне, сейчас отбывает второй год своего пожизненного срока заключения в тюрьме Шпильберк за заговор против правительства Ломбардо-Венецианского королевства.

Де ла Марк на миг отвёл взгляд.

- Могу я спросить, что я такого сделал, чтобы грозить мне тюрьмой?

- Вопросы задаю я. Где та женщина, с которой вы были прошлой ночью?

- Я не знаю. Мы расстались на причале. Я думаю, она снова со своим мужем.

- Как её зовут?

- Мы были слишком благоразумны, чтобы обмениваться именами, синьор комиссарио.

- Понимаю. Кто-то ещё видел вас на озере вместе с ней?

- Я так не думаю. Мы были осторожны.

Джулиан бросил взгляд на маркезу, пытаясь понять, что она чувствует. Она слушала рассказ де ла Марка внимательно, но на её лице не было ни потрясения, ни ревности. То ли она не придавала значения отношениям француза с другими женщинами, то ли не верила ему.

- Я понимаю, - сказал Гримани. – Вы осознаете, что у вас нет алиби?

- Нет алиби? – де ла Марк широко раскрыл глаза. – Что вы хотите сказать, синьор комиссарио? Было совершено ещё одно убийство, а я последний, кто узнаёт об этом?

- Не лукавьте, месье. Я хочу сказать, что вы не можете доказать, что это не вы пели в саду прошлым вечером.

В чёрных глазах де ла Марка появилось веселье.

- Так вы думаете, это я – ваш неуловимый соловей?

- Вы подходите под описание. Для начала, вы примерно нужного возраста. Сколько вам лет?

- Двадцать восемь.

- Это близко. Четыре с половиной года назад Орфео говорил, что ему двадцать один. Что важнее, вы разбираетесь в музыке, у вас идеальный слух, и вы пишете книгу о пении.

- Набрасываю кое-что время от времени, - де ла Марк говорил свободно, но его глаза не отрывались от Гримани.

Комиссарио продолжал:

- Если верить Занетти, вы отлично говорите по-английски.

- Это неудивительно. Я вырос в Англии.

- Но вы француз, а маэстро Донати думает, что акцент Орфео больше похож на французский, чем на английский.

- В самом деле? – весело спросил де ла Марк.

Гримани повернулся к композитору.

- Маэстро, голос месье де ла Марка напоминает вам голос Орфео?

- Нет, синьор комиссарио, - отозвался Донати. – Его голос глубже и имеет другую тональность.

- Может ли Орфео или другой тенор говорить более глубоким голосом? – спросил Гримани.

Донати обеспокоился.

- Я думаю, да.

Взгляд комиссарио вернулся к де ла Марку.

- Где вы были в первые месяцы 1821 года?

- В Турине.

- Вы можете это доказать?

- Нет, не думаю.

Гримани встал.

- Месье де ла Марк, я должен попросить вас не покидать окрестности до тех пор, пока я этого не позволю. Если вы уедете, за вами будут охотиться и схватят. И ещё одно: если вы – Орфео и карбонарий, вам лучше признаться в этом самому. Ваша единственная надежда получить снисхождение – это содействовать полиции, выдав нам имена товарищей по тайным обществам, которые остаются на свободе. Нам известно, что многие «Ангелы», планировавшие переворот в двадцать первом году, ещё не пойманы.