Дьявол в музыке

- Всё хуже и хуже! – рассмеялся де ла Марк. – Вы обвиняете меня в том, что я – тенор, убийца, а теперь ещё и революционер! Хотел бы я увидеть лица моих родных – особенно двоюродной бабки Матильды, что была фрейлиной Марии-Антуанетты, и до сих пор пудрит волосы, а свой домик в предместье Сен-Жермен называет «маленьким Версалем».

Внезапно на озере появилось лодка. Судёнышко правило прямо к вилле, а на борту был молодой жандарм. Он выскочил из лодки, как только та коснулась пирса, взбежал на лестнице на террасе и предстал перед Гримани.

- Синьор комиссарио, я привёз депешу от моего сержанта. Он просит вас прочесть немедленно и передать распоряжения через меня.

- Идёмте внутрь, - Гримани повернулся к маркезе. – Я последую на вашей светлостью на мессу, как только освобожусь.

Они с жандармом скрылись внутри виллы. Маркеза, Карло, Франческа, Валериано, Донати и Себастьяно собрались в церковь. Нина принесла вуаль и парасоль хозяйки. МакГрегор отправился внутрь, чтобы по-своему почтить день отдохновения.

- Вы пойдёте на мессу? – спросила маркеза у де ла Марка и Джулиана.

- Я вынужден просить прощения, - сказал де ла Марк, - но я всё ещё не отошёл от вчерашнего религиозного торжества.

- Я останусь и составлю вам компанию, - сказал Джулиан.

Маркеза улыбнулась, будто сама хотела увидеть этот tête-à-tête [67].

- Тогда доброго вам утра, джентльмены. Месье де да Марк, я помолюсь о вашем выздоровлении.

- Тогда, маркеза, я могу считать себя уже исцелённым, ибо ваши молитвы не могут получить отказ.

Маркеза печально улыбнулась. Все отбыли в Соладжио, а Кестрель и де ла Марк остались на террасе одни.

Француз печально посмотрел на свою пустую чашку.

- Mon vieux, не будете ли вы добры позвонить и попросить ещё кофе?

- Я бы рекомендовал вам содовую.

- Как скажете, - да ла Марк откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

По приказу Джулиана слуга принёс бутылку содовой и два стакана, которые поставил на маленький плетёный столик подле де ла Марка. Джулиан пододвинул себе стул.

- Позвольте мне, - он наполнил стаканы.

Де ла Марк сделал глоток на пробу.

- Фу. Кажется, это достаточно безвкусно, чтобы оказаться полезным, - он посмотрел в сторону, куда ушли Гримани и жандарм. – Что вы думаете об этом?

- Судя по сапогам жандарма и его походке – он как будто только что слез с коня – этот человек прискакал издалека. Но почему он ринулся к Гримани прямо утром в воскресенье, известно лишь дьяволу.

- Если дьяволу известно, - ответил де ла Марк, - то Гримани заставит его говорить, - он рассмеялся. – Представляете, он принял меня за Орфео! Это возмутительно смешно!

- Вы не одиноки. Он также подозревает Флетчера и Сент-Карра.

- Но не вас, мой загадочный друг?

- Нет, не меня. Я был здесь, когда Орфео пел.

Де ла Марк подмигнул.

- Mon dieu[68]. Как удачно для вас.

- Да, очень удобно. Было бы очень непросто вести расследование, если бы меня подозревали, что я – таинственный певец Гримани.

- И вместо это такими подозрениями отравляют мою жизнь. Бог знает, я бы с радостью рассказал всё, что знаю о той очаровательной лисичке, с которой свёл знакомство, но не думаю, что его бы заинтересовали такие детали. Он удручающе неитальянец.

- Граф Карло говорит, что Гримани пытается быть немцем больше чем австрийцы, которым служит.

- Это неудивительно. Пленник нередко начинает соотносить себя со своими пленителями.

Джулиан посмотрел на него пристальнее.

- Я не думал, что у вас такие политические взгляды на австрийское владычество в Италии.

- Они не такие. Но я знаю, что такое быть узником. Мой кузен был арестован во время господства Террора и так поддался влиянию своих тюремщиков, что когда его освободили, он сам носил триколор и называл всех «гражданами». Это было очень неловко для семьи, - де ла Марк пожал плечами. – Слабые всегда подражают сильным, как слуги в Англии принимают имена господ и пользуются их привилегиями среди своих[69]. Гримани считает, что быть итальянцем неудобно, а потому становится австрийцем, как может – он может убедить в этом себя, но никогда не убедит самих австрийцев.

- Если бы не будете осторожны, месье де ла Марк, я могу заподозрить, что вы искренни.

- Mon vieux, я француз. Мой народ лучше всех умеет казаться умнее, чем мы есть.

Джулиан улыбнулся.

- Я хотел спросить у вас кое-что. Вы знали Филиппа де Гонкура?

- Первого мужа Ла Беатриче? Нет, никогда его не встречал. Он был аристократом, что поддержал Бонапарта, а это сделало его persona non grata в кругу моей семьи. Я должен признать, что завидую ему. Представляете, каково это – быть мужчиной, что открыл Беатриче искусство любви! По крайней мере, я предполагаю, что он его ей открыл. В этой стране замужним женщинам дают столько же свободы, сколько же отнимают у юных девственниц.

- Конечно, вы знаете это из первых рук.

- Конечно.

На террасу вернулись Гримани и жандарм.

- Есть ли новости, синьор комиссарио? – обратился де ла Марк.

- Ни одной, которую я бы мог обсуждать сейчас, - бросил Гримани, проходя мимо. Вместе с жандармом он спустился к причалу, вероятно, стремясь успеть на остаток мессы.

Джулиан и де ла Марк обменялись многозначительными взглядами.

- Это очень зловеще.

- Да, - согласился Джулиан, - ведь Гримани улыбался.

Вскоре после того, как маркеза и её гости вернулись с мессы, полдюжины солдат привели на виллу Флетчера и Сент-Карра. Гримани принял их в гостиной вместе с Занетти, готовым переводить и записывать. Маркеза спросила, могут ли присутствовать она сама и Джулиан. Гримани согласился на это довольно любезно, отчего Кестрель ещё больше озадачился тем, что же было в депеше, которую привёз жандарм.

Солдаты ввели обоих молодых англичан и поставили перед сидевшим Гримани. Оба были явно напуганы. Флетчер первым пришёл в себя.

- Что, чёрт побери, происходит? – обратился он к Джулиану по-английски. – Когда мы с Беверли вернулись с праздника утром, вокруг трактира торчали солдаты. Они дали нам войти, но не выпускали. Синьора Фраскани, владелица, была в ярости и угрожала выбросить нас вон за то, что привели солдат в её дом. Потом мы услышали, что певец, которого все ищут, появлялся тут вечером, и что полиция подозревает, будто это кто-то из нас!

Занетти передал эти слова комиссарио. Он переводил первоклассно – бегло и гладко, а сам был так скромен, что казался не человеком, а придатком, который был нужен Гримани для разговора – вроде языка или глотки.

Гримани повернулся к сержанту.

- Вы проверили их паспорта?

- Да, синьор комиссарио, - сержант показал два потрёпанных документа со множеством виз.

- Послушайте, - сказал Флетчер, – если вы отберёте наши паспорта, как мы сможем уехать?

- Я не хочу, что вы могли уехать, - ответил Гримани. – Если и когда я пойму, что вы не являетесь тем англичанином, которого я ищу, ваши паспорта вернут.

- Но вы не можете так поступать! – увещевал Флетчер. – Мы – британские подданные!

- Мой отец знает британского консула в Милане, - проныл Сент-Карр.

- Тогда я предлагаю вам обсуждать ваши проблемы с британским консулом, - ответил Гримани.

- Это невозможно, - начал закипать Флетчер, - вы же отняли паспорта. Мы не доберёмся даже до первого постоялого двора. Но мы напишем ему, не беспокойтесь. Или вы намерены перехватывать наши письма?

- Вам нужно только убедить меня в своей невиновности, - сказал Гримани, - и полиция больше не будет интересоваться вашими делами.

- А как насчёт паспорта месье де ла Марка? – тихо спросила маркеза. – Вы заберёте и его?

- Да, - ответил Гримани, – я получил от подесты разрешение изъять все паспорта.

Джулиан подумал, что это было не очень сложно. Подобострастный Руга не стал бы возражать комиссарио, который, по слухам, был в милости у генерального директора полиции.